Вдова пережила его на двадцать лет, но его халат до сих пор висел на гвозде, словно хозяин только что снял его, чтобы надеть форменное платье. Трубки стояли вычищенными, а письменный стол сохранялся в том же виде, как и при жизни лесничего, когда он отправился на придворную охоту, с которой ему не суждено было вернуться.

Рядом была спальня!

Подле одной из кроватей стояла детская колыбелька, имевшая такой вид, точно ребенок только что встал, и постель его была оправлена. Из сообщений стряпчего Маркусу было известно, что в „Оленьей роще“ родился наследник, но умер еще ребенком.

Какую тоску должна была испытывать молодая женщина до последнего вздоха, но у нее была сильная воля и недюжинный ум, и поэтому она проводила свои дни не в одних только слезах. Об этом свидетельствовала не только библиотека, полная книг, которая вся, как уверяла госпожа Грибель, помещалась в голове старой госпожи. Рядом находилась комната, по стенам которой висели связки целебных трав, которые жена главного лесничего собирала в лесу и умело перерабатывала в своей лаборатории в лекарства и мази.

Странное чувство охватило молодого человека в этой комнате: ему казалось, что он слышит чьи-то шаги…

Возвращаясь в комнату с балконом, Маркус увидел на комоде аккуратно сложенную шаль и зеленый ридикюль, из которых торчали стебли засохших растений.

Рядом с травами лежал хирургический набор и записная книжка. С какой-то робостью открыл ее Маркус и увидел заметки, написанные на прекрасном латинском языке. Тут были рецепты, различные мысли о домашнем и сельском хозяйстве. Очевидно, книжка была неразлучным спутником жены главного лесничего, и она заносила на ее страницы всякую мысль, приходящую ей.

Эта замечательная записная книжка давала верное и точное отражение ума покойной, и Маркус со вниманием перелистывал ее. На последней страничке, за которой следовали белые нетронутые листки, он прочел следующее:

„После добросовестного обдумывания я решила написать духовное завещание, но только в отношении мызы. Владеть имуществом покойного мужа я никогда не считала себя вправе: я всегда смотрела на себя, как на простую управительницу. Совсем другое дело мыза: это был первый подарок мне от жениха в день моего рождения. Доходы с нее шли на мои личные расходы и на помощь бедным: со временем образовалась небольшая сумма сбережений, она лежит в банке и я могу ею распорядиться… Может быть, я умру раньше моей несчастной приятельницы, живущей на мызе, поэтому она будет в страшной нужде, если я не сделаю завещания в ее пользу. Я не симпатизирую судье, этому неисправимому моту и игроку, но я люблю его несчастную жену и должна отказать ей мызу, чтобы судья не продал ее и не растратил деньги на разные пустые фантазии. Моя приятельница бесхарактерная, не может противиться мужу, и что вы скажете, если я откажу мызу племяннице судьи, Агнессе Франц?… Приходите, пожалуйста, в „Оленью рощу“, захватив с собой двух законных свидетелей“.

Очевидно, это был черновой набросок письма стряпчему покойной: как видно, оно было составлено во время ее последней ботанической экскурсии и какое-то событие заставило ее еще дорогой составить письмо к адвокату, отсылке которого помешала смерть…

Маркус бережно закрыл книжку и спрятал ее в боковой карман: это замечательное открытие возлагало на него новую миссию, и он призадумался. Умершая жена главного лесничего не хотела иметь дела с мотом-судьей, а ее наследник не имел ни малейшего желания вступать в переговоры с „гувернанткой“, племянницей судьи…

И Маркус невольно представил себе белые выхоленные руки, которые рисуют, играют на фортепиано, но никогда не знают черной повседневной работы. Вероятно, она говорит по-французски, кокетливо щулит глазки и страдальчески морщит нежный лоб, если речь заходит о нужде и лишениях…

Много лет спустя после смерти матери отец женился вторым браком, и от этого брака родилась прелестная девочка, которую старший брат боготворил. Его мачеха, ведущая все хозяйство, боялась, что не справится с воспитанием дочки. Четыре года тому назад их тесный кружок семьи увеличился новым членом, гувернанткой.

