— Что вы молчите, Беата? Вы слышите меня? — глухо спросил он.

— Слышу, — словно эхо отозвалась Беата, не узнав собственного голоса.

— Если вы скажете, что я неприятен вам, что вы не желаете меня больше видеть, я пойму и, вероятно, не буду настаивать. Хотя, честно признаюсь, не знаю, как смогу сдержать обещание больше не беспокоить вас.

Беата молчала, наслаждаясь его словами, упиваясь его голосом, а душа ее ликовала. Впервые в жизни мужчина умоляет ее позволить ему встречаться с нею, не прогонять его. Не просто мужчина, а самый лучший, желанный, самый-самый мужчина на свете. Ей вдруг стало нестерпимо жарко, и рука сама собой потянулась к верхней пуговице пальто. Горло сдавило, и стало не хватать воздуха. Со стороны она, наверное, напоминала выброшенную на берег рыбу.

— Поэтому прошу вас, Беата, забыть на время о неприязни ко мне и дать мне шанс загладить свою вину, если таковая есть, перед вами. Возможно, если вы лучше узнаете меня, вы измените свое мнение.

Он замолчал, ожидая ответа, и в воздухе опять повисло напряжение. От волнения во рту у Беаты пересохло, и она, хоть и понимала, что молчать уже просто неприлично и надо хоть что-нибудь сказать, никак не могла вымолвить ни слова, опасаясь, что вместо слов у нее из горла вылетят нечленораздельные звуки. Поэтому она просто повернулась к Нику, не сводящему с нее глаз и совершенно переставшему следить за дорогой, и едва заметно улыбнулась. Этот слабый, едва различимый знак согласия произвел на него эффект разорвавшейся бомбы. Вполне взрослый мужчина, — а Беата подсчитала, что ему должно быть никак не менее тридцати лет, если он был однокурсником Тревора, — заулыбался, как ребенок, получивший вожделенную игрушку, и облегченно вздохнул.

— Если я правильно разобрался в ситуации, — теперь его голос звучал четко и весело, — вы так и не дошли до порта.

— Что? — не сразу смогла переключиться Беата с романтического лада. — Не дошла, — ответила она, когда поняла, о чем ее спрашивал Ник, и тоже почувствовала заметное облегчение и немного разочарования. Ей так хотелось еще услышать какие-то слова, говорящие о его чувствах к ней.

Напряжение улетучилось из салона автомобиля, словно его там и не было вовсе.

— Тогда прошу вас завтра быть моим гидом.

— Я согласна.

— Вот и отлично. В котором часу вы заканчиваете работу?

— Ровно в шесть.

— Значит, ровно в шесть я буду у дверей вашей конторы.

— Договорились. А сейчас, раз вам все равно куда ехать, не могли бы вы отвезти меня домой? — попросила она, давно заметив, что они уже в третий раз проезжают по одной и той же улице.

— Конечно, — спохватился Ник. — Указывайте дорогу.

Остаток пути они весело и непринужденно болтали, словно старые приятели, будто и не было между ними так недавно неприязни. Чувство эйфории завладело Беатой, в ее голове было легко и пусто, а в груди прочно укоренился восторг. О чем они болтали? Спустя всего двадцать минут, стоя под обжигающими струями воды в душе, Беата не могла ничего вспомнить. Словно ее собственный язык, а вовсе не она, говорил и шутил, отвечал на шутки Ника. Щеки сами окрашивались румянцем, а глаза блестели радостным светом, в то время как их хозяйка парила в небесах розового счастья.

Едва коснувшись головой подушки, Беата заснула, а улыбка блаженства так и застыла на ее устах.

Однако сон ее был краток. Посреди ночи она проснулась, словно от какого-то резкого удара, и подскочила на постели. Блаженная улыбка сменилась гримасой боли. Мама! Папа! Еще не до конца преодолев остатки сна, Беата протянула руки, пытаясь дотянуться до стремительно растворяющихся в темноте родных силуэтов. Они были так близко! Мама гладила ее по голове, и Беата могла бы поклясться, что чувствовала прикосновения ее нежной руки, а папа смотрел спокойно и вместе с тем подбадривающее. Его взгляд что-то говорил, но Беата никак не могла сосредоточиться, чтобы понять, что хотел донести до нее отец, а может, о чем-то предупредить. Вокруг было пустынно, словно посреди бескрайнего океана, мрачно, как в надвигающихся серых сумерках, и только откуда-то сверху лился теплый, неяркий свет, очень напоминающий свет от фонарного столба. Он ниспадал на папу и маму, и от этого они казались легкими и невесомыми. И вот в тот самый момент, когда Беата, преодолевая что-то сковывающее ее, словно липкая путина, собрала всю свою силу, чтобы броситься к родителям, чтобы обнять их, удержать, они стали удаляться от нее, будто плывя в сторону манящего света в широком и ярком коридоре. Беата стала кричать, звать их и умолять остаться с нею, но мама и папа только снисходительно и печально улыбались дочери и удалялись.

