- Давайте остановимся, - свесившись в люк, перекрикивает рев двигателя Цапко.

Он уже в пятый раз предлагает поговорить. Но люди, сидящие внутри тягача, не хотят ничего обсуждать. Бабай, притулившись на скамейке в десантном отсеке, уперся лбом в сложенные на коленях руки и, похоже, дремлет. Хал чистит автомат. Он уже час натирает детали оружия, елозит шомполом с намотанной на конце промасленной тряпочкой в стволе, полирует затвор. И молчит.

Ник, сидящий на командирском сидении, не отрывая глаз, смотрит вперед. Юсупов рвет рычаги, ведя МТ-ЛБ по берегу старого русла Волги. Эн вместе с псом - наверху. Цапко даже не пытается обращаться к девушке - она плачет. Зарывшись лицом в густую шерсть Камила, время от времени Эн вскидывает голову, и фельдшер видит ее залитое слезами лицо.

Подминая под днище ивовые кусты, тягач выползает на край заболоченной протоки. В небо взлетает потревоженная стая уток. Шелестят камыши. Юсупов глушит двигатель. Наступает тишина, нарушаемая лишь звоном комаров, жужжанием слепней и кваканьем лягушек.

- Вылезайте! - кричит инженер. - Устроим эта… пикник.

Хал в ответ громко матерится. Матерится в том смысле, что вертел он на одном месте пикник, Юсупова и вообще всё и всех.

Цапко первым спрыгивает в густую осоку. Под ногами фельдшера сочно чавкает болотина. Камил, лизнув Эн в мокрую щеку, уносится в заросли тростника. Грохочет откинутый люк - Ник выбирается на броню, недовольно смотрит на всех, кладет рядом с собой автомат.

Бабай открывает дверцу десантного отсека. У него отекшее лицо, на лбу отпечатался рисунок ткани с рукава камуфляжа.

- Рука болит, - глухо произносит он.

- Мы не можем их так бросить! - в отчаянии говорит Цапко. - Они же все умрут! Без соблюдения элементарных карантинных норм через пару дней эпидемия охватит весь город, понимаете?

- И что ты предлагаешь? - Ник сверху вниз смотрит на фельдшера. - Пробраться ночью в Цирк, убить Монаха, остальных связать…

- Не городи ерунды! - взрывается Цапко. - Уже поздно. Теперь спасти людей может только помощь извне. Ну не может же быть, чтобы на всей Земле всё - так же, как у нас. Нам нужны специалисты-эпидемиологи, а главное - вакцина! Противочумная вакцина, понимаете?

- Да что ты заладил, как попугай: «понимаете», «понимаете»? - рычит Юсупов. - Не дурнее тебя. Где ее взять, эта… вакцину? Связи нет, месяц прошел, а никто не прибыл нас спасать. Всё, это всё. Мы можем только эта… сбежать.

- А здесь, в Казани, были запасы вакцины? - дрожащим голоском спрашивает Эн.

- Раньше были. - Цапко садится прямо в траву. - Но срок годности… Все давно пропало, испортилось.

- А где были-то? - неожиданно вмешивается Хал. - В аптеках, что ли, блин?

- Почему в аптеках? - Цапко срывает травинку, режется об острый край листа и сует окровавленный палец в рот. Не вынимая его, он невнятно произносит: - У экабэ ханиища…

- Чего? - вдруг кричит Юсупов.

Сорвавшись с места, он подбегает к фельдшеру, хватает его за плечи, вздергивает на ноги. Вытащив палец изо рта, Цапко слегка испугано повторяет:

- В РКБ хранилища. Там были запасы сухих вакцин на случай массовых заражений. И противочумная была…

Ник спрыгивает на землю, забыв про автомат.

- Вилен, а ведь это шанс! - говорит он.

- А, ты тоже эта… понял? - улыбается инженер.

- Что понял-то? Что? - таращится на них Цапко.

- Время, братан! - скалит зубы в довольной усмешке Хал и хлопает его по плечу. - Время не властно над истинными ценностями, блин.

К полудню небо над городом заволакивает тучами. Иссиня-черные снизу и грязно серые наверху, тучи похожи на туши гигантских обитателей моря - кашалотов, странным образом вознесшихся ввысь. Они плывут в сомкнутом строю, голова к голове, опускаясь все ниже и ниже. Нику кажется, что вскоре город будет раздавлен этой массой. Чувствуя себя ничтожным, крохотным, он с внутренней дрожью отводит глаза от неба. Нервы, это просто нервы. Нужно собраться, сосредоточиться на главном. Тучи, ветры, дожди, снега - природа все равно возьмет свое. У людей другие задачи, другие дела и заботы.

