— Я была потрясена, когда поняла, что нравлюсь тебе как Рина Роуз, но нисколько не сомневалась, что никогда не понравлюсь тебе как Карина Мелроуз, вырвавшаяся в Нью-Йорк из глубокого захолустья. О чем я могла тебе рассказать? О старом, разваливающемся домике на окраине Богом забытого городка? О матери, мечтой которой было выдать дочь замуж за богача? Об отце, больном, полуслепом молчуне и затворнике, живущем на крошечную пенсию? О попавшем в аварию брате? И, кроме того, я думала, что, сохранив что-то в тайне от тебя, сохраню и тот уголок, в который смогу забиться, когда ты уйдешь.

Мигель молча кивнул.

— Да, ты был прав тогда, в Нью-Йорке. Я не верила, что наши отношения вечны. Я жила в ожидании разрыва. Я знала, что однажды ты придешь и скажешь… — Она всхлипнула. — Я готовила себя к неизбежному, но так и не подготовилась. Раздвоиться невозможно. Нельзя перебежать из одной жизни в другую, оставив в прежней все свои заботы и проблемы. В Портленде мне было так же плохо, как было бы, если бы я осталась в Нью-Йорке.

— Жаль, что ты не осталась. Тогда я нашел бы тебя раньше.

Карина покачала головой.

— Я и не думала, что ты станешь искать меня.

Мигель посмотрел на нее с такой болью, с какой смотрят на людей загнанные звери.

— Знаю. Это моя вина.

Она не стала разубеждать его. Они оба несли на себе часть вины за то, что их отношения закончились столь плачевно. Пришло время признать это и постараться идти дальше.

— Мне нужно было больше рассказывать тебе о работе, о том, куда я езжу, о людях, с которыми встречаюсь. Это я, я сама создала условия для твоего недоверия. Именно поэтому, когда я рассказала о ребенке, ты так легко поверил в то, что у меня есть любовник.

— Нет! Нет, я не поверил! — Слова вырвались сами, потому что слишком долго оставались невысказанными. — Дело в другом.

Мигель замолчал, словно не зная, стоит ли продолжать. Чувствуя его нерешительность, Карина, однако, тоже молчала. Мужчина должен сам принимать решения. Мигель откашлялся.

— Мне давно уже следовало рассказать об этом. Пять лет назад я познакомился с одной девушкой. Это случилось в Хьюстоне, где она училась в колледже на режиссера. Наш роман продолжался почти год. Я только начал работать тогда в Штатах и жил в Нью-Йорке. На каникулах она прилетала ко мне, а я почти каждую неделю летал в Техас, где у меня были и деловые интересы. Мы… Если тебе неприятно это слушать, я не стану рассказывать.

Неприятно слушать? Хорошо сказано! Да она едва не задохнулась от ревности!

— Продолжай.

— Так вот. Мы уже собирались пожениться, но сначала я решил познакомить ее со своими родителями. О Рафаэлле речи тогда еще не было. Что касается родителей моей девушки, то они жили в Европе. По крайней мере, так она мне сказала. — Мигель погладил ее по щеке. — Тебе не холодно?

Вместо ответа Карина прижалась к нему еще теснее.

— И что же помешало тебе жениться на ней?

Мигель невесело усмехнулся.

— Все произошло, как в кино. Я решил преподнести ей сюрприз. Купил кольца, сел на самолет и без предупреждения прилетел в Хьюстон. — В его голосе появились хорошо знакомые Карине горькие нотки. — Если коротко… В общем, она подрабатывала тем, что обслуживала вечеринки у богачей, не ограничиваясь танцами или застольными беседами. На следующий день я вернулся в Нью-Йорк.

— И ты не попытался объясниться с ней. Не выслушал ее. Не дал ей шанса.

— Я был не в том состоянии, чтобы разговаривать.

— Понимаю.

— Когда ты сказала, что забеременела, я почему-то подумал о той девушке. Нет, у меня не было оснований не верить тебе. Ты всегда была такой… отзывчивой, такой искренней в своих чувствах. Мне трудно объяснить, что случилось. Я словно посмотрел на себя со стороны и увидел человека, которого все хотят использовать. Я не мог этого допустить. И тогда… Ты правильно назвала меня свиньей.

— Нет.

