Волхов прорвал плотины.

Хлынули, затопляя окрестности, освобожденные воды.

Турбины остановились.

И вся Северо-Западная область погрузилась во мрак.

И опять — как полторы тысячи лет назад — черные и немые, первобытные потекли Волхов и Нева.

* * *

Тогда же Митрофан Семенов, главный механик Госкино, руководивший демонстрированием картины «Шарло и Комсомол», заметил странное явление.

Прежде всего какие-то искорки попортили дымовую завесу. Словно град, величиной с автомобиль.

Затем, когда началось демонстрирование картины, город завыл.

Могли, конечно, выть от восторга, увидев любимого комика. Но дальше совсем непонятное — ни с того ни с сего открыли фейерверк. Дымовая завеса начала рваться.

Ток в демонстрационную Госкино шел от дальнего двигателя, а не от станций Ленинстроя.

Не иначе, что все перепились и погасили огни.

Хорошо все-таки иметь свой двигатель.

Семенов выглянул из своей высоко над городом висящей демонстрационной.

Странная тишина царила над зданиями и улицами.

Глухо, как колоссальный и далекий оркестр, выли где-то потоки освобожденных вод.

Легкий запах герани донесся до него.

Захлопывая окно, Семенов подумал раздраженно:

— Разве можно так к искусству относиться. Перепились до чего, — как бревно, должно быть, лежат.

Но он верил своему Шарло.

Всякий пьяный поднимется, если на облаках появится Шарло.

К тому же ему было обидно за великого актера. Показывая картину, он дрожал, словно играл в ней сам.

Он только быстрее, чтоб было веселей, пустил картину.

И так, над корчащимися в последних предсмертных судорогах телами, над прорванными плотинами, над несущимися по воде трупами, над остатками разрушенных жилищ, брошенными батареями, орудиями, над следами разрушения и гибели великого сооружения, над зверской печатью вероломного набега, — с гримасами и кривляниями несся сам великий и несравненный Чарли Чаплин.

ГЛАВА 19

В которой говорится о королевских ученых, о 50 000 комсомольцев, Курской аномалии и, наконец, О БЕЗВЫХОДНОМ ПОЛОЖЕНИИ БУРЖУАЗИИ

События внешнего мира, т. е. того, где жили люди, не имеющие профессорского звания, не могли повлиять на заседания Королевского Ученого Общества. Ни задержать их, ни нарушить их плавное течение, ни помешать их осуществлению.

Немного о самом этом обществе. Пусть читатель не думает, что оно называется королевским потому, что ученые короли состоят его членами. Нет. Общество получило громкое название свое лишь в силу того, что ученые члены его со своей наукой совместно состоят на службе у королей, у помещиков, у банкиров, фабрикантов — словом, у всех угнетателей.

Так вот это самое общество ученых слуг королей и буржуазии и на этот раз собралось в срок на свое очередное заседание, несмотря на все развернувшиеся события.

А события ведь были такого рода, что весь Лондон кипел ключом и ходил по улицам взволнованный, потрясая экстренным выпуском газеты.

Клерки лишились аппетита и не бегали в час дня завтракать к Пиму. Ничего подобного не случалось с того самого времени, как Цезарь в последний раз посетил Британские острова.

Нисколько не сказавшись на обычаях и привычной точности королевских ученых джентльменов, события, так потрясшие Лондон, отразились все-таки на повестке дня профессорского заседания.

На этот раз не было речи ни о параллаксах, ни о фораминиферах триасовой системы, ни о превращениях гласной в дифтонг в языке пипикуасов. Стоял вопрос о революционной вспышке в Индии, о возмущении в Китае и о войне всего «цивилизованного» (понимай — буржуазного) мира против СССР.

Речь докладчика представляла собой десятипроцентный раствор английских слов в дистиллированной воде греко-латинских терминов. В доказательство разумности столь невразумительно построенной речи докладчик приводил цифры, выписывая их на вращающихся черных досках у кафедры графами, колоннами, столбцами и целыми полосами. Эти армии цифр он вычитывал друг из друга, суммировал, подытоживал, извлекал из них корни и даже логарифмировал.

