Пять долгих лет увеселял
Он думские собранья.
Пять долгих лет он издавал
Одни лишь восклицанья.
Но вот в последний думский год
Созрел в нем новый гений:
Уж он не звуки издает,
А том стихотворений.
О Гёте, Байрон и Шекспир,
И Пушкин, и Мицкевич!
К вам собирается на пир
Владимир Пуришкевич.
Как вам понравился собрат?
Ведь он — не кто попало!
Он бравый правый депутат
И в чине генерала.
Пять лет скрывался он, но вдруг
Явил нам гений новый!
О, Академия наук!
Готовь венец лавровый!
В той же «Всеобщей газете» Маршак опубликовал один из самых злобных своих стихотворных фельетонов «О Ясной Поляне»:
Сыновья Толстого
Продают именье, —
Не суди сурово,
Не бросай каменья.
Сыновьям Толстого
Много денег надо:
Рода ведь какого,
Рода и уклада!
Ясную Поляну
Мы б у них купили.
Да не по карману.
Много запросили!
Пусть же купят янки
Нашу драгоценность,
Славные останки —
Все же это бренность.
…Пусть же купят янки
Ясную Поляну…
Мало денег в банке,
Нам не по карману!
Нам литература
Без того расходец:
Строгая цензура —
Дорогой народец.
При всей репортерской суете, занятости в душе его, к счастью, оставалось место для чувств. В 1911 году во время путешествия по Греции, по пути из Солоников в Афон, он написал одно из лучших своих лирических стихотворений. Вот его окончательный вариант:
Туманный полдень. Тень печали
На корабле. Замедлен бег.
А за кормой над зыбью дали
Как бы кружится легкий снег.
Нет, это чайки. Странно дики
И нарушают смутный сон
Их нарастающие крики,
Короткий свист и скорбный стон…
Поджаты трепетные лапки,
Наклонено одно крыло…
Нам скучен день, сырой и зябкий,
А им — привольно и светло…
Но вот взгляни: в тревожном гуле,
Как бы в глубокой тишине,
Они устали и заснули
И закачались на волне.
Надо ли говорить, что такие стихи мог написать человек счастливый, по-настоящему влюбленный. Почему он не опубликовал это стихотворение тогда, в 1911 году, — не столь уж существенно. Думается мне, что в кругу близких ему людей он читал его.
В августе 1912 года исполнился год со дня возвращения Софьи Михайловны из Палестины в Санкт-Петербург. Маршаки решили отметить эту годовщину поездкой в Финляндию. 21 августа 1912 года они приехали в небольшой городок Оллила и конечно же вернулись к воспоминаниям о своем путешествии по Ближнему Востоку. В тот же день Маршак эти воспоминания изложил в стихах. В одном из них, «На верблюде (Реховот — Экрон)», речь идет о посещении двух городов. Один из них — Реховот — в ту пору был еще небольшим поселком (в 1898 году его посетил сам доктор Герцль), второй — древний Экрон, город некогда филистимский, оказавшийся в XIII веке до н. э. во владении колена Дана, а позже завоеванный воинами колена Иуды, о чем говорится в Книге Судий: «Иуда взял Газу с пределами ее, Аскелон с пределами его и Екрон с пределами его».
Когда верблюд, качаясь, нес
Тебя песчаною дорогой,
И ты на скат и на откос
Смотрела издали с тревогой…
…Давно ль верблюд, качаясь, нес
Тебя пустынею убогой,
А я, как опытный матрос,
Тебя удерживал дорогой?
Встреча со страной праотцев оставила неизгладимый след не только в памяти Самуила Яковлевича, но и в его поэзии. В тот день 21 августа 1912 года в Оллиле он написал одно из самых блистательных своих стихотворений — скорее это маленькая поэма:
Я был в английском легком шлеме
И в сетке, тонкой и сквозной,
А то бы мне и грудь и темя
Прожег палящий южный зной…
Нас было много. Тут был целый
Веселый дружеский ферейн:
Ханани — малый загорелый
И оголтелый Айзенштейн…
Не торопясь, спокойным шагом
Мы долго шли. Но вдруг без слов
Решили всем ареопагом
Найти верблюдов иль ослов.
Ханани, шедший с карабином,
Ханани, храбрый человек,
Дорогу неким бедуинам
И их верблюдам пересек…
«Как поживаешь и откуда?
Я друг твой! Вот тебе рука.
Дай нам до Экрона верблюда
За целых три металика».
Казалось, будет перестрелка
И не уступит бедуин,
Но совершилась эта сделка
Довольно быстро — в миг один…
Итак, мы сели. Боже, боже!
Какой сюрприз, какой испуг,
И сколько криков, сколько дрожи,
Когда верблюд поднялся вдруг…
Потом мы двинулись неслышно
Вдоль по дороге — по пескам.
Как беспорядочно и пышно
Лежали платья наших дам!
Нам было весело сначала,
Хоть и качало нас чуть-чуть.
Но так потом нас закачало,
Что стал нам страшен дальний путь…
Вдали закат вставал, как чудо —
Пылали розы в синеве…
Когда спустились мы с верблюда,
Слегка кружилось в голове.
Потом в гостинице дорожной
Нам блюдо подали маслин,
И чай мы пили невозможный
В стране плодов и сладких вин…