Потом меня схватили, оттащили от Логана, начали крутить руки, но это было уже неважно. Я сделал то, что должен был сделать. Я взял реванш за то унижение, которое когда-то заставил меня испытать Костян Позорный. Не испугался, не отступил, не стал искать компромисс. Просто поступил так, как надо.
И последствия не имели для меня никакого значения.
Доски помоста за моей спиной тяжело заскрипели. Я не мог видеть, кто это. Когда у тебя голова и руки закованы в колодки, особо не повертишься.
- Приказ его светлости старшего комтура и коменданта крепости Паи-Ларран шевалье Америка де Крамона! - громко и торжественно начал голос за моей спиной. - В день великого праздника Майского воскресенья, когда всякий истинно верующий обязан смирять свою гордыню и думать о благе ближних своих, вольноопределяющий стрелок шестого эскадрона Эвальд Данилов повел себя недостойно воина и служителя нашей святой Матери-Церкви. Указанный стрелок жестоко и без всякой на то причины оскорбил словом и действием кадета пятого эскадрона Дитриха Хоха, кадета пятого эскадрона Родерика Берна и благородного сквайра Логана Ходжкина, оруженосца достославного сэра Роберта де Квинси, причинив ущерб их здравию и репутации. Тем самым стрелок Данилов нарушил четыре пункта воинского устава, а именно: оскорбил собрата по службе словами и действием, допустил сквернословие и рукоприкладство, недостойное воителя Матери-Церкви, нарушил своими действиями порядок и покой в цитадели и сорвал торжественную службу, проходившую в момент учиненной им драки в часовне. За оные проступки указанный стрелок заслуживает сурового порицания. Сим своей властью приказываю: указанного стрелка Эвальда Данилова за недисциплинированность, нарушение устава, дерзость и рукоприкладство заковать в колодки на плацу крепости Паи-Ларран, дабы все добрые люди могли видеть позор указанного стрелка. Продержав наказанного в колодках четыре часа затем наказать его битьем кнутом, дав ему десять ударов, чтобы нарушитель исповедал все грехи свои и осознал свой позор и падение. После порки указанного стрелка из колодок освободить. Писано в день Майского воскресенья, года тысяча сто сорок девятого Четвертой эпохи. Собственноручно подписано: шевалье Америк де Крамон. - Говоривший сделал паузу. - Стрелок Эвальд, да будет милостива к вам Матерь-Воительница! Палач, приступайте.
Чего-то подобного я ожидал, но все равно - до последнего мгновения не верилось, что оно случится. Выстроенный на плацу гарнизон замка, оба батальона, пятьсот солдат и офицеров, сейчас будут на это смотреть. И если я закричу...
Помост скрипит под тяжелыми шагами палача, и на меня падает тень. Сейчас начнется. Я чувствую, как все мое тело наполняет мелкая дрожь. Господи, только бы не обмочиться! И кричать нельзя. Ни в коем случае нельзя. Я не могу опозориться. Надо закусить нижнюю губу и терпеть. Ни звука они от меня не дождутся, ни...
Свист - и в моей голове взрывается кровавая бомба. Маленький, раздавленный ужасом и нечеловеческой болью человечек внутри меня начинает вопить, широко распялив рот.
- МАААМАААА!
Свист, удар. Рот у меня наполняется вкусом меди. Разум отказывается верить в то, что это происходит со мной.
Сволочь, да как же он умеет бить!
Свист, удар.
Божемойбожемойбожемойбожемой!!!!!
Свист, удар.
Красная обморочная пелена в глазах на мгновение расходится, и я могу разглядеть стоящих на плацу. Шеренги орденских солдат в черном, синем, оранжевом и вино-красном обмундировании. Кто-то смотрит на меня с интересом, кто-то с сочувствием.
Свист, удар.
Все, следующего удара я не выдержу.
Странно, что я еще могу узнавать лица наблюдающих за экзекуцией людей. Вот и сэр Роберт. Суров, как всегда. Но в его глазах...