— Да. Меня извиняет только то, что тогда я плохо соображал, что делаю. Болезнь матери, настойчивые требования отца, проблемы с бизнесом — все навалилось как-то вдруг, и я сорвался.

— Мы часто срываем злость на тех, кого любим, — философски заметила Карина.

— А самое главное, я был в полном отчаянии от перспективы потерять тебя. Мысли об этом убивали меня на протяжении нескольких дней. Я боялся, что не выдержу нажима отца, а когда я боюсь чего-то, то действую. Совершаю необдуманные поступки. Наверное, действие для меня — это что-то вроде разрядки. Остальное ты знаешь.

— Я так надеялась, что ты найдешь меня, что ты вернешься.

Может быть, говорить об этом и не стоило, но Карине хотелось, чтобы Мигель знал: она любила его так сильно, что ждала даже после того, как оказалась выброшенной из квартиры по его же распоряжению.

— Я просидела в своем номере несколько дней, пока не прочитала в газете о твоей предстоящей свадьбе. После этого я уже не могла оставаться в Нью-Йорке, в городе, где мы были счастливы, где так многое напоминало о тебе. Я позвонила Малколму, и он сказал, что они с Эрикой ждут меня.

Мигель шумно вздохнул, тело его напряглось. Ему было больно. Так же больно, как Карине. И тогда, и теперь. Но эту боль нужно было ощутить, ее нужно было перетерпеть и преодолеть. Только так, через боль, муки, терзания, сомнения и недоверие, через страх и отчаяние человек приходит к осознанию ценности любви. Только любовь, прошедшая через все испытания, очищается от посторонних примесей и становится той силой, которая побеждает время и расстояния и поддерживает человека до самого последнего вздоха.

Мигель закрыл глаза.

— Объявление дал мой отец. Я даже не знал, что он это сделал, пока не увидел газету. Вот тогда я по-настоящему осознал, что совершил самую большую в жизни ошибку. Понял, что, если не верну тебя, дальше все будет только хуже. Я бросился искать тебя, но было уже поздно.

— Я улетела в Портленд, думая, что никогда больше не увижу тебя, не вернусь в Нью-Йорк, не полюблю никого. Когда я сошла с самолета, Эрика даже не сразу узнала меня. Выглядела я, должно быть, ужасно.

— А в это время нанятые мной детективы уже обходили нью-йоркские отели, расспрашивали твоих знакомых и проверяли списки пассажиров. Я не мог спать — меня мучили кошмары. Не мог работать — все буквально валилось из рук. Я ходил по тем местам, где мы с тобой бывали, вглядываясь в лица похожих на тебя женщин.

— В первый месяц в Портленде мне было так плохо, что я, наверное, угодила бы в психиатрическую клинику. Может быть, даже покончила бы с собой. Меня спас наш ребенок. Я постоянно твердила себе, что должна жить ради него, что он не только мое, но и твое продолжение. Ну и, конечно, я бы не выкарабкалась без помощи Малкольма и Эрики. Ведь у меня и денег-то почти не было.

— Боже, что я натворил! Прости.

Карина впервые слышала от него такие слова. Слова, способные залечить любые раны.

— Я люблю тебя. — Мигель поцеловал ее с опаляющей душу страстью.

— Скажи это еще раз.

Он не только повторил, но и счел нужным добавить:

— Я люблю тебя независимо от того, как ты себя называешь и чем занимаешься. Ты — мое сокровище. Ты — мое счастье. Ты — смысл моей жизни.

— Докажи.

Мигель рассмеялся.

— Раз уж ты требуешь доказательств, то позволь и мне кое о чем попросить тебя.

— О чем же?

— Пообещай, что никогда не покинешь меня.

— Никогда! — горячо прошептала Карина.

А потом пришла его очередь предъявлять доказательства, и Мигель, как всегда, сделал это блестяще.

— Тебе пора вставать, — сонно пробормотала Карина. — Хочешь, я сварю кофе?

Мигель рассмеялся.

— Кофе я сварю себе сам. А вот тебе обязательно надо поспать.

— В том, что я не сомкнула глаз, есть и твоя вина, — напомнила она.

— Согласен. У меня есть еще полчаса, чтобы постараться ее загладить.

— Когда ты вернешься?

— Завтра к вечеру. Зато потом в нашем распоряжении целая неделя. — Мигель поцеловал ее в щеку. — Я покажу тебе город.