У нас с тобой, читатель, от такой ученой стряпни все бы подшипники в мозгах выплавились, но ученым джентльменам это было как раз по нутру. Попотев соответственным образом, они в конце концов уразумели те сравнительно несложные вещи, о которых им сообщалось столь мудреным и замысловатым образом.

Докладчик говорил о том, что угнетенные народы Индии снова восстали и, восстав, не проявляли на этот раз никакого намерения быть усмиренными. Движением руководили 50 тысяч комсомольцев, окончивших в Москве Коммунистический Университет Трудящихся Востока и владеющих всеми языками Индии. Комсомольцы проникли через Хайберский проход, пройдя на специальных сорокасильных танках завода Амо по большому автомобильному пути от Дакке до самого Джамруда и оттуда до Пешавара. В руки повстанцев, двигавшихся от Афганской границы, быстро переходили один за другим главнейшие узловые пункты страны — Мултан и Гайдерабад, Лагор, Амбала и Мутра.

Через две недели после появления комсомольцев на территории страны пал Лукнов, и мятежникам был открыт путь на Калькутту.

Английские войска, теснимые с севера, вынуждены были отойти в глубь Декана. Здесь им удалось закрепиться, и они держались еще несколько недель, отчаянно отбиваясь от упорно и стремительно наседавшего противника.

В конце концов войска английского короля, т. е. английской буржуазии, все же были сброшены к морю у Мадраса. Здесь, на горе Св. Фомы, был построен последний укрепленный пункт отступающих колониальных войск. Защита этого редута превзошла все, что только было отмечено в этом роде в летописях английской королевской армии.

Редут задержал несколько катившуюся с высокого плоскогорья к низменной береговой полосе лавину мятежников и дал возможность уцелевшим англичанам сравнительно безопасно погрузиться на суда и уйти в открытое море. К этому времени над общественными зданиями Калькутты развевались красные знамена с буквами СССР и ССИ. И во всей стране не оставалось больше ни одного англичанина, если не считать тех английских солдат, которые разложились и перешли на сторону восставших.

Из чувства национальной гордости профессор-докладчик ни одной цифрой, ни одним термином не упомянул об этом факте. По секретной статистике Главного разведывательного управления в Лондоне, разложившимися оказались 75 % Особой индийской армии.

А ведь как тщательно была она подобрана!

Вещи, еще гораздо более удивительные, чем победоносность восставших и поражение колониальных войск, происходили в Китае. Неслыханным образом ознаменовал Китай пятидесятилетие боксерского восстания, полувековой юбилей отчаянной и до последнего времени неизменно безрезультатной борьбы против европейского и американского империализма.

По всей стране был объявлен трудовой бойкот представителям иностранной эксплуатации. Их не трогали и не причиняли им никакого зла физическим оружием. С ними прекратили всякие сношения. Им отказывали в каких бы то ни было поставках, не исполняли для них никаких работ, не обращались к ним, не отвечали на их вопросы, не здоровались — короче, совершенно не замечали их присутствия.

Далеко, в самом сердце страны, в десяти днях пути от Гань-Чжоу в маленькой деревушке жил учитель Пао. Он обучал приходивших к нему китайцев латинскому алфавиту и снабжал их книгами, напечатанными этим шрифтом. Он перевел на китайский язык творения Маркса и Ленина. И не было в Китае человека, которого бы больше знали, которому бы больше верил китайский трудящийся народ.

Учитель Пао покинул свою деревушку. Даже в Гань-Чжоу он не надолго задержался. Он торопился на восток, к морскому берегу, к большим китайским промышленным городам. Здесь, разъезжая из Шанхая в Нанкин, из Нанкина в Сюй-Чжоу, из Сюй-Чжоу в Шань-Чжоу, он призывал трудящихся Китая к трудовому бойкоту и сам руководил движением.