Первый — записка в ЦК КПСС «О неотложных мерах по наведению общественного порядка в Азербайджанской ССР и Армянской ССР».
«Развитие событий в Азербайджанской и Армянской союзных республиках вокруг Нагорного Карабаха приобретает все более опасный характер. Ширится забастовочное движение, увеличивается количество несанкционированных митингов и демонстраций. Выступления и действия их участников становятся все более агрессивными и неконтролируемыми, перерастают в массовое неповиновение.
В сложившейся обстановке имеющимися правовыми средствами пресечь эти антиобщественные действия не представляется возможным.
В связи с этим полагали бы необходимым в качестве временной меры принять Указ Президиума Верховного Совета СССР, предоставляющий возможность силам, обеспечивающим поддержание общественного порядка, изолировать организаторов, подстрекателей и активных участников подобных противоправных действий.
Проект постановления ЦК КПСС по данному вопросу прилагается.
23 ноября 1988 года.
А. Яковлев В. Чебриков Г. Разумовский
А. Лукьянов»
На письме размашистый росчерк Горбачева: «За» (РГАНИ. Ф. 89. Оп. 4 Д. 5. Л. 1–5).
Второй документ — датированное тем же днем, 23 ноября, постановление ЦК КПСС «О неотложных мерах по наведению общественного порядка в Азербайджанской ССР и Армянской ССР»: «Одобрить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР по данному вопросу (прилагается)» (РГАНИ. Ф. 3. Оп. 102. Д. 1058. Л. 22–26).
Ну и, наконец, проект указа о неотложных мерах, на которых настаивала разномастная
четверка:
«1. Предоставить право должностным лицам органов внутренних дел и внутренних войск, уполномоченным министром внутренних дел СССР, в местностях или населенных пунктах, в которых введен комендантский час, задерживать в административном порядке на срок до 30 суток лиц, разжигающих своими действиями национальную рознь или провоцирующих нарушения общественного порядка, либо понуждающих к антиобщественным действиям, а также препятствующих осуществлению гражданами и должностными лицами их законных прав и обязанностей.
2. Установить, что лица, задержанные в соответствии со статьей 1 настоящего Указа, содержатся по установленным законом правилам в спецприемниках Министерства внутренних дел СССР или в иных помещениях, определяемых министром внутренних дел СССР.
3. Настоящий Указ ввести в действие с 24 ноября 1988 года».
Проект стал указом.
Генсек призывал сохранять принципиальность, но не выходить из себя, не давать волю нервам и собственным эмоциям. Не делать искусственно врагов…
Помощник в своих дневниковых записях комментирует высказывания шефа: «Он был искренен, честен и высоконравствен в подходе к национальным проблемам…» И даже исполнен «добрых намерений». Которыми, добавим, вымощена дорога в ад. Почему же, задается вопросом помощник генсека, и здесь получилось «все наоборот» в сравнении с его взглядами, убеждениями, искренними стремлениями? По его мнению, объективный ход событий, развязанный дарованной самим Горбачевым «свободой слова и дела», уже начал отторгать саму методологию политики правящей партии. Сам бы он действовал иначе, чтобы придать событиям более «разумный», более «уравновешенный» ход.
«Для этого надо было сразу, в 1986 году, когда только возник карабахский кризис и когда азербайджанский национализм спал глубоким сном и уж, во всяком случае, никак не был "организован", отдать Карабах Армении, — пишет Черняев. — А потом разбирались бы между собой уже суверенные государства. Может быть, не обошлось бы без крови, но не было бы этого хаотического и перманентного кровопролития и погрома, который длится уже столько лет и кончится когда-нибудь тем же, что могло быть сделано в 1986 году, — "передачей" Карабаха армянскому народу. Что же касается аргумента, который тогда постоянно выдвигал и М. С, — какая, мол, судьба постигнет полмиллиона армян в Азербайджане, если "отдать" Карабах?! Какая? Вот та самая, какая их все равно постигла, только мучительный, адовый процесс был растянут на годы.
Горбачев был согласен с идеей автономной республики в Карабахе. Вот его высказывания: "Что касается превращения НКАО в автономную республику, то это тоже должно ими самими (то есть парламентом Армении и Азербайджана) быть обсуждено и решено. Так что совесть у нас чиста. Корысти у нас нет никакой. Будем так и действовать". Правда, сказано это было уже после Сумгаита, 6 июня 1988 года».
