Они прожили вместе в любви и дружбе почти пятьдесят лет. Вот уж прав был Шекспир, написав: «Любовь не знает убыли и тлена». Немало страданий и горя выпало на их долю. Но как много счастья познали они вместе. И как много трагедий! Но об этом рассказ впереди. Уже когда Софьи Михайловны не стало, Самуил Яковлевич написал такие стихи:
НЕЗАБЫВАЕМЫЙ 1917 ГОД
Воистину роковой для России год: две революции, изменившие не только общественно-политический строй, но и духовное состояние людей. Великое событие произошло и в семье Софьи Михайловны и Самуила Яковлевича — 25 февраля 1917 года у них родился сын, нарекли его по предложению Якова Мироновича Иммануэлем, что в переводе с иврита означает «С нами Бог». Из воспоминаний Юдифи Яковлевны Маршак: «Мы с сестрой и Самуилом Яковлевичем сквозь толпы народа пробираемся на Васильевский остров, где в клинике Отта находится София Михайловна. По улицам движутся колонны рабочих с красными знаменами…
По ночам Самуил Яковлевич с револьвером на боку патрулирует у нашего дома.
Приезжают из Сяйние (местечко в Финляндии. — М. Г.) родители и младшая сестра.
Вспоминаю, как мы собирались по вечерам в нашей темной столовой (электричества не было) и распевали под мой аккомпанемент „Марсельезу“, „Варшавянку“ и песню, которую тут же сочинил Самуил Яковлевич. Пели мы ее на украинский мотив. Помню, там были такие строчки:
Третьего апреля. Вечер. Мы идем всей семьей встречать Ленина… Привокзальная площадь полна народа. Кто половчее, залезли на фонари, столбы, карнизы. Мы все крепко держимся за руки, чтобы не потерять друг друга, а Самуила Яковлевича мы уже потеряли. Он, конечно, забрался куда-то повыше, чтобы лучше видеть. Слышен гудок подходящего поезда. Гремит „ура“. Над толпой — взволнованный гул. „Подняли на руки!“ — раздаются голоса. Гул резко усиливается и внезапно стихает — на башню броневика взошел Ленин…»
Пройдут десятилетия, и Маршак вернется к этому дню на Финском вокзале в стихотворении «Все то, чего коснется человек», написанном в конце или вскоре после окончания Великой Отечественной войны.
В Петрограде Маршаки задержались ненадолго — весной 1917 года Якову Мироновичу предложили работу в Екатеринодаре, и он отправился с семьей на Кубань. В Петрограде было голодно, а Кубань давала какие-то надежды, хотя бы на хлеб насущный. Вслед за родителями Самуила Яковлевича в Екатеринодар поехала и Софья Михайловна с младенцем Иммануэлем. Самуил Яковлевич остался в Петрограде. Здесь его удерживала не только работа, которую он не без труда нашел, но и дела литературные: в то время готовилась к изданию книга «Еврейская антология» (Сборник молодой еврейской поэзии). Редакторами его были Владислав Фелицианович Ходасевич — признанный поэт и литератор и Лев Борисович Яффе — поэт, переводчик, общественный деятель. О нем хочется рассказать поподробнее, так как в конце 10-х — начале 20-х годов XX века Маршака связывала с ним настоящая творческая дружба.
Лев Борисович Яффе учился в той же велижской гимназии, что и Хаим Нахман Бялик. Но настоящее, классическое образование он получил в 1897–1901 годы в знаменитых университетах Германии — Гейдельбергском и Лейпцигском. Тогда же (или немногим ранее) он примкнул к еврейскому движению, участвовал в первых конгрессах сионистов. Наряду с Жаботинским и Маршаком он в 1904 году написал стихотворение памяти Герцля, но на еврейском языке. На слова этого стихотворения была сложена песня «Нас душат слезы». В годы Первой мировой войны Лев Борисович Яффе оказывал всяческую помощь и содействие беженцам-евреям, изгоняемым из Восточной Польши и Прибалтики в глубь России. Погиб Яффе в Палестине в 1948 году от рук террористов. Сегодня имя этого поэта, литературоведа и общественного деятеля почти забыто. Между тем именно он проложил «гешерим» — мост между русской поэзией и ивритской. В то время в России появилось много талантливых поэтов, писавших на иврите — среди них Саул Черниховский, Давид Фришман, Яков Фихаман, Давид Шиманович, Залман Шнеур. Лев Борисович Яффе понимал, что до многих евреев, для которых русский язык уже стал не только родным, но и единственным, поэзия молодых и талантливых еврейских поэтов, пишущих на иврите, не дойдет. Поэтому он решил организовать в Москве издательство «Сафрут» (книга) и сумел увлечь этой своей идеей не только Владимира Ходасевича, но и Валерия Брюсова, Федора Сологуба, Вячеслава Иванова, Юргиса Балтрушайтиса… Они согласились выполнить переводы по сделанным Яффе подстрочникам для «Еврейской антологии». 27 ноября 1917 года Валерий Брюсов писал Яффе:
«Многоуважаемый Лев Борисович!
Очень благодарю Вас за присылку гонорара, который (восемьдесят четыре рубля) получил. С удовольствием готов продолжить свои переводы, если могу быть Вам полезен. В наши дни переводить хорошие стихи — наслаждение, а не работа.
Преданный Вам Валерий Брюсов».
Сборник «Еврейская антология» был издан в Москве в конце 1917 года. В истории русско-еврейской литературы явление это, несомненно, значительное. Предисловие к сборнику написал Михаил Осипович Гершензон, видный литературовед Серебряного века. Вот фрагмент этого предисловия.
«В этой книге собраны лучшие произведения новоеврейской лирики; но стихотворный перевод — печальная вещь. В подлиннике каждое из них переливает радугой, играет бесчисленными цветными лучами; перевод неизбежно гасит большинство тех лучей и многие заменяет иными…
Точно из старого мшистого корня вознесся свежий побег, точно старое сердце забилось свободой и восторгом, — такое чудо возрождения, обновления, освобождения я вижу в творчестве молодых еврейских поэтов. Что случилось с еврейством за последние 15 лет? Его внешнее положение нимало не изменилось к лучшему: все то же рассеяние, та же вражда со всех сторон, та же нищета в народной массе…
И вдруг — еврейскую музу не узнать. Было бы самонадеянно думать, что мысль способна разгадать темные движения народного духа. В нем действуют тайные силы по непостижимым законам…
Эти молодые поэты любят, как юноши всех стран, и вольно и звонко поют свою любовь; им открыта природная жизнь, и они с любовью живописуют ее; они мыслят о жизни, о человеке, о Боге, — их гнетет неотвязная мысль о еврейской беде. И потому, когда их мысль обращается к ней, — потому что забыть о ней невозможно, — как ново звучат их слова о еврействе! Они — люди, свободные люди вполне, — а свободный человек горд и ясен. Черниховский не может изнывать в бессильных жалобах, Шнеур не может скорбно вспоминать о прошлом величии.