Толпа — это страшная сила.

Французский психолог Гюстав Ле Бон пишет: «Под словом „толпа“ подразумевается в обыкновенном смысле собрание индивидов, какова бы ни была их национальность, профессия или пол и каковы бы ни были случайности, вызвавшие это собрание. Но с психологической точки зрения слово это получает уже совершенно другое значение. При известных условиях — и притом только при этих условиях — собрание людей имеет совершенно новые черты, отличающиеся от тех, которые характеризуют отдельных индивидов, входящих в состав этого собрания. Сознательная личность исчезает, причем чувства и идеи всех отдельных единиц, образующих целое, именуемое толпой, принимают одно и то же направление. Образуется коллективная душа, имеющая, конечно, временный характер, но и очень определенные черты».

«Коллективной душой» легко управлять. Толпа с готовностью откликается на любой призыв. Недаром же известный классик манипуляции народным сознанием любил говорить, что «идеи становятся силой, когда они овладевают массами».

Почему же все истинные христиане были так убеждены в том, что убийство инквизитора было совершено именно «конверсос»?

Дело в том, что инквизиторы и верховная власть умышленно представили убийство Педро де Арбуэса иудейским заговором против католической церкви. Толпе свойственны глупость и легкомыслие, благодаря которым она, завороженная красивыми словами, позволяет вести себя куда угодно. Нехитрая идея о том, что во всем виноваты евреи, осквернившие храм, легко овладела темными массами и мгновенно стала силой. В результате чистокровные христиане, собравшись в озверевшую толпу, стали атаковать дома всех, кто имел в своем роду хоть какие-то еврейские корни. Всеобщее возбуждение было столь сильно, что оно могло иметь самые ужасные последствия, если бы молодой архиепископ Сарагосы Альфонсо Арагонский, незаконнорожденный сын (бастард) короля Фердинанда, не сел на коня и не сдержал толпу, пообещав ей, что преступники будут обнаружены и казнены смертью, которую они заслужили. Он заверил народ, решивший вершить «правосудие» самостоятельно, что на этот раз «проклятые марраны» не смогут избежать наказания, привычно раздавая взятки. Таким образом, Альфонсо Арагонский сумел отговорить людей от продолжения погромов и бойни, в сравнении с которой французская Варфоломеевская ночь показалась бы лишь малозначительным историческим инцидентом.

Пока Альфонсо Арагонский утихомиривал толпу, Изабелла и Фердинанд позвали к себе Торквемаду. Он был принят ими даже не в тайном кабинете, а в спальне. Он вошел туда и среди бархатных занавесей увидел ее и его величества, сидевших за столиком слоновой кости.

— Педро де Арбуэс… — тихо сказала королева.

— Да, — сурово ответил Торквемада. — Мы уже принимаем меры.

— Они прятались в боковой пристройке, — дрожащим от гнева голосом произнес Фердинанд. — В храме было темно… И вот, убедившись в его беззащитности, они напали на него. Арбуэса не спасли ни кольчуга, ни стальной шлем…

— Это мятеж… — вновь тихо сказала королева.

Фердинанд не дал ей договорить:

— Угодно ли дело наше Господу, если в центре города, в храме…

Теперь уже Торквемада не дал королю закончить начатую фразу.

— Не будьте слабы духом, мой господин, — сказал он. — Убили нашего человека, но уже на другой день народ был готов так же поступить с его убийцами. Единственное, что сплачивает чернь, — это общие ненависть и насилие.

— Мы считаем, — сказала Изабелла, — что нужно сурово покарать негодяев, осмелившихся поднять руку на Божьих избранников.

Посмотрев на королеву, Торквемада ответил:

— Я сегодня же высылаю в Сарагосу трех своих людей: отца Хуана Колвера, магистра Алонсо де Аларкона и отца Педро де Монтерубио. Полагаю, такие меры не встретят возражений с вашей стороны?

— Мы одобряем ваш выбор, — взволнованно кивнул Фердинанд. — Но послужит ли все это делу объединения королевств?

Торквемада усмехнулся:

— А разве не на крови Юлия Цезаря и Цицерона построил свою империю великий Октавиан?

