Патриция обрадовалась Роберту. Ей хотелось выхватить очки у него из кармана, сбросить туфли и уйти босиком. Но Роберт присел за столик, заказал кофе, и еще полчаса девушке пришлось мило улыбаться и вести светскую беседу, прежде чем настал желанный миг.

— Спасибо за ужин, мистер Ритт, — вежливо поблагодарила Патриция, когда они наконец встали из-за стола. — Я восхитительно провела вечер.

— И я тоже. Надеюсь, мы не в последний раз ужинаем вместе? Роберт, ты просто обязан убедить Патрицию поехать в Нью-Йорк. Вы знаете, что она там не бывала? Мы непременно покажем ей город.

Мартин Сазерленд допивал кофе и наблюдал, как Патриция уходит в сопровождении двух мужчин. Она взирала на одного из них с почтением и ловила каждое его слово.

А тот и рад!

Посмотри правде в глаза, одернул себя Сазерленд, если бы она смотрела так на тебя, ты бы тоже возгордился.

Мартин внимательно пригляделся к ее светловолосому спутнику. Самодовольный, надутый — все признаки преуспевающего бизнесмена налицо. Именно такой тип производит неотразимое впечатление на неуверенных в себе девушек. Вроде Патриции.

Сазерленд глубоко задумался. Неуверенная в себе. Да, точно. Забыла очки… Растеряха. И наверняка не знает, что есть на свете качества более ценные, более значимые, чем безупречная внешность? Вздорная, малодушная, тщеславная! Благодарение Господу, совсем не в его вкусе. Однако было что-то в ее глазах, в этом решительно вздернутом подбородке… Патриция. Патриция Олтмен. В справочнике должен быть ее телефон…

Едва оказавшись в машине, Патриция со вздохом облегчения сбросила туфли, без церемоний засунула руку в карман Роберта и вытащила очки.

— В жизни никогда больше не сниму их! — поклялась девушка, водружая очки на место. Машины, здания, огни светофоров и ночные тени немедленно сфокусировались, обрели четкость.

Очки в массивной оправе и с толстыми стеклами давили на точеный носик. Громоздкие, безобразные, но Патриция знала, какой беспомощной становится без них — в двух шагах ничего не видит. Целиком и полностью зависит от других! Нахал!

Должно быть, девушка произнесла последнее слово вслух, потому что Роберт удивленно воззрился на нее.

— Это ты про кого? Про Эммануэла? — недоверчиво переспросил он, выезжая на скоростную автостраду.

— Нет, я о другом. Я тут случайно столкнулась с одним… Надеюсь, никогда больше не увижу этого типа! — Девушка закусила губу, вспоминая слова незнакомца: "Если бы вы меня видели…"

— Вот я и удивился. Ясно как дважды два: Эммануэл от тебя без ума.

— Это неважно, — вздохнула девушка. Ее надежды на модный магазинчик развеялись в дым.

— Еще как важно! Он бы с тобою и не поздоровался, если бы ты выглядела так, как сегодня утром. — Роберт расхохотался. — Ты вошла в отель словно Золушка после встречи с доброй феей- крестной!

— Уж не считаешь ли ты доброй феей себя?

— Черт побери! Ты должна признать, что Ирен и я произвели самое невероятное превращение в истории человечества — и за рекордный срок!

— И все впустую! — Все, чему подвергли ее Роберт и мать — причесали, накрасили, втиснули в крошечные туфли, отняли очки, — пошло прахом!

Девушка пощупала мягкую ткань платья — одно из лучших ее творений. Теперь, прежде чем нести изделие в "Золотой наперсток", придется отдавать его в чистку. А получит она за него в магазине совсем немного — сколько бы за платье ни дали сколько бы ни стоил материал, сколько бы времени и труда ни затратила девушка на шитье. Вот будь у нее собственный магазин…

— Впустую? Что ты хочешь сказать? Эммануэл не заинтересовался твоим предложением? Он что, не дает денег?

Девушка уныло покачала головой.

— Проклятье, Пат! Мне так жаль… Я хотел помочь…

— Ты и помог. Если бы я не поговорила с Эммануэлом, я бы и сейчас мечтала о несбыточном. Из сил выбивалась бы, стараясь основать предприятие, которое, как он сказал, непременно разорится. — Девушка вспомнила Ритта и его деловую хватку: как решительно он обрисовал проблемы, которые даже не приходили ей в голову! — Я рада, что смогла переговорить с ним. Спасибо тебе, Роберт, — искренне поблагодарила она.

