- Ой, батюшки, она живая! - заполошно взвизгивает кто-то.

Слышится мокрое хлопанье рыбьего хвоста о пакет, женский смех.

Рыбаки, допивая на ходу смородиновый чай, расходятся с арены. Их окликают, спрашивают подробности, но у мужиков совсем не осталось сил.

На ночлег общинники устраиваются на уцелевших креслах, в проходах, на полу, на ступеньках - кто где. Верхние ярусы амфитеатра, скрытые мраком, остаются пустыми: никто не хочет удаляться от костра. Люди инстинктивно чувствуют в огне защитника.

- Это генетическая память, - вздыхает Аркадий Иванович, устраиваясь рядом с ребятами. - В каждом из нас живет пещерный предок. Шелуха цивилизации слетела - и вот вам, пожалуйста, кроманьонцы пробудились. Цирк - это наша общая большая пещера. Огонь греет, огонь отпугивает зверей. Огонь - божество.

- И все-таки надо добывать оружие! - не слушая профессора, горячо говорит вполголоса Ник. - Допустим, звери сюда не пойдут. А люди? Мы же видели мертвого. Его убили! И убили не звери! Голову отрезали… Ну, вы-то понимаете, что без оружия нам…

- …капец, - заканчивает за него Хал.

Эн нервно хихикает. Аркадий Иванович снова вздыхает.

- Молодые люди, я понимаю и, поверьте, разделяю вашу тревогу. Но и вы поймите нас, старшее поколение… Голод - это ужасно. Угроза голода стократ страшнее всех прочих вызовов, что бросает нам дивный новый мир.

Когда все ложатся, Хал приподнимает голову и шепотом спрашивает:

- Эта… А нафига вы новый мир дивным назвали?

- Была такая книга, - тоже шепотом отвечает Аркадий Иванович. - Написал ее английский писатель Олдос Леонард Хаксли. Называлась она «О дивный новый мир».

- Там про нас, что ли?

- Отчасти, молодой человек. В том смысле, что Хаксли описал антиутопическое устройство будущего.

- А-а-а… - разочаровано тянет Хал. - Фигня, короче, блин.

- Эй, давай спать уже! - недовольно бурчит Эн, переворачиваясь с боку на бок.

Хал хочет огрызнуться, но тут в проеме главного входа возникает силуэт одного из сторожей. Громко топая, он выбегает на арену и останавливается возле дремлющего у центрального костра на лежанке Бабая. Женщины, чистящие рыбу возле «кухни», недовольно отвлекаются от работы.

- Атас! - Хал вскакивает, напряженно вслушиваясь. - Чё-то случилось, блин. Зуб даю!

Ник тоже поднимается, на всякий случай подтянув к себе ржавую арматурину. Эн демонстративно отворачивается - она хочет спать.

Сторож - им оказывается кучерявый малый Жора по прозвищу Домовой - тычет пальцем в сторону выхода и что-то втолковывает Бабаю про какие-то песни.

- Айда, позырим! - Хал дергает Ника за рукав.

- Эн? - поворачивает тот к девушке.

- Я сплю!

- Идите, молодые люди. - Профессор садится, хрустнув суставами, вытягивает ноги. - Я присмотрю за нашей…

- Ага, щас! Эксо-эксо, Кэнди! - Эн немедленно вскакивает. - Что там у вас?

Хал, перепрыгивая через ступеньки, уже бежит к арене. Ник и Эн устремляются за ним.

Цирк понемногу оживает - люди поднимаются, переговариваются. Отовсюду слышится:

- Что случилось?

- Что там?

- Тревога?

- Тихо! - подняв руку, рычит Бабай. - Все в порядке, спите! Просто человек пришел. Новый.

- Песни поет! - вякает из-за его спины Жора, тряся кудрями.

Хал пробегает вдоль бортика арены, застывает возле входа и вдруг начинает пятиться. Ник, остановившись в паре метров позади, вскидывает арматурину.

Из темноты выплывает тяжелый, низкий бас:

- Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и Дух Правый обнови внутри мен-я-я-я!

Слова гудят набатом. Это не стихи, но и не песня, а скорее какой-то варварский гимн, псалом, полный внутренней силы, мощный и пугающий.