— Мы слышали, что множество людей по подозрению в соучастии уже брошены в тюрьму, уже начались пытки, — вновь вступила в разговор королева.

— Эра милосердия и снисхождения к врагам окончена! И окончена она не нами…

Томас де Торквемада знал, что говорил. Устав инквизиции предписывал следователям применять пытку в отношении подозреваемых лишь один раз, однако даже эти малые права подследственных теперь грубо и цинично нарушались. В противном случае у молодых дворян-заговорщиков, людей сильных и телом и духом, был бы шанс если не оправдаться, то как минимум спасти других организаторов и участников заговора. Теперь все было по-другому. Эра снисхождения к врагам ушла в прошлое, а когда следователи уставали (ведь тоже не железные), они не прекращали пытку, а просто на время приостанавливали ее, чтобы отдохнуть и набраться новых сил.

Под изуверскими пытками первым «сломался» Видаль д’Урансо. Взамен на обещание прекратить пытки и получить помилование он вызвался рассказать о заговоре и тайном союзе все, что было ему известно. Таким образом, нити всего заговора очень скоро оказались в руках инквизиторов.

Видаль д’Урансо раскрыл инквизиторам имя руководителя тайного союза, Хуана де Педро Санчеса, который накануне ареста успел со своей семьей бежать в соседнюю Францию. Отчаявшись добиться его выдачи, 30 июня 1486 года инквизиторы предали символическому сожжению его набитое соломой чучело. Остальных участников заговора — тех, кому не удалось вовремя покинуть пределы Испании, постигла куда более страшная участь.

Важно отметить, что людей арестовывали как мятежников, а не как еретиков. Король Фердинанд в конечном итоге рассудил, что сопротивление его воле достойно кары в большей степени, нежели осквернение храма. Наказание было таким, что многие приговоренные, думается, предпочли бы костер.

Публичной епитимье и пожизненному заключению подверглись сотни представителей испанской знати городов Сарагоса, Калатаюд, Барбастро, Уэска и Тарасона. Среди них оказались и дон Бласко де Алагон, непосредственно стоявший за убийством Педро де Арбуэса, и главный казначей короля Фердинанда Габриель Санчес, и королевский секретарь дон Луис Гонсалес, и вице-канцлер Арагона дон Альфонсо де ла Кавальериа, принадлежавший к одной из знатных фамилий Сарагосы и пользовавшийся большим расположением короля, и протонотарий Арагона (главный секретарь высшей судебной инстанции) дон Фелипе де Клементе. Многие из осужденных на пожизненное заключение от полученных во время пыток увечий умерли вскоре после вынесенного приговора.

Хуана де Эсперандео и других главных участников убийства Педро де Арбуэса перед казнью привязали к лошадям и протащили по улицам Сарагосы. Суд приговорил их к медленной показательной смерти в назидание тем, кто в будущем решится покуситься на святую инквизицию. Перед смертью приговоренным отрубили руки и лишь затем повесили. Как правило, жертвы палачей испускали дух задолго до того, как их головы просовывали в петлю. Затем тела казненных четвертовали, то есть разрубили на несколько частей и, насадив на кол, выставили на основных дорогах, ведущих в город.

Единственным из арестованных, кому удалось избежать столь страшной участи, стал Хуан де ла Абадиа. За несколько часов до начала показательной казни, оставшись на какое-то время без присмотра надзирателей, он повесился в тюремной камере. Тем не менее палачи надругались над его трупом. Его тело выволокли на эшафот и подвергли тем же издевательствам, какие было суждено перенести перед смертью его товарищам.

Что касается Видаля д’Урансо, то помилование, обещанное ему за предательство, ограничилось лишь следующей «великой милостью» — в отличие от других приговоренных ему отрубили руки уже после того, как он испустил дух.

Таким образом, заговор был подавлен с максимальной жестокостью.

Воспользовавшись этим, король Фердинанд сумел еще более укрепить свою власть в Арагоне, избавившись от всех неугодных ему людей. Под предлогом борьбы с «коварными заговорщиками» практически всю испанскую знать пропустили через страшное сито трибунала инквизиции. При этом достаточным доказательством соучастия в преступлении была просто дружба с подозреваемым в заговоре или, что считалось еще более страшным, оказание помощи беглецам.