В феврале 1964 года капитан Юрий Носенко отправился в служебную командировку в Швейцарию. По возвращении ему предстояло получить и обмыть погоны майора. Но в той таинственной командировке Носенко исчез. В Союзе его объявили перебежчиком, предателем и приговорили к «вышке». У Николаевского судостроительного завода отняли имя Носенко. Тень подозрения легла на родных и близких.
Между тем вся правда о деле Юрия Носенко не известна по сей день. Американцы переправили его в Штаты. Держали три с половиной года в одиночной камере. Пытали… Генерал армии Филипп Бобков, в прошлом первый заместитель председателя КГБ СССР, «до сих пор убежден, что Носенко попал в какую-то сложную ситуацию и не выдержал. Конечно, не исключено, что он заранее обдумал свой шаг, но только душа моя этого не принимала, я знал, как любил Юрий свою дочь, как тяжело переживал ее болезнь. Не мог он вот так просто бросить ее, бросить сына».
Обстоятельства дела Носенко скрупулезно проверил ветеран Службы внешней разведки России, полковник Александр Соколов. По его мнению, «американская разведка усиленно скрывает правду о Носенко, постоянно направляя публикации на эту тему по ложному пути». Юрий Носенко не совершил предательства, считает Соколов, а «был похищен ЦРУ, возможно, с применением психотропных средств на территории Швейцарии 4 февраля 1964 года».
Совсем недавно опубликованы и воспоминания бывшего председателя КГБ СССР (1961–1967) Владимира Ефимовича Семичастного. Вот что он пишет об этой запутанной истории.
«В январе 1964 года Носенко поехал, уже не в первый раз, в Женеву. Носенко имел довольно важное задание от КГБ. В Женеве он должен был встретиться также с начальником контрразведки Грибановым. КГБ проявлял интерес к одной француженке, которая, по ее собственным словам, имела доступ в некоторые организации и к определенной информации. Заданием Носенко было выйти на контакт с ней и завербовать ее. Приехав в Швейцарию, Носенко нашел ее и договорился о встрече: решено было вместе поужинать. Встретились они в гостинице на французско-швейцарской границе. Это была наша последняя информация. После ужина Носенко исчез без следа. Это произошло за два дня до приезда в Женеву Грибанова. Очаровательная дама оказалась разведчицей, вероятно, более способной. О том, что произошло позднее, я могу только догадываться. Очевидно, французская мадам работала не только на разведку собственной страны.
Все новые и новые неясности будили в нас подозрение: а не был ли Носенко во время ужина чем-то одурманен? — продолжает Семичастный. — В таком состоянии подписал просьбу о предоставлении политического убежища. А когда пришел через какое-то время в себя, мир уже был полон сообщений о его побеге. До самого конца моего пребывания в КГБ мы так ничего о Носенко и не узнали. Много позже дошло до нас, что он не выдал ни одного имени, вызвав, таким образом, даже недоверие к себе американцев, и какое-то время провел за решеткой в суровых условиях. Недоверие с американской стороны говорит о том, что до побега из СССР Носенко в Москве не работал на западные секретные службы. То, что он не передал имен наших разведчиков, — еще одно свидетельство, что к побегу он не готовился, иначе прихватил бы с собой достаточное количество полезных для новых работодателей материалов. А что, если он сознательно утаил имена своих бывших коллег? Правду о побеге Юрия Носенко пока еще никто не разузнал. Не знаю ее и я».
Зато американским бойцам невидимого фронта все известно. В апреле 2007 года газета «Вашингтон пост» опубликовала статью некоего Дэвида Игнатиуса «Призрак "холодной войны"», посвященную истории Носенко. Поводом для нее стал выход книги Т. Багли «Шпионские войны». Автор, в прошлом оперативный сотрудник ЦРУ, непосредственно занимался делом советского перебежчика. «История Носенко всегда выглядела слишком хорошей, чтобы быть правдой», — пишет Игнатиус. Впрочем, судьба самого Носенко его интересует меньше всего. Главное — подбросить дровишек в костер «холодной войны». Ради этого писалась книга, во имя этого старался рецензент. «Читая книгу Багли, — завершает рецензент свою статейку, — я не мог избавиться от мысли: "В какие игры разума играют с нами русские сейчас?"» Думай, Дэвид, думай!..
