В конце концов, кино — это «сексуальное искусство», как Депардьё охотно повторял со времен «Вальсирующих». С тех пор он стал первопроходцем в либерализации нравов, которой требовали бунтари в мае 1968 года, в поиске нетабуированных наслаждений, которым актер занимался без всяких комплексов. Поставим ему это в заслугу. Но он сам признавал: всё дело в эпохе и эволюции нравов. В интервью журналу «Кинематограф» он привел такое оригинальное сравнение: «В фильмах Бертрана Блие важен текст. Они выдержаны в великой словесной традиции Жансона, Превера и Одьяра. Если задуматься, то “Через Париж” — в некотором роде предтеча “Вечернего платья”. Вот только если бы Габен трахнул Бурвиля, на дворе был бы уже 2000 год!»

Рискованная игра Мишеля Блана привлекла внимание каннского жюри, присудившего ему приз за лучшую роль — разумеется, мужскую. Это уточнение казалось бы излишним, если бы его игра не породила неких слухов: злые языки утверждали, будто Депардьё стал гомосексуалистом. «Это ложь. Но в конце концов, какая разница!» — возмутился актер, увидевший в этом типичную реакцию зрителя. «Если я убью в фильме ребенка, я что, и в жизни убийца детей?» И все же эти слухи еще долгое время ходили по редакциям парижских газет. «Все были убеждены, что Мишель Блан мой любовник вне съемок. Я это знаю, сам слышал!» И тут же актер делает поворот в своем стиле: «Ну и что? Кому какое дело! Может быть, однажды я стану полным педиком. Во всяком случае, у каждого в глубине души есть что-то от мужчины и что-то от женщины». «Я люблю и мужчин, и женщин, — продолжал он, отвечая на вопрос о характере его отношений с обоими полами. — Это вовсе не распространяется на сексуальную область. Кстати, большинство гомосексуалистов, которых я знаю, невероятно сексуальны. Но это не мой случай. У меня есть друзья-гомосексуалисты, очень близкие друзья, которые знают, что я не такой. Вся моя жизнь складывается так, что мне хорошо со всеми. У меня нет склонности к гомосексуализму, но я могу выслушать откровения человека, страдающего от любви к представителю того же пола, и попытаться ему помочь».

Любовная связь, приписываемая героям «Вечернего платья», зацепила и Бертрана Блие, тем более что и он, в свою очередь, стал жертвой богатого воображения некоторых журналистов. Когда его спросили в лоб: «Вы сами-то влюблены в Депардьё?» — режиссер, ниспровергатель устоев, не ушел от вопроса, а ответил в своем стиле: «Конечно! Этот человек смешит меня больше всех. Я бы хотел, чтобы он был во всех моих фильмах. Как ветер, как дерево! Как небо…»

Небо, по возможности голубое — как то, под которым вскоре оказался Депардьё в Верхнем Провансе, где Клод Берри приступил к съемкам фильма «Жан де Флоретт» [44]по роману Марселя Паньоля [45]«Вода с холмов». Режиссер уже давно носился с этой идеей. Оставалось найти деньги, а это всегда непросто. Студия «Гомон» на какое-то время проявила интерес к его проекту, но потом отступилась. Берри стал стучаться во все двери, но без большого успеха. После нескольких бессонных ночей он принял решение: самому финансировать фильм. Ну, почти самому, поскольку еще несколько партнеров согласились раскошелиться: телеканал «Антенн-2», «Руасси Фильме», компания по экспорту телерадиопродукции, Национальный центр кинематографии и министерство культуры. Просто манна небесная, в которую вскоре влились и личные вложения ассоциированного продюсера Алена Пуаре и Жерара Депардьё, внесшего 500 тысяч франков (75 тысяч евро).

Актеру и раньше случалось участвовать деньгами в создании фильма, однако это говорит о том, насколько он был заинтересован в съемках «Жана де Флоретт», в котором играл заглавную роль, превратившись, не без колебаний, в горбуна. Парадоксальным образом ему сразу не понравилось играть чересчур положительного персонажа, и не нравилось до того самого момента, когда произошел «щелчок»: «Когда он открывает для себя жизнь, кроликов, розмарин, я понял: вот оно. Но главное — в том ожесточении, бешеном стремлении идти до конца, в его безумии, в конечном счете. Он убивает себя работой и не чувствует этого — это было интересно развить, потому что так не делается, это исходит от тела. Это было сродни моей любви к крайностям; роль у меня сразу пошла…»