Свист, удар.
- Терпи, парень! - читаю я по губам сэра Ричарда. Легко сказать...
Свист, удар.
Ног своих я уже не чувствую. Красные нити блестят в солнечном свете у меня перед глазами - это слюна и кровь из прокушенной губы стекают на помост.
Свист, удар.
- Терпи, парень! - беззвучно говорит мне сэр Роберт.
Сейчас начну хохотать от боли.
Свист, удар.
- Все, я больше не могу! - вопит маленький истерзанный окровавленный человечек внутри меня. - Сейчас умру...
Свист, удар. Последний, десятый. В наступившей тишине быстро и ритмично грохочет что-то, будто внутри меня работает спятившая машина, забивающая сваи. Это мое сердце.
- Капрал, разомкните колодки! - приказывает голос, читавший приказ.
Меня подхватывает несколько пар рук, пытаются поставить на ноги, но они не слушаются. Слышу еще один голос, в котором слышится не то одобрение, ни то обида:
- Крепкий гаденыш, даже не ойкнул ни разу.
Палач, наверное. Эх, посмотреть бы тебе в глаза, сволочь! Хотя, каждый всего-навсего делает свою работу. Ничего личного.
Солнце гаснет медленно, как лампочка карманного фонаря, когда батарейка садится. Темно и холодно. Наверное, я умираю.
- В лазарет его! - приказывает кто-то. Это последнее, что я слышу и осознаю. Дальше только тишина.
2. Дампир
- Эвальд, вставай! К тебе пришли!
Повернувшись на животе, я лег поперек кровати и нащупал сабо, в которых ходил по лазарету. Вдел в них ноги и отжался от кровати, вставая. Поджившие струпья от кнута на спине отозвались слабой болью.
Сэр Роберт был в цивильном платье и без меча, только с кинжалом-мизерикордом на поясе. Он стоял у входа в лазарет на галерее и смотрел на плац, где бравый капрал обучал кадетов второго батальона обращаться с алебардами.
- Хороший сегодня день, Эвальд, - поприветствовал он меня. - Лекарь сказал, что лихорадка у тебя прошла. Дай-ка взгляну на твою спину.
- Я в порядке, сэр. Все хорошо. Только надоело лежать все время на животе.
- Да, мне приходилось видеть более неприятные вещи. Но рубцы останутся на всю жизнь. Может, оно и к лучшему.
- К лучшему?
- Как постоянное напоминание о том, что надо контролировать свои чувства.
- Мне очень жаль, сэр, что так получилось.
- Я отправил Логана обратно к отцу, - сказал сэр Роберт, глядя мне в лицо. - Написал большое письмо, где просто говорю, что больше не нуждаюсь в услугах Логана. Вообще-то он был неплохим сквайром, неглупым, храбрым и исполнительным.
- Почему же вы его отослали?
- Не люблю подлецов.
Некоторое время мы молчали, глядя на плац.
- Наверное, ты зол на меня и на де Крамона, - начал сэр Роберт. - Поверь, у комтура не было выбора. Он и так ограничился минимальным наказанием. Но оставаться в Паи-Ларране тебе больше нельзя.
- То есть, в орден меня не примут?
- Я этого не говорил. Видишь ли, парень, отец Дитриха Хоха - очень большая шишка в Лотарии. Человек влиятельный, с большими связями в Рейвеноре. И весьма мстительный. Не думаю, что ему понравится эта история.
- Я не удивлен. Везде одно и тоже. Золотые сыночки всегда выходят сухими из воды, что бы ни натворили.
- Ты сломал Дитриху нос и челюсть.
- Жаль, что не шею. Было бы не так обидно.
- Я понимаю тебя. Но свои чувства надо держать в узде. Ты солдат, и это ко многому обязывает.
- А что, разве нельзя быть хорошим солдатом, оставаясь при этом нормальным человеком?
- Чертовски хороший вопрос, парень. Я не могу ответить на него.