Эн ойкает. Хал отступает в сторону. Бабай, наоборот, делает пару шагов по направлению к черному зеву выхода и растопыривает толстые руки, точно хочет остановить то, что прет из тьмы. Жора нелепо оглядывается, ища, куда бы спрятаться.

- Не отринь меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от меня-я-я-я! - ревет бас. - Возврати мне радость спасения Твоего и Духом Владычественным утверди меня-я-я-я!

Мрак колышется. Ник угадывает в нем высокую человеческую фигуру, широким шагом движущуюся по проходу.

- Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратя-я-я-ятся! - дорёвывает последний строки псалма бас, и в круг света вступает мужчина огромного роста, весь в черном, косматый, до самых глаз заросший густой бородищей.

Сжимая в руке суковатую палку с прикрученным алюминиевой проволокой позеленевшим медным крестом, незнакомец встает перед Бабаем, смотрит на него сверху вниз, гулко пристукивает посохом и заканчивает псалом на невероятно низкой ноте:

- А-а-а-а-м-м-ми-и-и-н-н-нь…

Глава пятая

- Еще один шизик. - Хал плюхается на пол возле Ника, профессора и Эн. - Слаб на башку народ, блин.

Цирк постепенно успокаивается. Люди укладываются, шикают на детей, Бабай возвращается к костру, заваливается на лежанку, закрывает глаза.

Возле вновь прибывшего хлопочут женщины, в основном пожилые - о чем-то спрашивают его тихими голосами, а он, задрав бороду, неразборчиво гудит в ответ колокольным басом. Ник следит за пришельцем, прикрыв глаза, и уже готовится соскользнуть в сонный омут, как вдруг бородач поднимается во весь свой немалый рост, выставив руку с посохом так, что крест оказывается высоко вверху, и провозглашает на весь Цирк:

- Господь послал рабам своим испытание! Помолимся, братья и сестры, как деды и прадеды наши молились. Отче наш, Иже еси на небесах…

И удивительное дело - никто не кричит на него, как на других шизиков, никто не выражает неудовольствие, что, мол, нельзя шуметь ночью, люди ведь спят - и все такое… Со смешанным чувством удивления и досады Ник наблюдает, как старухи вокруг пришельца начинают опускаться на колени, как взлетают руки с собранными в троеперстие пальцами. Многоголосый хор плывет над ареной:

- Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли-и-и…

Все новые и новые люди поднимаются со своих мест, присоединяясь к горстке молящихся. Голоса умножаются, взлетают под самый купол:

- Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго-о-о…

И все покрывает тяжелый бас бородача:

- А-а-а-а-м-м-ми-и-и-н-н-нь…

- Я этого монаха видала, - слышит Ник тихий говорок какой-то женщины, вместе с парой товарок устроившейся через три ряда от них. - В Раифском монастыре, на Пасху.

- Важный чин, небось? - спрашивает кто-то.

- Ну, важный или нет - не знаю, а только он во время крестного хода самую большую хоругву нес.

- Кому попало не доверят, - уверенно вмешивается в разговор еще один женский голос. - Бабы, а чего мы лежим-то? Айдате, помолимся с остальными. Без веры нельзя…

Женщины поднимаются, встают, поправляя лохмотья, повязывают головы тряпками и одна за другой начинают спускаться вниз, к арене.

- Не хочу оказаться провидцем, но явление данного человека может принести вред всей общине, - вдруг произносит профессор.

Он тоже не спит и, подобно Нику, следит за разворачивающимся внизу богослужением.

- Почему, Аркадий Иванович? - шепотом интересуется Ник.

- Нынешняя ситуация, молодой человек, как никакая другая располагает к религиозному фанатизму. Верующим нужен только толчок, запал, детонатор, если угодно. И все, взрыв. Жаль, что среди нас нет настоящего священника, грамотного и рассудительного батюшки, который смог бы дать окорот этому несчастному.

- А разве нужен этот самый… окорот?

- Наш гость явно не в себе, но его помешательство особого свойства. Не удивлюсь, если он имел душевное расстройство еще до… хм-хм, катастрофы.

- Братья и сестры! - басит на арене монах. - Помолимся теперь обо всех погибших и умерших, о детях, отцах, матерях и родных наших! Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставльшагося раба Твоего, брата нашего, сестры нашу, всяк имя свое скажи…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: