Как и большинство соседних кварталов, Омелон был большой деревней. Сплетен и пересудов никому не избежать, вспоминает Сюзанна Виоле, чья кузина тогда заправляла единственным баром (он же бакалейная лавка) в квартале. Она говорила: «Счета, которые Депардьё у нас оставляют, просто кошмар!» Но она же и утверждала, что Депардьё всегда возвращали долги, это была порядочная семья: «Хорошие люди. Настоящие беррийцы, которым, как и большинству многодетных семей, часто было нелегко сводить концы с концами». Деде запомнился Сюзанне довольно высоким седеющим мужчиной с неизменной кепкой на голове: «Он всегда ездил на велосипеде, перевязанном бечевками, который называл “Розалией”. Это надо было видеть! Мы общались по-соседски, не более того. Однажды Деде пришел к нам чинить машину. Был очень любезен и хорошо разбирался в этих делах. И все равно злые языки говорили, что он пьянчуга».

Жерар никогда не делал тайны из пристрастия своего родителя к бутылке. В середине 1980-х годов, в очень интимной книге, составленной в виде писем к дорогим ему людям, он говорит об этом нежно и трогательно: «Когда тебе дали понять, что формовщик им больше не нужен, ты не моргнув глазом покорно покатился под откос: стал подсобным рабочим и дошел до уборщика цехов — ты, возлюбленный железа, его трубадур. Ты не слишком из-за этого переживал, поскольку тебя оставили в покое. Вот что было главным в твоей жизни: покой. Иначе ты мог и немного перебрать. А то и много. Выходя из школы, я видел тебя на тротуаре напротив — луну в сточной канаве! При всех. Мне не было стыдно — скорее злило то, что чужие прознают кое-что о нас, о нашей семье, настолько ты приучил нас вести себя так, словно нас нет, словно мы невидимки…»

Семья Депардьё, без сомнения, жила на обочине общества, хотя бы по своему социальному статусу. «Мои родители вышли из крестьян, пережили появление среднего класса, получившего доступ к собственности, — объяснял мне Доминик М., сын еще одной соседки Депардьё. — Между этим средним классом и рабочим классом, к которому они принадлежали, существовал разрыв. Они были пролетариями. У среднего класса были принципы, некие ценности, непонятные Депардьё. Они же часто находились в пограничном состоянии. И поведение Жерара было с этим связано. В нем чувствовалось желание любой ценой вырваться из своего социального круга. В этом корень многих его эксцессов».

Со своей принадлежностью к пролетариату Деде давным-давно смирился. Именно по этой причине он и вступил во Французскую компартию, которая была тогда первой рабочей партией Франции. В ту самую компартию, в копилку которой Жерар, в начале своей актерской карьеры, тоже внесет свою лепту — в память об отце, который по воскресеньям преображался в дисциплинированного активиста, продавая «Юманите» на улицах Шатору, и для которого партия была воплощением идеи о дележе, о перераспределении богатств… Похоже, что впоследствии актер отрекся от классового сознания и благородных убеждений: став архизнаменитостью и миллиардером, начал афишировать свою дружбу с влиятельными, хотя и не всегда добропорядочными людьми. Иными словами, тогда он предпочел жить в этом мире, а не пытаться его изменить.

В период «коротких штанишек» отличительными чертами юного Жерара были недюжинная энергия и ярко выраженное пристрастие к фарсу. Порой это даже начинало раздражать его близких: братья, сестры и родители вскоре насмешливо прозвали его Тарахтелкой. Потому что он все время пукал, как шутливо похвалялся сам актер? Отчасти. Как мне объяснил один специалист по диалектам, в провинции так называли шумные мопеды. Можно себе представить, что из этих неприличных звуков зародилась страсть Жерара к мотоциклам и прочим тарахтящим устройствам…

Как только начинались длинные летние каникулы, Деде и Лилетта, чтобы хоть на немного вырваться из бытовых оков, вечного удела многодетных семей, взяли в привычку разбрасывать свое потомство по всей округе. Элен отправлялась к родственникам на юг Берри, а Жерара брала к себе тетка по отцу, жившая неподалеку. Они с мужем держали ферму и рано приобщили мальчика к тяжелым и утомительным крестьянским работам. Он научился косить, метать стога, резать свиней. Это были минуты радости и свободы для любознательного паренька, очарованного окружавшей его природой. С животными он порой вел себя как укротитель. Однажды от него досталось корове: от «случайного» удара палкой у нее заплыл глаз.

К счастью для живности, Жерара вскоре определили в школу. С осени 1952 года Депардьё-младший принялся просиживать штаны в районной подготовительной школе, а два года спустя присоединился к братьям и сестрам в начальных классах. «Ален был послушным, серьезным мальчиком, не таким неуемным, как Жерар. Элен была очень красивой и тоже гораздо менее шумной, чем ее младший брат», — вспоминает Доминик М. Бывший однокашник Депардьё, ставший сегодня генеральным директором крупной международной компании ВТР, сохранил разрозненные воспоминания о своем детстве в Шатору, о родном доме, скромном, но уютном, находившемся тоже на улице Маршала Жоффра, и о государственной школе, которую он посещал в середине пятидесятых годов. Ее тогда недавно построили, в ней были просторные классы. Директор, Роже Люка, сам вел несколько предметов. Под его началом работало с полдюжины учителей, в том числе «отец Дюран». Несмотря на свое прозвище, он не был монахом, зато являлся очень строгим преподавателем. «Его методом было бить по рукам линейкой — вернее, указкой, — которую он пускал в ход, когда мы делали ошибки, — вспоминает Доминик. — Такая тогда была педагогика. Более того, Дюран еще и жил в нашем районе».

По собственному признанию, Жерар не проявлял особенного рвения к учебе. Он делал, что велят, но не более того. Хотя он и не входил в число самых блестящих учеников, но и отстающим тоже не был. Однажды он даже стал первым в классе. Потом был аттестат — тогда им очень дорожили. Жерар получил его в 1962 году — «без балды»! Юному грамотею тогда шел четырнадцатый год — в этом возрасте обязательное среднее образование заканчивалось. Так что не надо верить заявлениям «звезды» о том, что он уже в двенадцать лет покинул парту. Подтасовка фактов, чтобы придать красочности образу бунтаря в коротких штанишках?

Несмотря на эти успехи, Жерар с годами создал себе репутацию отъявленного бузотера. Это был его способ бороться с учебной скукой. Разве можно было сравнить школу с захватывающими спортивными состязаниями, например, со знаменитой велогонкой «Тур де Франс», с героями которой он себя отождествлял? «Там были Бобе, Анкетиль и Пулидор. Впрочем, во мне всегда было больше от Анкетиля, чем от Пулидора. Люблю дерзость. Я не обязательно должен быть первым, но ненавижу быть вторым [4]. Пусть лучше последним. Первым или последним, как в школе».

И все-таки от школы у него остались кое-какие приятные воспоминания, связанные по большей части с уроками физкультуры. «Каждую неделю наши классы объединяли, — рассказывает Доминик М. — После нескольких забегов мы состязались в метании мяча. В этом силовом упражнении Жерар нас всегда опережал. Однажды чуть до беды не дошло: какой-то малыш очутился рядом, и мяч угодил ему в голову. Вызвали «скорую», чтобы оказать первую помощь и определить характер повреждений. Жерар сильно расстроился, потому что, понятное дело, у него это вышло не нарочно».

Жерар действительно был здоровяк: в двенадцать лет весил 70 килограммов при росте 1 метр 75 сантиметров. «В двенадцать лет он выглядел на шестнадцать. В четырнадцать — на восемнадцать», — до сих пор с восхищением вспоминает его бывший одноклассник из Шатору. Будущий артист опережал ровесников и в других видах спорта, например в плавании: он каждый четверг ходил заниматься в муниципальный бассейн соседней коммуны Деоля. И там Жерар тоже отличился, прыгая с трамплинов разной высоты. Эти его выступления говорили о редкой жизненной силе и большой жажде жизни, к которым не могли остаться равнодушными девочки из группы. Кстати, в бассейн специально ходили «кадрить»; для Жерара это было идеальное место для флирта, подцепить девчонку для него было легко и просто, что порой вызывало зависть со стороны его товарищей, чье жгучее стремление удовлетворить позывы едва развившегося тела не встречало такого же отклика. «Это был великий обольститель, но он никогда не прибегал к насилию, чтобы добиться своей цели, — подчеркивает Доминик М. — При всем том он не был и чистым романтиком. Он заявлял о себе и вел себя с девушками как мужчина». Вот каким был беспроигрышный метод, разработанный его тогдашним дружком: «После короткой прелюдии он попросту увлекал свою пассию к душевым кабинам и делал там с ней что полагается. Вот бабник! Но и это нас скорее восхищало».