— Что они хотели мне сказать? О чем предупредить? А может, уберечь от чего-то? — вслух озвучила Беата свои ощущения. — Ник! Как я могла забыть о нем? Как я могла забыть, что он один из «них»? Я предала память собственных родителей! — воскликнула она и упала лицом в подушку.

До утра Беата больше не заснула. Ее тело сотрясали безутешные рыдания. К восходу солнца она обессилела настолько, что сил подняться с постели у нее не оказалось. Она позвонила мистеру Сандерсу и попросила дать ей выходной, сославшись на простуду. Старик без лишних вопросов разрешил ей остаться дома и предложил прислать своего доктора, от чего Беата с благодарностью отказалась.

Весь день она провалялась в постели, желая только одного — чтобы ее обещание Нику отправиться с ним в порт оказалось плодом ее больного воображения. Чувство вины перед родителями завладело ею настолько сильно, что почти полностью поглотило желание провести приятный вечер в компании Ника.

Ближе к обеду позвонила Оливия, и Беата, услышав в телефонной трубке встревоженный голос подруги, поторопилась опередить ее и затараторила:

— О, дорогая, мне так неловко за вчерашний вечер. Прости меня. Не знаю, что это я с цепи сорвалась. Прости!

— Мы с тобой прекрасно знаем причину твоего поведения, не будем лукавить. Я позвонила тебе не для того, чтобы выслушивать твои извинения, но раз ты сама начала, то выслушай меня до конца.

— Но Оливия…

— Не перебивай. Я долго нянчилась с тобой, всячески старалась щадить твои нервы, пока не поняла — ты вампир!

— Что? — не поверила собственным ушам Беата.

Добрая и отзывчивая Оливия говорила заученный и явно не ею придуманный текст. Нет! Беата отказывалась верить, что Оливия излагает собственные мысли. Тревор тоже вряд ли здесь приложил руку. Тогда кто?

— Да, Беата, ты — вампир! Только ты пьешь не чужую кровь, а сама из себя высасываешь жизнь, упиваешься своим горем, питаешься собственной болью. Именно поэтому ты, наотрез отказываешься с ней расстаться.

— Оливия, опомнись! Что ты говоришь! Это полная чушь! — возмущенно воскликнула Беата.

— Правду, моя дорогая! Я говорю только правду! Если ты немного подумаешь, то поймешь, что я права. Да, у тебя случилось большое горе, не дай Бог кому-то испытать такое, но жизнь продолжается. Ты обязана жить, потому, что эту жизнь тебе дал Бог через любовь твоих родителей. Они смотрят на тебя и что видят? Ты отказываешь себе в счастье, самом обычном, земном женском счастье. В чем провинился перед тобой Ник? Только в том, что красив, умен и богат? В том, что по стечению обстоятельств ты, как и твои родители — пошли им Господи Царствие Небесное! — попали под колеса не рядового каменщика или плотника с заурядной внешностью и подержанным дешевым автомобилем, а красавца-мужчины, владельца судостроительной компании? А если это твоя судьба? А если это твои родители послали его для тебя?

— Ты несешь бред! — одернула подругу Беата, но возмущения больше не испытывала. Где-то в глубине души она соглашалась со словами Оливии. Конечно не совсем, но добрая половина сказанного была совершенно справедлива.

— Нет, дорогая, это не бред, и ты согласна со мной. Только твоя гордость не позволяет открыто это признать. Возможно, я говорю с тобой излишне резко, но это только потому, что мне небезразлична твоя жизнь, потому, что я всю ночь не спала, потому, что кроме Тревора, Кристиана и тебя, у меня никого нет, и я вас всех очень люблю! — Голос Оливии сорвался, она взвизгнула и зарыдала.