Сейчас главное - РКБ. Республиканская клиническая больница. Комплекс многоэтажных зданий, окруженный перелесками, полями, жилыми кварталами. И золотистыми стенами, за которыми привычный мир сходит с ума. Они побывали только за первой стеной, внутри первого слоя, но и этого хватило, чтобы навсегда отбить охоту соваться туда. Теперь нужно идти дальше, глубже - за вторую, третью, пятую, десятую - сколько бы их там не было! - стену.

Ник предпочитает не думать о том, что ждет их там, в глубине этой странной территории. Лучше туши облачных кашалотов, лучше мысли о том, что будет, когда они добудут вакцину, лучше мучительная надежда на спасение, чем безнадежные мучения - мы не дойдем, золотистый туман сожрет нас, поглотит, перемелет кости и даже памяти не останется о горстке безумцев, дерзнувших сунуться в место, куда по своей воле не пойдет ни один здравомыслящий человек.

Тягач с натугой ревет на подъеме. До знакомого пустыря возле улицы Фермы-2 осталось совсем чуть-чуть. Где-то за деревьями, слева - сгоревшие корпуса и казармы Танкового училища. Ник на мгновение чувствует стыд - зря сожгли, теперь там можно было бы сделать базу, чтобы вернуться после всего.

И тут же холодный и злой внутренний голос говорит: никогда не жалей о том, что уже сделано. Не жалей, потому что все равно невозможно ничего исправить.

А еще Ник понимает: нельзя сейчас думать про «после всего». Главное - сделать дело, добыть вакцину. Если за золотистыми стенами время не властно над вещами, у них есть шанс. Не «Второй шанс» Монаха, а просто один-единственный шанс спасти людей. Это сейчас главное. Основное. Единственное.

Удар по спине едва не сбрасывает задумавшегося Ника с брони. Тягач резко останавливается, качнувшись вперед. Сжав автомат, Ник рывков перекидывается на нос машины и сталкивается с Халом.

- Филатов! - орет Хал и машет рукой вперед.

Там, на опушке небольшого леска, скорее даже рощицы, окружающей кварталы бурых многоэтажек, выстроенных к Универсиаде тринадцатого года, действительно стоит человек в плаще, с вилами в руках и рюкзаком за плечами. У него красное, мокрое лицо. Он машет рукой, привлекая к себе внимание. Рыкнув, двигатель тягача умолкает. Камил спрыгивает с брони и бежит по густой траве к Филатову.

- У нас мало времени! - издали предупреждает Ник. - Что случилось? Откуда вы вообще здесь взялись?

- Я… - Филатов тяжело дышит, со свистом втягивая ртом воздух. Обычная выдержка изменяет ему, он взволнован. - Я очень торопился… Фу-ух… Извините… Мне надо вам сказать…

Ник подходит ближе. Камил усаживается поодаль, не сводя внимательных глаз с Филатова. Эн, Бабай, Хал - все уже здесь. Юсупов и Цапко стоят возле тягача.

- Ну, Филатов! - подбадривает человека в плаще Бабай. - Не томите, нам и вправду некогда.

- Вы ведь… Вы идете в червоточину, да? - не то спрашивает, не то утверждает Филатов. - Так вот…

- Погодите, - качает головой Бабай. - Что еще за червоточина?

- Область с измененными…. Искаженными… - Филатов никак не может восстановить дыхание и от этого злится. - Не перебивайте меня! - вдруг кричит он, втыкает вилы в землю и садится, привалившись спиной к ближайшему морщинистому стволу. - Это очень важно… Очень… На второй день после… после пробуждения я был здесь… Фу-ух… Дайте воды, моя вся вышла.

Хал кидает Филатову бутылку. Запрокинув голову, тот пьет - струйки стекают по щетинистому подбородку, по морщинистой шее.

Напившись, Филатов закручивает синюю крышечку, не глядя ставит бутылку в траву, проводит ладонью по лицу, виновато улыбается.

- Ох, такие марш-броски уже не для меня. Так вот - на второй день я осматривал территорию вокруг Академии тенниса. И встретил человека… Он был одет в такой серебристый костюм… Знаете, видели, наверное, в кино - их носят в лабораториях, где необходимо поддерживать режим стерильности. Человек был стар, очень стар - даже белки глаз у него пожелтели, причем мне показалось, что старение его организма произошло очень быстро. Он еле стоял на ногах и почти ничего не слышал, оглох. Мне кажется, он был немцем, по крайней мере, говорил он по-немецки. Я почти не знаю этого языка, а он не понимал по-русски. Поэтому общались мы на таком пиджинг-инглиш… Фу-ух, я еще попью, извините.