Кент в свою очередь внимательно посмотрел на нее. Лицо встревоженное, но взгляд открытый, прямой. Совсем не похожа на контрабандистку, торговку наркотиками или какую-нибудь психопатку, сдвинутую на политике.

— Что, речь идет о чем-то незаконном или аморальном? — спросил он.

Поуни поморщилась.

— Ну, не знаю, как и сказать…

— Боюсь, я вам ничем не смогу помочь. — И Кент сделал движение, собираясь встать.

— Нет-нет, подождите! Пожалуйста! Пока что вы моя единственная надежда!

Быть может, его подкупило именно то, что девушка держалась так искренне, без всяких этих женских штучек. Когда ему строили глазки, кокетливо хлопали ресницами или напускали на себя умоляющий вид, Кент всегда чувствовал, что им пытаются манипулировать. А он этого не любил. Но Поуни смотрела ему прямо в глаза, как мужчина.

— Если речь идет о наркотиках или о чем-то таком, я молчать не буду, не рассчитывайте, — предупредил он, снова опускаясь на низкое сиденье.

— Да что вы! Ничего подобного! Понимаете…

Она огляделась. Люди за столиками были заняты своими проблемами, к тому же в зале играла восточная музыка — негромкая, но ее заунывные переливы заглушали голос.

— Вы слышали про Кри Уолкер?

Еще бы он не слышал про Кри Уолкер! Любой канадец, хоть немного интересующийся тем, что происходит в мире, слышал о девушке, которую взяли в заложницы мятежники из Йемена. А у Кента к тому же были свои причины знать это имя. Именно из-за неспокойной обстановки в стране тамошнее правительство так торопилось с возведением новой правительственной резиденции на побережье. По той же причине фирма оформила двойную страховку на всех, кто должен был участвовать в строительстве. И предприняла еще кое-какие меры предосторожности.

— Слышал, — ответил он.

— Кри — моя сестра. А здесь никто и пальцем не шевелит, чтобы ей помочь! Мне надо попасть в Йемен, чтобы ее спасти.

Кент уставился на Поуни, разинув рот, точно рыба, которую вытащили из родной стихии.

— Вы что, спятили? — осведомился он так громко, что сидящие за соседними столиками оглянулись на них с любопытством.

Кент спохватился и понизил голос:

— Вы собираетесь поехать туда — а дальше? Голыми руками уничтожить целую банду террористов, как какой-нибудь герой из паршивого боевика, и вырвать у них свою сестру? Да вас просто убьют! А может, и вашу сестру заодно.

Поуни твердо смотрела ему в глаза.

— Я не собираюсь совершать никаких необдуманных поступков. Главное, что нам нужно, — это хоть какие-то известия. Нам ничего не говорят. Родители просто с ума сходят от беспокойства, и я…

— Ну да, а если и вторая дочь окажется в заложницах, им станет куда лучше! — насмешливо протянул Кент.

— Послушайте, — сказала Поуни ровным тоном. — Не будете ли вы так добры, не лезть не в свое дело? Я вовсе не нуждаюсь в ваших поучениях, ясно? Я знаю, что делаю и что собираюсь сделать. Все, что мне надо знать, — это согласны ли вы помочь мне?

Сказано было прямо, даже грубовато, но Кент не обиделся. Ему вообще было не свойственно выказывать перед женщинами свое мужское превосходство. Обычно бывало как раз наоборот.

— Извините, — улыбнулся он. — Меня попросту раздражает все, что связано с Аравийским полуостровом. Все эти проклятые горы и пустыни, плохо налаженный быт…

— А мне казалось, что Йемен — довольно культурная страна…

— Была. Но теперь тамошний правитель висит на волоске и вовсю идет охота за мятежниками. Ничтожного повода достаточно, чтобы казнить человека.

— Вот видите! — воскликнула Поуни. — И я о том же! Никому нет дела до моей сестры. Никто даже пальцем не шевельнет, чтобы узнать, где ее держат! А уж тем более — спасти!

Кент с недоумением посмотрел на девушку.

— Совершенно не представляю, что вы можете сделать. И потом, почему бы вам просто не отправиться туда самой, если уж вам так хочется? Зачем такая таинственность?