Ироническая улыбка промелькнула по губам молодого Маркуса при этом воспоминании: он отлично изучил тип гувернанток, ставший ему ненавистным. Они почти не занимались воспитанием девочки, больше думали о себе, и употребляли все усилия к тому, чтобы занять место хозяйки дома.

Мачехе Маркуса пришлось без конца менять гувернанток, вот почему он так иронически относился к ним.

Взгляд его снова перенесся на портрет жены главного лесничего…

Нежная стройная лилия в подвенечном наряде, смотревшая на него из золотой рамки белокурых локонов, обладала твердым характером и нежной душой…

– Уж не оглохли ли вы, господин Маркус? – спросила Грибель, уставившая стол закуской и кофе. – Я стучу посудой, а вы с таким видом уставились на портрет, словно влюбились в покойную!

Маркус засмеялся.

– Вы угадали, госпожа Грибель, я влюбился по-уши в эту очаровательную женщину! И любил бы ее, не взирая на то, молода она или стара!

– Полно вам шутить, господин Маркус! Под старость она, как и все, лишилась своей прелести! Ее волосы поседели, лицо было изрезано морщинами и напоминало печеное яблоко, так что и разговора о любви с вашей стороны не могло быть и речи!

4.

Маркус собирался только осмотреть новые владения, затем совершить прогулку через Тюрингенский лес до Франкена.

Однако, прошло уже три дня со времени его прибытия, а он и не думал покидать „Оленью рощу“ и отказался от первоначального намерения продать это отдаленное имение. Ни за какую цену не расстался бы он теперь с этим прелестным уголком, где он чувствовал себя так, словно он родился в этом милом старом доме.

Маркус поселился в комнате с балконом и примыкавшей к ней спальне. Ряд комнат, начинавшийся рабочим кабинетом покойного лесничего и кончавшийся лабораторией, был тщательно проветрен и снова заперт на ключ. К великому огорчению госпожи Грибель новый владелец объявил, что туда не должен никто проникать.

И Маркус походил на отшельника, удалившегося на удаленную горную вершину и забывшего о том, что внизу, под его ногами, кипит бурная жизнь, отзвуки которой не достигали его.

Необычайная тишина царствовала в усадьбе!…

Вся деятельность сосредотачивалась внутри большого двора, отделенного от дома площадкой, усыпанной гравием, на которую выходило крыльцо. Площадка была окружена грушевыми деревьями, ветки которых ломились от тяжести плодов, а у ворот помещалась конура Султана.

Как ни деятельна была госпожа Грибель, она не терпела в главном доме суеты и не позволяла людям хлопать дверями, а снаружи было еще тише. Там только царствовали голуби, да изредка по дороге, пересекавшей дерновую лужайку перед домом, проходила женщина со связкой хвороста на спине, или толпа ребятишек, собравшихся в лес за ягодами.

Маркус не отправился в намеченное путешествие, но не сидел, сложа руки, в усадьбе: он приводил в порядок дела.

Уже давно проектировалась железная дорога, которая должна была коснуться „Оленьей рощи“. И надо было хорошенько обдумать, чтобы железная дорога не угрожала отнять лучший кусок пахотной земли, а прошла бы по менее ценному грунту.

Маркус обошел все свои владения и всюду встретил образцовый порядок и разумное ведение хозяйства, бережно сохранявшее производительные силы почвы. Исключение составляла мыза, казавшаяся заплатой на роскошном платье.

– Пока жива была старая госпожа, земля еще возделывалась, – сказал Петр Грибель Маркусу, – судья нередко сам ходил за плугом, да и у него был работник. Но потом судья одряхлел, работник сбежал следом за служанкой, так что о полевых работах не могло быть и речи, если бы не лесничий из княжеской рощи. Он родом из той местности, где прежде судья держал в аренде княжеское имение. В юности этот лесничий служил у судьи поденщиком и, кажется, очень привязан к старым господам. Все свободное от трудной службы время он проводит на пашнях мызы, и молоденькая служанка помогает ему, я сам видел!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: