— Обыщите карманы этого человека, и вы найдете доказательства…

Злобный рев был ответом на его слова. Он не ошибся.

Зеленый мандат китайца показался в воздухе.

— Я иду за другой лошадью, пока вы с ним расправляетесь, — сказал Ганс.

Несколько цепких рук охватили китайца, подняли было на воздух, чтобы ударить о камни, но китаец завопил:

— Смотрира внут!

Посмотрели внутри мандата. Там лежало удостоверение на право переговоров с шайкой ледника Ууота-Тоба. Предав в руки ГПУ главарей, шайка может идти на все четыре стороны.

И тогда киргизы проговорили с достойным благородством:

— Бери, он нам и самим надоел.

— Где же он? — спросил китаец. — Мне его или живого или…

Ганса нигде не было.

Далеко внизу мчалось, порхало облачко пыли.

Киргизы кинулись к лошадям.

Арканы перерезаны, и лошади, обрадовавшись свободе, ускакали в степь.

Кинулись к мотоциклу китайца.

Мотор загудел, побежал по тракту, но не промчавшись и полверсты, остановился. Не было бензина. Китаец кинулся к запасному бидону. Там торчали только перерезанные ремни. Китаец побежал обратно в аул.

Нигде не было бака.

С собой Ганс его не мог увезти, слишком тяжел и неудобен.

Глухие стоны донеслись из одной юрты.

Китайцу стало тоскливо, и он пошел в юрту, надеясь встретить там горе еще больше своего и тем утешиться.

Страшное зрелище предстало пред его глазами.

На кошме валялась Кызымиль и рядом с ней бак бензина. Пустой.

— Куда бенсина? — прорычал китаец.

Кызымиль, возлюбленная, покинутая Гансом, указала на свой живот. Несчастная вздумала отравиться бензином!

— Неужели псе?

— Половину, — прохрипела она.

Другую половину она вылила на кошму, увидав, что яд не действует.

— Половину! Ведь это десять фунтов!

Китаец долго не думал.

Он подал ей чашку горячего молока и подставил под рот горлышко бидона.

И вскоре десять фунтов бензина вернулись в свой уют.

Мотоцикл шел медленно. Все-таки бензин от желудочного сока слегка испортился.

Но китаец Син-Бинь-У верил в свой талант и, поглаживая ствол револьвера, говорил:

— Теперь от меня только на небо уходила.

Но в небо китаец не верил, когда там есть аэропланы.

Как же ему не радоваться!

Порадуемся и мы. Это такое редкое чувство!

Последуем же мы сначала за Гансом.

Он мчался на лошади, пока не загнал ее до смерти. Какая-то старушка в длинном черном платье попалась ему навстречу. Он остановился, чтобы спросить у нее дорогу. Но куда ему идти, он и сам не знал. И со скукой, которая появляется, когда смелость обращается в профессию, проговорил:

— Раздевайся!

И ему показалось, что старуха раздевалась как будто с удовольствием. Он поглядел на ее внезапно замаслившиеся глаза и плюнул.

— Мне только верхнее, сударыня, — сказал он поспешно.

И тогда старуха обозлилась, начала браниться и, увидав серьезность на его лице, расплакалась.

Переодевшись в странницу, Ганс шел по степи.

В те времена, насколько вы помните, грузы по Волге провозили в подводных лодках. По ночам лодки плыли сверху. Они походили на громадных дохлых рыб, которыми в таком изобилии наполнены были наши берега.

И вот однажды команда одной такой лодки заметила странный предмет, плывший через реку. Берега были давно пустынны, и команда скучала. Они стала держать пари. Одни говорили, что это знаменитый медведь Пашки Словохотова, вернувшийся в тоске по родине, а другие — подводная лодка новой конструкции для домашнего обслуживания. Треск мотоцикла слышался вдалеке.

Потому-то и было оказано такое внимание выловленной страннице.

— В Иерусалим идешь? — спросил один из матросов.

— На Афонскую гору, — ответила странница.

И тогда странницу провели в красный уголок агитировать против религии.

— Баба дошлая, если может так плавать.

