— Молодец та девочка, которая удрала от тебя в Ботсване, — нашелся, чем уязвить приятеля Тедди. — Возможно, и Сара поймет, что ты за гусь, Джимми.

Лорд Мортимер равнодушно пожал плечами, потом грустно усмехнулся и тихо сказал:

— Знаешь, дружище, если Сара меня покинет, это не будет горем всей моей жизни. А та девочка… — Он задумался и совсем тихо добавил: — Я ее даже не знал.

В другое время Уорнфолд удивился бы, услышав из уст Джеймса повторение слов Сары. Но сейчас его поразило другое: необычные нотки в голосе своего друга-врага. Он с интересом взглянул на него.

Что же произошло в Ботсване? Хотя Тедди тоже был там в это время и даже несколько раз встречался с Джеймсом, подробностей он не знал. Слышал только, что тот был помолвлен, но брак не состоялся.

Сейчас выведенный из себя плохим, как ему казалось, отношением Джеймса к Саре, его равнодушием к газетной заметке и нежеланием рассказать ему как адвокату о происшествии в парижском офисе компании и тем самым помочь выбрать правильную линию защиты, Уорнфолд захотел уязвить приятеля и применил запрещенный прием — напомнил о разорванной помолвке.

Результат оказался совсем не тем, на какой рассчитывал Уорнфолд. Он хотел вывести Джеймса из себя, услышать его зубовный скрежет, увидеть ярость в его глазах.

Но пущенная меткой рукой Тедди отравленная стрела не достигла своей цели. Джеймс повел себя как человек, которому напомнили о навеки утраченном, самом сокровенном воспоминании, что бережно хранится в недоступном уголке души, о том, чего уже никогда не будет в его жизни.

Неужели он был так влюблен в ту девочку? Джеймс?! Это же просто невозможно! У него никогда не было обычных человеческих чувств! Он же родился суперменом!

Тедди стало стыдно. Неужели чувства, которые он все эти годы испытывал к Джеймсу, вызваны банальной завистью? Его однокашник богат, у него наследственный титул, да и умом природа его не обделила. А он, хотя и воспитывался в семье высокопоставленного политического деятеля, по сравнению с Джеймсом беден.

— Не хочешь выпить?

Тедди сначала показалось, что он ослышался, но, увидев подошедшего к бару и достающего оттуда бутылку виски Джеймса, понял, что со слухом у него все в порядке, а вот с головой не очень, если он даже не подозревал, что Джеймс способен так страдать.

Джеймс налил виски в два стакана, подал один из них Тедди и залпом осушил свой.

— Удивлен? Сам виноват! — В голосе Джеймса слышалась причудливая смесь грусти и враждебности. — Вы, крючкотворы, всегда найдете самое больное место, по которому можно ударить. Но ты ошибся! Никто ничего не знает и не узнает никогда, потому что это был сон, Тедди, волшебный, но все-таки сон. И не был я ни с кем помолвлен. Все это ерунда.

Тедди не нашел ничего лучшего, как круто сменить тему разговора:

— Я хочу услышать твою версию случившегося.

— В Ботсване?

— Нет, здесь, в Париже. А насчет Ботсваны прости меня. Я не хотел бередить старые раны.

— Не ври, Тедди, хотел. Но я тебя прощаю. Мы квиты. Я тоже всегда хотел уязвить тебя. А то, что произошло здесь, — это твоя работа, дружище. Извини, мне некогда излагать тебе сейчас свои версии. Меня ждет заседание.

Выйдя от Джеймса, Тедди решил немного отвлечься от одолевающих его мыслей и зашел в бар. Дело, которым он занимается, теперь не нравилось ему еще больше. Обычно у него не было личных мотивов, когда речь шла о работе. А здесь к личной заинтересованности в спокойствии Сары и мистера Гренвилла и нежеланию работать на Джимми добавилось странное чувство, которое вызвала у него Элизабет Ленкстон. Было от чего закружиться голове. Странная девушка, чуть ли не монашка, встреченная им в самолете, оказалась адвокатом. Затем ее облик снова меняется. Суровая адвокатесса превращается в преданную сестру, искренне верящую в невиновность последней и горящую желанием восстановить справедливость. По-человечески Уорнфолду это было понятно. Ведь и его сердце горит негодованием от малейшей тени, брошенной на Сару. Если такое написали бы про нее? Да Тедди задушил бы негодяя собственными руками.