— У меня хватило глупости рассказать в Министерстве внешней политики, куда и зачем я собираюсь. Так мне прямо заявили, что никуда я не поеду, потому что это может «нарушить шаткое равновесие» и не понравится тамошнему правительству. И все такое прочее. Боюсь, если узнают, что я все-таки еду туда, что-нибудь подстроят, чтобы меня не пустить.

— Ну что могут подстроить? Вы ведь свободная гражданка, так? Поездки в Йемен пока что официально не запрещены. Я же собираюсь туда!

— Допустим, мне выдадут заграничный паспорт. Но ведь они вполне могут сообщить властям Йемена, кто я такая, и мне просто-напросто не дадут визу.

— Да-а, пожалуй, такое возможно.

— Вот зачем мне нужны вы. Если я поеду с вами как горничная, кухарка или кто-нибудь в этом духе, на меня никто не обратит внимания!

В рассуждениях Поуни чувствовалась логика, но она была обманчивой.

— Вы что думаете, никого не насторожит имя Поуни Уолкер? — сухо поинтересовался Кент.

Девушка сердито передернула плечами.

— Это все моя матушка! Она так гордится своими индейскими корнями!.. Но, видите ли, никто ведь не ожидает, что я попытаюсь выехать под видом, например, горничной. Фамилия Уолкер довольно распространенная. А в Йемене, наверное, никто и не подозревает о моем существовании. Мне даже не приходилось ни разу покидать Канаду. К тому же я вовсе не собираюсь во что-то ввязываться. Мне просто надо своими глазами увидеть, что происходит.

Кент понимающе кивнул. История Кри Уолкер завладела умами канадцев, и он не был исключением. Кри преподавала английский членам семьи богатого дипломата из Йемена и, когда тот надумал вернуться домой, поехала с ними. Семейство отнеслось к судьбе канадки совершенно безответственно. Никто даже не дал себе труда сообщить властям, что девушка исчезла. И только когда мятежники объявили, что взяли Кри в заложницы, дипломат признался, что она отсутствовала уже три дня. Свое поведение, он объяснил тем, что решили, будто Кри ушла от них по собственной воле. В конце концов, она ведь западная женщина, а они не отличаются добродетелью. Кри могла попросту сбежать с мужчиной!

Канадцы ответили взрывом негодования. Газеты палили из всех орудий. Однако Министерство внешней политики отозвалось несколько более сдержанно — как-никак, а нефть-то все-таки нужна….

Кент развел руками. Этот беспомощный жест совершенно не вязался с его крупной, сильной фигурой.

— Да, конечно, я вас прекрасно понимаю! Но помочь ничем не могу.

Поуни снова посмотрела ему в глаза — прямо, по-мужски.

— Почему?

— Потому что у меня не только детей, у меня и жены-то нет. А холостяку привезти в Йемен женщину не позволят ни под каким соусом. Наверняка решат, что я взял вас с собой с аморальными целями, и меня немедленно объявят персоной нон грата.

— Может, все-таки попробуете? Я довольно толковый менеджер, к тому же неплохо готовлю. Вдруг я сойду за домоправительницу, а?

Кент покачал головой.

— Если я попытаюсь сказать об этом в фирме, меня зарубят в первой же инстанции. Рабочая сила в Йемене очень дешевая, нанять на полгода домоправительницу на месте обойдется дешевле, чем будет стоить ваш билет на самолет.

Поуни вся сразу как-то сникла. А Кент почувствовал себя настоящим чудовищем. Но ведь он сказал только то, что есть на самом деле! В «Полигоне» любили подчеркивать, что за годы работы они насмотрелись всякого. Так что не стоит даже пытаться сделать что-то, способное нарушить местные законы.

— Послушайте, — сказал Кент. — Я понимаю, как вам тяжело, но все же попытайтесь взглянуть на дело с другой стороны. Члены партии «Хезбуддин» до сих пор не причинили вреда ни одному из захваченных людей, а ведь за прошедшую пару лет заложников у них перебывало немало. Они обычно добиваются какой-то уступки от правительства и возвращают заложника целым и невредимым.

— Кри — женщина, — возразила Поуни; она кусала губы, словно вот-вот расплачется. — Впервые они взяли в заложники женщину!

— Знаю, — тихо сказал Кент, чувствуя себя полнейшим ничтожеством.