Примаков никогда не боялся протянуть руку помощи опальным и гонимым. Такую же позицию всегда разделял Гейдар Алиев. По их просьбе научным руководителем Севиль стал Владимир Носенко. Так что при необходимости, Евгений Максимович мог помочь и со сдачей экзамена. Другое дело, была ли в этом необходимость?
Порядок — комсомольский!
Ильхам учился успешно и никуда переводиться не собирался. Тем более в Киевский институт международных отношений, который был организован… в мае 1988 года. На базе факультета международных отношений и международного права Киевского университета; кстати, также до декабря 1990 года назывался и институт.
В поисках ответа на вопрос, не переводился ли студент Алиев из Москвы в Киев и обратно, мы обратились еще к одному источнику — документам комитета комсомола МГИМО. Эти документы — протоколы заседаний, стенограммы конференций, активов, собраний, журналы комсомольского учета — хранятся в Центральном архиве общественно-политической истории Москвы.
28 сентября 1977 года в комитете комсомола МГИМО стали на учет сразу 13 первокурсников. И среди них «Алиев Ильгам Гейдар оглы, номер комсомольского билета 29271287». Следующий пункт по «Журналу регистрации членов ВЛКСМ, принятых на комсомольский учет комитета ВЛКСМ МГИМО» (с 8 сентября 1977 года по 17 сентября 1980 года): «Из какой организации прибыл» — «Азербайджанская ССР, г. Баку…» «В какую первичную организацию поставлен на учет» — 1. ак(адемическая) гр(уппа) 1 (курс) МО (факультет "Международные отношения")». Последняя графа: «Роспись члена ВЛКСМ в получении карточки персонального учета». Аккуратная подпись, читается каждая буква: «И. Алиев» (ЦАОПИМ. Ф. 5459. Оп. 1. Д. 38. Л. 5 об. — б).
Дальше листаем «Журнал регистрации членов ВЛКСМ, снятых с комсомольского учета комитета ВЛКСМ МГИМО. Начато 16 октября 1979 года. Окончено 16 июня 1982 года». 9 марта Алиев Ильгам Гейдар оглы, номер комсомольского билета тот же, социальное положение — учащийся, первичная организация та же, факультет «Международные отношения» снимается с комсомольского учета. Вопросник строг и обширен: «В какую организацию выбывает (указать первичную организацию, район, город, область, край, республику). Основание снятия с учета: по возрасту (указать месяц, год рождения, дату собрания), исключение из ВЛКСМ (указать дату и номер протокола бюро горкома, райкома, комитета комсомола с правами райкома)».
Ответ лаконичен: «Чл(ен) КПСС» (ЦАОПИМ. Ф. 5459. Оп. 1. Д. 47. Л. 44 об. — 45).
На этом комсомольская биография Ильхама Алиева закончилась. Он стал коммунистом, как его деды, как отец и мама. И по праву гордился этим. Гордился, что стал коммунистом в МГИМО, куда первые наборы пришли из окопов Великой Отечественной войны.
«У нас, фронтовиков, счет жесткий»
31 августа 1943 года Совнарком СССР принял постановление: образовать в составе Московского государственного университета факультет международных отношений. Еще дымились поля под Курском, Орлом, Белгородом, где Красная армия разгромила танковые армады Гитлера. Только на штабных картах красные стрелы наступления советских дивизий протянулись к Днепру, к границе… Но знала страна, верили люди: будет и на нашей улице праздник, поднимут наши воины красный флаг над Берлином. И думали о жизни после войны, вдумчиво, по-хозяйски готовились к ней.
Наркоматы отзывали с фронта инженеров-нефтяников, горняков, ученых-физиков… Открывались новые кафедры, факультеты, институты. В ноябре того же 1943 года начались занятия на факультете международных отношений МГУ, а вскоре факультет преобразовали в институт.
В 1978 году (Ильхам Алиев — второкурсник) в МГИМО тепло и душевно отмечали 35-летие вуза и 30-летие первого выпуска. Многие из тех ребят пришли в аудитории с фронта.