— Что вы ели все это время?

— Какие-то фрукты, еще колосья с полей.

— Как вы переплыли через Ганг?

Оставаясь живой и пытливой, она спрашивала с трогательным девичьим любопытством, и внезапно Анри подумал о том, что, несмотря на все преграды, ее жизнь сложится хорошо.

— На берегу были лодки, я взял одну, — промолвил он. — Признаться, я плохо помню, как это было. Один человек, индиец, сказал мне: «Переплыви через Ганг, и ты будешь спасен». Он оказался прав. — Помедлив, француз спросил: — Как вас зовут?

— Тулси.

— Надеюсь, вы не рассердились, когда я назвал вас своей женой?

Молодая женщина покачала головой. О, чужестранцы! Назвать своей женой вдову все равно что принять ночь за день и перепутать луну с ясным солнцем!

— А как ваше имя?

— Анри. Только не называйте меня Индрой, как Чарака.

Тулси встрепенулась.

— Чарака? Так зовут моего дядю. Он ушел на войну.

Молодой человек уставился на нее во все глаза. Потом радостно рассмеялся.

— Конечно! Тулси! Племянница Чараки! Ваш дядя жив, он удивительный человек. Он волновался за вас, говорил, что вам тяжко живется в родной деревне.

Тулси опустила глаза.

— С тех пор произошло много событий. Дядя ничего об этом не знает.

Анри смотрел вопросительно и с тревогой. Тулси решила открыться. Пусть судит по-своему. Наверняка его суд окажется куда менее страшным, чем суд ее народа!

— Я уехала из Балы и вышла замуж. Все было хорошо, но вчера мой муж погиб. Сегодня утром я должна была взойти на погребальный костер, однако испугалась и убежала в джунгли. Я не смею об этом рассказывать. Отныне я проклята. Я не могу ни к чему прикасаться, я не должна ни есть, ни пить. Я умерла.

Ее тело было похоже на натянутую струну, глаза лихорадочно блестели, лицо пылало жаром. Анри, едва не задохнувшись от возмущения и жалости, воскликнул:

— Вы живы, Тулси! Молоды, здоровы! Идите в другой город, в другую деревню. Придумайте что-нибудь. Не говорите людям правды. Начните новую жизнь. Постепенно вы забудете о прошлом.

— Разве я смогу жить одна?

— Не сможете одна — снова выходите замуж.

Она возразила с потрясающей откровенностью, словно страшный проступок навсегда избавил ее от стыда:

— Муж изобьет меня в первую же ночь. А потом прогонит из дома. Индийская женщина может выйти замуж только раз и должна принадлежать одному-единственному мужчине! Но это не главное. Забудется прошлое или нет — не важно. Оно было, и оно перечеркнуло будущее. Отныне мне суждено сеять несчастья, нести проклятие всему, с чем я соприкоснусь!

— Но меня вы спасли, — возразил Анри и добавил: — Я плохо знаком с вашей верой, Тулси, но слышал, что ваши боги многолики. И так же многолик человек. Он не способен совершать одни лишь хорошие и правильные поступки. Вы сделали так, потому что не могли поступить иначе. Воспользовались данным богами правом защищать свою жизнь! Вряд ли вы смогли бы помочь мужу, приняв мученическую смерть.

— Могла. А теперь его душа вовек не найдет покоя!

— Это неправда.

Тулси не верила. На ее лице лежала печать отчаяния. Сейчас она была похожа на заблудившегося во мраке ребенка.

Неожиданно молодая женщина разрыдалась — впервые с момента гибели Рамчанда и обрушившегося на нее ужаса. Все это время слезы жгли ей грудь, разрывали душу, но не могли пролиться. Чувство невыносимой вины будто заперло что-то внутри на замок, но теперь искреннее сострадание почти незнакомого человека помогло прорвать невидимую плотину.

Тулси захлебывалась от слез, и тогда Анри, сделав усилие, приподнялся, привлек ее к себе и принялся гладить волосы. Его руки мягко обвили ее тело, голова индианки склонилась ему на плечо.

