Монетой, плохо отчеканенной,
Луна над трубами повешена,
Где в высоте, чуть нарумяненной,
С помадой алой сажа смешана.
Стоят рядами вертикальными
Домов неровные зазубрины,
По стенам — бляхами сусальными,
По окнам — золотом разубраны.
Вдоль улиц червяки трамвайные
Ползут, как узкими ущельями,
И фонари, на нити тайные
Надеты, виснут ожерельями.
Кругом, как в комнатах безвыходных,
Опризрачены, люди мечутся,
В сознаньи царственном, что их одних
Ночные сны увековечатся.
И крик, и звон, и многократные
Раскаты, в грохоте и топоте,
И тонут, празднично-закатные,
Лучи в нерастворимой копоти…
Темная улица; пятнами свет фонарей;
Угол и вывеска с изображеньем зверей.
Стройная девушка; вырез причудливый глаз;
Перья помятые; платья потертый атлас.
Шла и замедлила; чуть обернулась назад;
Взгляд вызывающий; плечи заметно дрожат.
Мальчик застенчивый; бледность внезапная щек;
Губы изогнуты: зов иль несмелый намек?
Стал, и с поспешностью, тайно рукой шевеля,
Ищет в бумажнике, есть ли при нем три рубля.
Фонарь дуговой принахмурился,
И стадо на миг темно;
Небоскреб угрюмо зажмурился,
Под которым жду я давно.
Белея, веют снежинки, —
Чем мошки весной, веселей.
На кресте застывают слезинки
Ледяных хрусталей.
Он сказал мне: «Приду…»
Как давно
Я жду…
Руки совсем иззябли…
Кивают в окно
Апельсины и яблоки.
Я знаю, что вы — старомодны,
Давно и не девочка вы.
Вы разбросили кудри свободно
Вдоль лица и вкруг головы.
Нашел бы придирчивый критик,
Что напрасно вы — в епанче,
Что смешон округленный щитик
У вас на правом плече,
Что, быть может, слишком румяны
Краски у вас на губах и щеке
И что сорван просто с поляны
Цветок в вашей правой руке.
Со скиптром и странной державой,
Ваш муж слишком стар и сед,
А смотрит слишком лукаво
На вас с алебардой валет.
Но зато вы — царица ночи,
Ваша масть — чернее, чем тьма,
И ваши подведенные очи
Любовь рисовала сама.
Вы вздыхать умеете сладко,
Приникая к подушке вдвоем,
И готовы являться украдкой,
Едва попрошу я о том.
Чего нам еще ждать от дамы?
Не довольно ль быть милой на миг?
Ах, часто суровы, упорны, упрямы
Дамы черв, бубен и пик!
Не вздыхать же долгие годы
У ног неприступных дев!
И я из целой колоды
Люблю только даму треф.
По бульвару ходят девки,
Сто шагов вперед, назад.
Парни сзади, в знак издевки,
На гармониках пищат.
Вышел лавочник дородный,
Пузо поясом стянул;
Оглядел разгул народный,
Рот себе крестя, зевнул.
Ковыляя, две старушки,
В страхе сторонясь, прошли…
Липы, с корня до верхушки,
Перекрашены в пыли.
За бульваром — два забора,
Дом, как охромевший конь.
Слева — речка, дали бора,
Феба радостный огонь.
Свечерело… Дымен, валок,
Сумрак на ветвях осел.
Скрылись стаи черных галок,
Крест собора побелел.
На скамейке, под ракитой,
Парень девку больно жмет, —
То она ворчит сердито,
То хохочет, то замрет.
Но уже давно на пыльной
Улице — молчанье царь,
И один, сетко-калильный,
Гордо светится фонарь.