Так вавилонские учредители в шесть дней пришли к идее триумвирата, который, впрочем, просуществовал не более трех лет, ибо в начале 320 года Пердикку убили в Египте. Полномочия большинства сатрапов в провинциях были подтверждены. Три важнейшие сатрапии (Египет, Фригия, Мидия) были доверены выдающимся товарищам покойного царя Птолемею, Леоннату и Пифону в ожидании, что ради перспективы сменить титулы царских наместников на полномочия самостоятельных монархов эти три баловня судьбы вскоре друг друга поубивают. Так наступило время диадохов, или преемников.

На исходе недели они наконец вспомнили, что где-то в глубинах дворца, среди влажной июньской жары покоится труп Александра III. Им должно было открыться чудовищное зрелище, обоняние должен был уязвить ужасный запах! «Ни в какой другой части царства не стоит более свирепая жара, чем в Месопотамии… Когда, однако, товарищи нашли время для того, чтобы позаботиться о бездыханном теле, те, кто к нему вошли, не заметили на нем никаких признаков разложения, оно не было обезображено никакой синевой. Однако та жизненная сила, которая заключена в духе, еще не оставила его лицо. И потому египтяне и халдеи, которым было велено обрядить труп по своему обычаю, поначалу не осмеливались к нему притронуться, словно Александр был еще жив. Затем, помолившись о том, чтобы им, смертным, было дозволено прикоснуться к богу, они очистили тело, наполнили золотой саркофаг благовониями и укрепили на голове знаки, достойные его положения».

Курций Руф (X, 10, 10–13), у которого я позаимствовал эту цитату, недвусмысленно подчеркивает, что воспроизводит здесь традицию, а не личную уверенность. Ибо здесь-то и начинается легенда, что буквально означает «говоримое», «сказываемое» в среднем роде, без точного указания свидетеля, то, что передается из уст в уста, свидетельство безличной толпы. Почему такие представления, которые создали из завоеваний и из самого Завоевателя те, кто его сопровождал, нужно отвергать скорее, чем те, что принадлежат современным историкам? Почему этот набальзамированный лик в диадеме не является истинным, «таким, в который наконец превратила его вечность»? И, в конце концов, какое значение имеет то, что бальзамировщики исполнили свое дело еще до коронации Филиппа III Арридея и что царская мумия была лишь позднее выставлена на обозрение друзей и товарищей царя в тронном зале? Верные были убеждены в том, что Александр, сын бога Амона, избавился от человеческого состояния и всякого разложения, что он остался живым и активным и что в отсутствие сына и брата, которые были бы способны править, он все еще оставался царем. Лишь те мертвые, которых любят, становятся бессмертными. Лишь великие мертвые становятся героями.

Мы не ставим своей целью шаг за шагом прослеживать ход этой героизации, не будем также и разоблачать все стоявшие за ней политические и религиозные цели. Нам будет довольно лишь первых шагов. Пердикка собрал перед останками Александра совет, который председательствовал также при назначении на должности: на самом-то деле Александр не умер, он принадлежит к расе сверхъестественных существ, которые предоставили его людям для исполнения теперь уже выполненной миссии, и, подобно Гераклу, теперь он присоединился к подобным себе, к полубогам. Именно в таком качестве Александра почитали свидетелем договоров, заключавшихся ради продления существования империи.

Не учреждая, впрочем, культа в честь Александра, ему были сделаны загробные жертвоприношения, после чего совет уполномочил царя Арридея отправить останки своего брата в оазис Сива, в храм Амона ( Юстин,XIII, 4). Началась работа по сооружению необычайной повозки, которая своей пышностью и символикой должна была потрясти души всех подданных и солдат покойного царя. Анонимный источник, который цитирует Диодор (XVIII, 26–27), оставил нам схематическое описание экипажа, своего рода дома на колесах, который должны были везти бесчисленные упряжки и который медленно, в течение двух лет преодолевал 1800 километров, пока не оказался у пелусийского устья Нила. Взору толп, которые выходили встречать караван, открывался, помимо геральдических львов и знаков государственного суверенитета Александра, целый ряд поучительных сцен: это были сцены охоты, завоеваний, морских побед, в которых были отражены мудрость и справедливость того, кто был изображен на декоративной панели сидящим на троне со скипетром в руке. Все здесь было нечеловечески огромным, пышным и уже мифическим.