Слезы Тулси намочили одежду в том месте, где остался знак несмываемого позора, и Анри усмехнулся. Он и подумать не мог, что когда-либо вновь будет держать в объятиях женщину, служить ей утешением и защитой. Случалось, он вспоминал Урсулу, их невинные поцелуи, свои мечты — тогда ему казалось, что судьба перебросила его через пропасть, отделяющую рай от ада, свет от мрака и жизнь от смерти.

Стоило ему закрыть глаза, и он переносился в прошлое, где были больная мать, вечные мысли о том, где взять деньги, но также и юношеские грезы, дерзкие надежды, головокружительные планы. Все ушло в никуда, чтобы никогда не вернуться обратно.

— Хотите знать, что произошло со мной? — спросил Анри и, не дожидаясь ответа, с грустью произнес: — Если бы в нашем обществе существовали касты, можно было бы сказать, что я принадлежал к одной из высших. А теперь я — неприкасаемый.

Он начал рассказывать, и Тулси, слушая его, не заметила, как ее слезы высохли. Потом молодая женщина заметила:

— Нельзя выйти из одной касты и вступить в другую. Человек рождается в касте и в ней умирает. Я могу назвать собаку тигром, но она останется собакой. Шакал способен напасть на смертельно раненного льва и победить, но лев все равно сильнее.

Тогда Анри показал ей лилию.

— Вы не поняли. Видите знак? Он означает, что я осужденный на каторгу преступник, убийца и вор! И я никогда не смогу доказать, что я невиновен!

Тулси смотрела на него с болезненным интересом и почти священным ужасом.

— Вам было больно?

— Мне было больно вот здесь. — Анри приложил руку к груди. — Вот где главное клеймо! У меня отняли родину, мать, невесту, имя и честь.

— Вы хотите вернуться домой?

Анри помрачнел.

— Я никогда не смогу вернуться. Мне некуда возвращаться.

Молодая женщина молчала, и тогда он произнес то, о чем думали оба:

— Пойдем вместе, Тулси! В неизвестность, в никуда! Без надежды и веры. Чтобы нести свою тяжелую ношу и жить наперекор судьбе!

Индианка не отрываясь смотрела на него большими печальными глазами.

— Вы хотите взять меня с собой? Зачем?

Анри сказал то, что было правдой, то, о чем он подумал, когда она плакала у него на плече.

— Я боюсь оставлять вас одну.

Везде, где им довелось проходить, земля несла на себе печать войны. Англичане воевали с французами, те и другие — с местными правителями, местные правители — между собой. Дабы лишить друг друга продовольствия, путей сообщения и поддержки населения, все без исключения участники сражений разрушали ирригационные сооружения, из-за чего затоплялись рисовые поля, уничтожались плотины и мосты, происходил грабеж деревень.

Анри и Тулси пришлось увидеть и пепелища, и умиравшие от ожогов, роняющие на землю обугленные ветки деревья, и женщин, безутешно рыдающих над телами близких, погибших во время артиллерийского обстрела. А еще — окропленные кровью и исполосованные колесами орудий дороги, ряды служивших могилами канав, зловещих стервятников, круживших над разоренными селениями. Порой беглецы слышали вблизи грохот пушек и тотчас сворачивали в сторону.

Они обменяли на продукты почти все украшения Тулси. Анри возражал, но молодая женщина дала понять, что для нее золото и камни не ценность, а всего лишь болезненное напоминание о прежней жизни.

Иногда даже золото не имело цены, потому что население голодало и еды попросту не было. Возле многих деревень валялись огромные груды мусора и навоза; похожие на скелеты собаки рылись в них, тщетно стараясь отыскать что-то пригодное для пропитания. Огромные худые буйволы медленно пережевывали солому.

Силы Анри постепенно восстановились — во многом благодаря тому, что он чувствовал ответственность за жизнь своей спутницы. Случалось, они ночевали на одной кровати — не сняв одежды и целомудренно отвернувшись друг от друга.

Общаясь с Тулси, Анри продолжал совершенствоваться в хинди, и в этом ему помогали врожденные способности и прекрасная память. Молодой человек незаметно воспрянул духом: иллюзия свободы вернула ему внутренние силы, надежду на счастливые перемены и уверенность в себе. Тулси, в свою очередь, тоже постепенно забывала прошлое, понемногу избавлялась от невидимых пут.