Читатель, конечно, обратил внимание — в этом большом пассаже ни слова о судьбе тысяч и тысяч азербайджанцев, которые в те же самые дни бежали из Армении. Из Кремля не было видно их глаз…
В другой своей книжке — «Моя жизнь и мое время» Черняев повествует, как помощники, спичрайтеры наушничали Брежневу.
«Для примера. Работаем над докладом Брежнева к XXV съезду КПСС в Завидове. Капитонов присылает проект оргпартийного раздела, включая идеологическую работу. Брежнев его отверг, а в ходе громкой читки не раз заводился. Например: мы, говорит, Шелеста сняли с Украины, Мжаванадзе — с Грузии, а до этого еще и Алиева — с Баку, Кочиняна — с Армении. И между прочим, за идеологические дела. А в тексте Капитонова и намека на это нет. И вообще не показано, как надо работать в идеологии…
Мы воспользовались темой, "как надо работать в идеологии", чтобы заодно свалить Ягодкина, секретаря МГК по этой части, сталиниста и мракобеса… Ведь это же чистый вред партии, когда такой человек представляет ее перед интеллигенцией! Все от него стонут. А тут еще в "Новом мире" опубликовал статью о культурной политике партии. Это же прямой выпад против линии XXIV съезда. Нельзя такого человека и после XXV съезда оставлять на таком посту.
Брежнев слушал молча, оглядывая нас по очереди. Сказал: "Ладно, вернусь в Москву, поговорю с Гришиным"».
Поговорил. И «Ягодкин вообще исчез с политического горизонта».
После чехословацких событий 1968 года Черняев хотел уйти из ЦК, но не решился. И продолжал работать, по собственному признанию, «в режиме двоемыслия». Одной рукой писал во здравие, другой — за упокой. И сейчас, оглядываясь назад, считает, что еще в конце лета и осенью 1990 года «следовало порвать с партией, с социалистической идеологией, с прежним порядком осуществления власти, назначить выборы в новый парламент, отказаться от Советского Союза…»
Кстати, о точности мемуариста. XXV съезд КПСС проходил в марте 1976 года. Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана, выступая на съезде, с полным правом говорил:
— С чувством исполненного долга мы докладываем, что задачи, поставленные перед Азербайджаном, успешно претворены в жизнь. Преодолено имевшее место длительное отставание экономики и создан коренной перелом в ее развитии. Впервые за долгие годы пятилетний план по основным экономическим показателям выполнен, и выполнен досрочно! Азербайджан достиг таких высоких темпов роста народного хозяйства, каких никогда раньше мы не имели.
Да, Леонид Ильич к этому времени иногда уже забывался, кого-то не узнавал, но сказать о том, что «сняли»… и Алиева с Баку» не мог. С Алиевым расправился Горбачев. Генсеку мешал независимый характер Гейдара Алиевича, самостоятельность его суждений, трезвая и взвешенная оценка новаций, которые захлестывали страну.
Атака на Алиева готовилась исподволь. И как чаще всего бывает в большой политике, чужими руками. Под внешне благородными целями.
…11 мая 1987 года, понедельник. Первый рабочий день после праздников. Вспоминает Александр Иванов, в 1978–1982 годах — телохранитель Алиева, в 1982–1988 годах — начальник отделения личной охраны Алиева, подразделение знаменитой «девятки» КГБ СССР.
— В то утро я, как обычно, разбудил Гейдара Алиевича в 6 утра (сколько себя помню еще с момента работы в КГБ АзССР, он в это время делал зарядку вне зависимости от погоды). К 9 утра отвез на работу в 1-й корпус Кремля. Алиев заказал обычный завтрак — творог, кашу, чай с молоком. Спустя некоторое время ему стало душно. Расстегнул рубашку, попытался полежать. Но состояние ухудшалось. Алиев вызвал завсекретариатом Валерия Гриднева, тот — дежурного по Совмину врача, а медик, в свою очередь, 6 специалистов из 4-го управления Минздрава. Бригада приехала, шефу сделали прямой укол в сердце. После чего Алиев сам дошел до машины «скорой помощи». (По другой версии, Гейдар Алиевич попытался сам дойти до машины «скорой помощи», но смог только выйти в коридор. Дальше его понесли на носилках.) Но когда я приехал в больницу, он был без сознания и так два дня подряд. За все время моей работы Гейдар Алиев никогда не болел, практически не употреблял спиртного и не курил.