Роберт был ее лучшим другом, вроде старшего брата. Он жил по соседству, отважно дрался с мальчишками, обзывавшими ее "четырехглазиком". Водил на школьные дискотеки: других кавалеров у бедняжки не было. Получив диплом бакалавра в тот же самый год, когда она окончила школу, он тем же летом женился на девушке по имени Сузан и переехал в Нью-Йорк. Но молодые люди продолжали общаться, и два месяца назад, когда Роберт приехал в Мел-Велли утрясать какие- то формальности касательно продажи родительского дома, Патриция рассказала ему о своих задумках.

Девушка очень обрадовалась, когда он перезвонил на прошлой неделе и сообщил, что вместе с боссом окажется в Стоктоне во вторник и, может быть, тот заинтересуется ее идеей…

— Я понимаю, как ты разочарована. — Роберт сочувственно посмотрел на нее. — Мне ужасно жаль.

— Не говори так! Ты спас меня от полного разорения. Я придумаю что-нибудь новенькое, получше, — заверила Патриция бодро. Даже Роберту незачем знать, в каком отчаянном положении она находится. Она быстро переменила тему и принялась расспрашивать друга о Хиллари, его матери. — По душе ли ей пришелся большой город?

— Теперь, когда на свет появился долгожданный внучок, она не помнит себя от счастья.

— Я по ней очень скучаю, — созналась Патриция, вспоминая счастливые часы, проведенные рядом со старой швейной машинкой Хиллари, в то время как ее собственные родители развлекались на вечеринках или в круизах. — Ведь именно она научила меня шить…

— А уж мне-то как не хватает твоего отца, — отозвался Роберт. — Только он и приходил "поболеть" за меня на игры между сборными старших классов.

Молодые люди увлеченно предавались воспоминаниям детства, пока машина не затормозила перед старинным особняком, где жила Патриция с матерью.

— Передай привет Хиллари и Сузан и поцелуй от меня малыша, — наказала она, открывая дверь. — Счастливо тебе добраться. И еще раз спасибо, дорогой, Порою так полезно узнать, чего делать ни в коем случае не следует.

Оказавшись дома, девушка заперла дверь и на мгновение прислонилась к ней. В висках стучало. Усталость, отчаяние, тревога навалились на плечи непосильным бременем. Она глубоко вздохнула, затем решительно выпрямилась и по-прежнему в одних чулках поднялась по широкой лестнице, стараясь ступать как можно тише, чтобы не потревожить мать. Ирен из дома почти не выходила, и в столь поздний час, как правило, спала. Но, оказавшись наверху, Патриция заметила под дверью полоску света и не на шутку испугалась.

Что-нибудь случилось? Позабыв об усталости, она поспешила в спальню, надеясь, что у матери не приступ астмы.

Переступив порог, Пат вздохнула с облегчением, Ирен мирно возлежала на подушках с закрытыми глазами. На коленях покоилась книга, тонкие пальцы удерживали нужную страницу. Фигура спящей дышала таким безмятежным спокойствием, что дочери не захотелось тревожить мать. Даже в слабом свете ночника мягкий овал лица и точеные, аристократические черты выглядели на удивление молодо, бледная прозрачная кожа казалась гладкой и нежной — ни следа морщин. Несколько седых волосков были почти незаметны среди светлых локонов, владелице которых никто бы не дал ее возраста. Волосы перехватывала лента того же оттенка, что и бледно-голубой пеньюар: Ирен никогда не забывала о такого рода мелочах. Улыбаясь с ласковой снисходительностью. Патриция осторожно попыталась убрать книгу.

— Ох, Пат, ты уже дома! — Длинные ресницы дрогнули. — Я рада, что ты вернулась, дорогая. Мне так неуютно одной в пустом доме, так страшно, я так нервничаю! Просто глаз не сомкнула!

— Прости, мамочка. — Патриция забрала книгу и положила ее обложкой вверх на стол. — Я вернулась и сейчас принесу чашку теплого молока. Это поможет тебе заснуть.