Вполне уместно полагать, что некоторые из мотивов, изображенных по периметру катафалка, вдохновили авторов саркофага Абдалонима из Сидона, ныне хранящегося в музее Стамбула и называемого саркофагом Александра: героически обнаженные греки вступают здесь в схватку с хищниками и конными персами. В числе персонажей фигурирует Александр и, вероятно, Гефестион ⁵⁶. Известно, что Птолемей, сатрап Египта, переправил тело Александра не в оазис бога Амона посреди голой пустыни, но в Мемфис (весна 321 г.), а затем в Александрию (ок. 300 г.), которые последовательно были его столицами, поскольку понимал, какой престиж среди египтян и македонян обеспечивает ему обладание этой мумией.

Поскольку диадохи не замедлили перессориться и начали рассматривать страны, «завоеванные копьем», как им было угодно, не соблазняясь восточными грезами, была предпринята публикация официальных документов. Часть из них были подлинными, вроде последних планов завоевания, «Царских ежедневников», сборника писем и распоряжений Александра, принадлежавшего Каллисфену повествования о походе, доведенного до 330 года. Иные — подложными, как, например, «Завещание» (321), тайная переписка, ответы посольствам и т. д. Есть и спорные, как, например, памфлет Эфиппа «О смерти Александра и Гефестиона». Бывший канцлер Эвмен Кардианский опубликовал выборки из архива, которые служили его честолюбивым целям. Кассандр в Македонии заказал художнику Филоксену Эритрейскому «Битву Александра и Дария».

С 321 по 300 год Птолемей чеканил в Александрии монеты уже не с изображением Геракла, а с изображением головы Александра, покрытой слоновьим скальпом, между тем как Эвмен между 318 и 316 годами, чтобы расплатиться с солдатами и погонщиками слонов из отряда Эвдама, чеканил в Вавилоне серебряные декадрахмы, на аверсе которых изображен кавалерист, атакующий слона с наездниками, а на реверсе — стоящий Александр в доспехах, держащий сариссу и молнию, между тем как Победа возлагает на него венок ⁵⁷, что позволяет думать, будто десятью годами ранее Александр лично померился силой с обратившимся в бегство Пауравой (Пором) и ссадил его со слона. Это — настоящий вымысел или заблуждение, как о том злорадно пишет Лукиан из Самосаты в памфлете «Как писать историю» (12): Александр якобы вырвал из рук Аристобула его рукопись воспоминаний, упрекнув его за то, что он написал о «царе, одним ударом копья уложившем слона». Начиная с 297 года Лисимах, бывший тогда властителем Фракии и большей части Малой Азии, принял вид благочестивого преемника Александра и чеканил изумительные по красоте золотые и серебряные монеты, изображавшие уже не гераклоподобного, одетого в львиную шкуру Александра, но профиль царя с бараньими рогами вокруг ушей, что заставляет вспомнить тайну появления на свет Сына Амона. Так, мало-помалу, среди людей получил хождение образ героя с тремя символами: слона, льва и барана, которые сообщают ему ум, силу и удачу или же просто божественное могущество. С началом этой в полном смысле пропагандистской кампании стали допустимыми и дозволенными все уподобления и легенды.

Некоторые из свидетелей и даже наиболее видных участников великого похода ⁵⁸, со своей стороны, приступили к публикации собственных воспоминаний — то ли с тем, чтобы оправдаться, то ли с тем, чтобы придать себе веса или польстить своему царственному покровителю. В их числе были Аристобул из Кассандрии, военачальник, не пренебрегавший ни нравоучительным анекдотом, ни рассказом о сверхъестественных вещах; Марсий из Пеллы, товарищ царя и историк монархии; Харет из Митилены, прежний канцлер Александра; Онесикрит из Астипалеи, первый кормчий флота Александра в Индийском океане; Неарх, сын Андротима, уроженец Крита и царский флотоводец с 326 по 323 год, а впоследствии начальник штаба Антигона и Деметрия по крайней мере до 313 года, и наконец, в первую очередь, Птолемей Сотер («Спаситель»), сын Лага, тот самый офицер, о котором говорили как о спасителе Александра и который опубликовал свои записки около 285–283 годов.