Пасторальная эпопея Берри была благоприятно принята широкой публикой во Франции и за рубежом, благодаря чему «Жан де Флоретт», а потом и его продолжение — «Манон с источника» — имели баснословный кассовый успех. Однако картина все же навлекла на себя несколько критических стрел. «Либерасьон» задавалась вопросом о «реальной нужности этой сельской античной драмы», цепляясь к прекраснодушию, которым так и сочится весь фильм. Другие, напротив, были заворожены развитием сюжета, который Берри умело облекает в образы: заговором Дядюшки (Ив Монтан) и его племянника Юголена (Даниель Отей), а потом волнующей развязкой через удивительного персонажа Жана де Флоретт, наивного и мужественного [46]. Многочисленных поклонников особенно тронула сцена, где Жан де Флоретт, персонаж Депардьё, удрученный засухой, которая разбила его мечты о прекрасном саде, грозит кулаком небу с воплем: «Есть кто-нибудь наверху? Никого?»

К вопросу об отношении к религии и ее служителям Депардьё вернулся снова, когда Морис Пиала пригласил его на съемки фильма «Под солнцем Сатаны» — экранизации первого романа Жоржа Бернаноса (1926). Этот писатель, католик и пламенный националист, был просто находкой для французских режиссеров. Его произведения легли в основу нескольких фильмов: «Дневник сельского кюре» Робера Брессона (1950), «Диалог кармелиток» Филиппа Агостини (1960). Как и в романе «Под солнцем Сатаны», в других книгах Бернанос выражает свои навязчивые идеи: о грехах человечества, о силах Зла, противостоящих святости и благодати. Но автор, однако, не охотится на ведьм, а, наоборот, старается показать всю сложность и непостижимость человеческой души. Это особенно привлекало Пиала, давно мечтавшего экранизировать книгу. В начале 1980-х годов он заявил в одном интервью, говоря о ее герое — аббате Дониссане: «Такое впечатление, что это было написано для Депардьё. Он смог бы удивительно его сыграть. Что до Сандрин Боннер, то хотя она и не похожа на “драную кошку”, она наверняка будет интересной Мушеттой». Пиала был человеком слова — оба актера получили роли; впрочем, для режиссера они стали талисманами.

Депардьё явился на место, выбранное для съемок в Артуа, в поношенной сутане, но актеры и съемочная группа были встревожены его изнуренным видом. Жерар был с ними согласен: он сильно устал, но зачем давать себе отдых, если можно превратить свое истощение в козырь, если это хорошо для роли? «В случае Дониссана это было идеальное состояние: он изнурен, без сил, его поддерживает только вера в Бога. В таких случаях говорят: превозмочь себя». А силы были аббату нужны, чтобы выслушать ужасную исповедь шестнадцатилетней Мушетты (Сандрин Боннер), обвиняющей себя в убийстве любовника, замаскированном под самоубийство. С этого начинается странная связь между священнослужителем и ершистой девушкой, подвластной чужой воле.

Чтобы лучше войти в образ, Депардьё, как уже привык это делать, обращался во время съемок за советом к специалисту. В данном случае им стал 74-летний аббат Л екай, который остался доволен своим учеником, даже впечатлен: «Временами мне казалось, что это я сам — в те времена, когда я был молодым священником, дрожащим от страха перед старшим! Разумеется, я не испытывал тогда таких душевных мук, как Дониссан, но все-таки мы, молодые кюре, были как он, немного не от мира сего… Когда Депардьё съежился перед смертью, забившись в исповедальную кабинку, я просто онемел!»

Превосходная игра (или снизошедшая благодать?) актера, который, однако, вовсе не был своим человеком в мире церкви и ее служителей. Это не помешало ему порой вести себя как истинно верующий: «Я могу себе представить, что такое исповедь, и мне стыдно подумать о том, что выслушивают исповедники. Дониссан так и говорит: “Я узнал о грехах только из уст грешников”. Эта фраза напоминает мне слова Петера Хандке: “Я набираюсь опыта, когда рассказываю о нем”». И когда этот опыт оборачивается трагедией, Депардьё переживает упадок сил. Он даже подметил некое сходство между двумя персонажами, которых воплотил на экране, — Дантоном и Дониссаном: «Они оба изнурены, они мало спят, мучают себя, и результат получается тот же. Дониссан тоже прольет кровь. Он подтолкнет непокорную Мушетту к тому, чтобы та перерезала себе горло».