Тедди криво усмехнулся. Хорош законник — собрался устраивать самосуд! Не стоило ему пить на голодный желудок! Надо пойти в ресторан и сытно поесть. Сытый человек более спокоен и благоразумен.

Недалеко от улицы Сен-Лазар, где находился отель, в котором жил Джимми, на авеню Клебер располагался один из ресторанов Ги Савуа «Ла Бутте Шало». Это шикарное место должно поднять мне настроение, решил Уорнфолд.

В ресторане народу было немного. Время ланча уже прошло, а до обеда, или — как его называют французы — ужина, еще было далеко. Поэтому Уорнфолд удобно расположился в глубине зала.

— Что желает месье? — спросил подошедший официант. Голос его звучал очень вежливо, но в нем присутствовали нотки неодобрения. Видимо, официант был поборником заведенного порядка и не жаловал посетителей, едящих и пьющих не в строго отведенное для этого время.

— Отбивную из индейки под лимонно-шафрановым соусом, салат из миног и бокал шерри.

Лицо официанта осталось бесстрастным, но в глазах полыхнуло осуждение — заказ был слишком безвкусным, чтобы душа строгого блюстителя гастрономических правил не затрепетала от возмущения.

Тедди усмехнулся. Настроение у него немного улучшилось. Он иногда любил шокировать людей, а сегодняшнее общение с Джеймсом требовало выхода в каком-нибудь нелепом поступке. Заказ был вскоре исполнен, и Тедди принялся за еду.

Допив шерри, он позвонил в полицейский участок комиссару Жервье. Возможно, тот сообщит адвокату что-нибудь новенькое, но комиссара на месте не оказалось. Он отправился в больницу допрашивать пришедшую в себя мадам Эркюлье. Уорнфолд обрадовался за Элизабет: наконец-то ее сестра пришла в себя.

Заплатив по счету, он решил тоже съездить в больницу побеседовать с мадам Эркюлье. Ему так же, как и комиссару, хотелось услышать эту историю из первых уст. Чем ей так насолили лорд Мортимер и Сара, что она, не задумываясь, совершила попытку убийства двух человек? Возможно, к профессиональному долгу у Уорнфолда примешивалось и нечто другое — желание увидеть золотоволосую адвокатессу. Но эти чувства не противоречили друг другу, и он отправился в больницу.

Париж Уорнфолд знал неважно, поэтому немного не рассчитал и подъехал к больнице с противоположной стороны. Боясь снова попасть на улицу с односторонним движением, он решил не рисковать, припарковал машину и отправился пешком к центральному входу в больницу. Не успел он миновать ворота, как на него с разбегу налетел полицейский.

— Осторожней, дружище, — крикнул Уорнфолд, удерживая полицейского и не давая ему возможности увлечь себя в весьма нежелательное для обоих совместное падение на землю. — Что у вас тут произошло? Больные решили устроить забастовку и покинули больницу?

И тут совершилось самое невероятное событие в его адвокатской практике. Полицейский осел, закрыл лицо руками и по-бабьи завыл во весь голос.

— Убежала, убежала-а, она убежала-а-а, — выводил он на одной ноте, убеждая Уорнфолда в том, что в его родословной по женской линии были одни профессиональные плакальщицы, а мужчины служили могильщиками. Мотивчик, который выводил полицейский, на любых похоронах стал бы выдающимся шлягером.

— Успокойся, старина! Мир в бездну не рухнул. Посмотри, по-прежнему светит солнце, а все люди вокруг целы и невредимы. Не посыпай голову пеплом. Лучше расскажи спокойно.

— Она убежала-а, убежала-а, меня выгонят со службы за бездарность. Умирающая убежала-а, — продолжал выть полицейский, не слушая увещеваний Уорнфолда.

— Умирающая убежала? От кого? От смерти? Так радоваться надо такому исходу дела, а не голосить.

— Может, от смерти, но и от меня тоже, — провыл полицейский, но голос его звучал уже на тон ниже.

— Не страшно, умирающие быстро не бегают. Куда она направилась, твоя беглянка?

— Не знаю, — протянул полицейский. — Она рванулась от меня и стремглав побежала, я за ней, а она… испарилась. Клянусь Богом, только вот летела стрелой впереди меня и вдруг все — исчезла!