— Эта поговорит!

И точно, странница после рюмки коньяка заговорила довольно оживленно.

— Может и в Каспийское море лодка-то выйти, дети? — спросила она ласково.

— Может.

Странница подумала.

— В бога Река верите, детки?

— Это что в картинках, в киношках играет… В того…

— Бог Рек, дети, есть воплощение в трех лицах бога отца, бога сына и… Он наполнил горечью реки, дабы мы могли исправиться и вновь вкусить по постам рыбу. Горькое раскаяние надобно теперь вам перед ним. Самим своим лицом упасть перед ним на колени… и просить прощения…

Матросы многозначительно переглянулись. Мотоцикл умолк. Лодка с огромной быстротой резала гнилые волны Волги. Луна, казалось, гналась за лодкой.

Странница продолжала проповедовать о милости бога Река, который любит прощать грешников, самолично являющихся пред его очами.

— Где ж он теперь находится? — мрачно спросили матросы.

Странница оживилась.

— Теперь он, дети, находится на Каспийском море.

— Там же англичане.

— Бог парит над всеми народами, дети мои… Дайте мне Библию…

— Библию?..

Какой-то мрачный матрос подошел близко к ней и прохрипел:

— Над всеми! А ты в воду не хошь с гирей в кармане?

Рев и теснота окружили странницу.

И вскоре Ганс понял, чем кончилась его проповедь.

Команда вывалила его на одеяло и запела:

Из-за острова на стрежень,

На простор большой волны…

А когда дошла до стиха:

И кидает в набежавшую волну… —

каждому матросу показалось, что он Стенька Разин.

Одеяло взметнулось к борту.

Ганс прервал свой крик глотком воды, а вместе с глотком ему в рот попала гнилая дряблая рыба.

Пена, оставляемая лодкой, слилась далеко вдали с лунным светом.

Тогда Ганс начал тонуть по-настоящему, а до сего ему все казалось, что выплывет.

ГЛАВА 30

Показывающая ДАЛЬНЕЙШИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГАНСА

Ганс очнулся от сильной боли в животе.

Глаза у него были забиты песком, перемешанным с рыбьими костями. Открыть их было также больно и трудно.

Ганс стонал.

— Кто вы? — раздался над ним грубый голос.

— Молока… отравлен…

Горячая влага обожгла ему зубы.

Затем его несли на руках.

«Конечно, — сонно думал Ганс, — лучше отдам себя в руки правосудия. Несут… А если самому пробираться через эту страну, то добровольно мозгов лишишься. Здесь же есть какая-то надежда».

Когда ему промыли глаза, он увидал себя в широкой мужицкой избе.

Слабым голосом он спросил:

— Употребляете ли вы гребенки?

— Конечно.

Ганс обрадовался.

— Как культурным людям, я предаю в ваши руки свой дух. Меня зовут Ганс Кюрре.

И от страшного напряжения, произнеся последние слова, он потерял сознание.

Гладко бритый человек сидел против него на стуле.

— Вы Ганс Кюрре? — обрадованно спросил он.

— Я Ганс-Амалия Кюрре, а есть другой… Рек, так он брат…

— Это нам, гражданин, не важно.

Восторженный шепот понесся по толпе, наполнившей избу.

— Настоящий империалист.

— Видал ли кто настоящего империалиста?..

— Где видать!..

Рабочие куртки все прибывали и прибывали. Ганс подумал: «линчевать будут». Он собрал все свои последние силы и сказал:

— Разрешите перед смертью помолиться богу…

Гладко бритый человек испуганно вскочил.

— Что? Умереть? Кто вам сказал, что вы умрете? Вы будете жить, если бы даже это стоило мне жизни. Столько времени не видали живого империалиста, и вдруг умрет. Григорук, садись на самолет и вези сюда из Костромы самого лучшего профессора…

И гладкий человек наставительно проговорил в бледное лицо Ганса:

— Вы, гражданин, находитесь в Костромской губернии в химическом районе. Здесь разрабатываются залежи фосфоритов. Вам известно, что такое фосфорит?..