Когда через месяц я прочел уже набранный текст, меня охватил ужас: снова вкрались слова «какая причина», а уж «Отрывок из сказки старинной тревожит весь день мой покой» — совсем не годится… Неужели это мой перевод? Я немедленно «отозвал» свою рукопись и только через несколько месяцев вернул ее снова в редакцию.
— И какой же вариант вы оставили?
— Сделал новый:
Самуил Яковлевич прочел до конца свой перевод «Лорелеи» и вдруг сказал:
— Нет, что-то не так. Я еще вернусь к этому переводу…
Я часто вспоминал рассказ Маршака о переводе «Лорелеи». Однажды захотел прочесть стихи Гейне из книги «Ламентации» в его переводе. Открыв томик, начал с эпиграфа к этому циклу:
Перевод показался мне незнакомым, даже чужим. Оказалось, я держу в руках довоенное издание Гейне. Я взял другое — послевоенное. И нашел этот же эпиграф в другом переводе — Маршака:
Еще раз задумался я о волшебстве и непостижимой тайне Маршака-переводчика.
Юдифь Яковлевна когда-то сказала мне: «Брат так мечтал перевести „Еврейские мелодии“ Гейне, если не полностью, то хотя бы поэму об Иегуде бен Галеви. Самуил Яковлевич очень любил этого поэта и, кажется мне, читал его стихи в оригинале».
На стихотворении Гейне «Рокочут трубы оркестра» хочу остановиться особо. Примечательно оно не только потому, что в нем — эпизод из биографии Гейне: молодой Генрих был влюблен в свою кузину Амалию, любовь эта была взаимной, но выйти замуж за Генриха девушке не позволили — слишком беден был жених. Стихотворение «Грохочут трубы оркестра», как и «Лорелею», переводили многие русские поэты. Среди них и Афанасий Фет:
В переводах Фета по несчастной любви плачет и стонет хор ангелов. У Маршака же, как и у Гейне, — не хор, а сами ангелы вздыхают, и не абстрактно, не о ком-то, а «о нас», о влюбленных. Стихотворение это из цикла «Лирическое интермеццо» — второй книги стихов Гейне, изданной в 1823 году. Называлась она тогда «Трагедии с лирическим интермеццо». В этом издании было посвящение в стихах отцу Амалии, Соломону Гейне («Соломон Гейне — снова прими эти страницы как знак почтительности и симпатий автора»), В последующих изданиях посвящение это отсутствовало.
А вот перевод Маршака, во многом отличный от того, что сделал Фет:
Маршак знал историю любви Генриха Гейне. У Соломона Гейне было три дочери. И Генрих поочередно влюблялся в каждую из них. Естественно, это отразилось в его поэзии:
Стихотворение Гейне «Грохочут трубы оркестра» переводили до Маршака и В. Гиппиус, и Ю. Тынянов, и многие другие. Вот последняя строфа этого стихотворения в переводе Ю. Тынянова:
А вот эта строфа в переводе Маршака:
Почему к переводам из Гейне Маршак вернулся после весьма длительного перерыва (напомним, «Психею» он перевел в 1908 году, к тому же включал это стихотворение не в переводы, а в собственные лирические стихи), лишь в конце 1940-х годов, то есть в ту пору, когда был отмечен очередной Сталинской премией (1949) за переводы «Сонетов» Шекспира?
Напомню еще раз слова Маршака, сказанные им Льву Гинзбургу: «… смотрите не только в текст, но и в окно». А что было за окном в то время? После публикации в «Правде» передовицы (28 января 1949 года) «Об одной антипатриотической группе театральных критиков» едва ли не каждый день все газеты в СССР выступали с призывом бороться с космополитами, препятствующими развитию советской культуры и науки. Большинство из этих людей, как известно, были евреями. Большинство, но далеко не все. В журнале «Новый мир», где вскоре Маршак напечатает свои переводы из Гейне, была опубликована статья В. М. Вежлаева «Проповедник космополитизма: нечистый смысл „чистого искусства Александра Грина“». После этой публикации книги Грина были изъяты из всех библиотек. А в Большой советской энциклопедии, изданной в 1952 году, Александр Грин был представлен как буржуазный космополит.
Слово «космополит», восходящее, как известно, к греческому «kosmopolites» — «гражданин мира», в конце 1940-х годов звучало в советской прессе уничижительно. В ту пору еще свежи были в памяти доклад Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» и постановление, последовавшее за этим докладом. Именно в то время был ликвидирован Еврейский антифашистский комитет, активным членом которого с первого дня его существования был Самуил Яковлевич Маршак. В январе 1948 года был убит Соломон Михоэлс, после чего последовали аресты лучших представителей еврейской интеллигенции. Сред них были поэты, с коими был дружен и стихи которых переводил Маршак, — Л. Квитко, С. Галкин. В 1949 году в «правдинской» статье «Культура и жизнь», разоблачавшей «идеологических диверсантов», упомянуто было имя Генриха Гейне — оказывается, он «с того света» влиял на творчество Павла Антокольского, Саввы Голованивского, в творчестве которых была и еврейская тематика. Первый из них написал стихи «Теряются следы», второй — поэму «Авраам». Кто знает, может быть, эта публикация (конечно же не только она) способствовала возвращению Маршака к Гейне. В особенности к превратностям посмертной его судьбы. В книге немецкого литературоведа XIX века Вильгельма Бельше, посвященной творчеству Гейне (она была издана в Лейпциге в 1888 году), читаем: «Немецкие литературоведы литературную личность Гейне конструировали всегда простейшим образом: еврейство — это ствол, и от него идут три основные ветви — антинемецкая сущность, отсутствие характера и фривольности… Историки готовы согласиться, что у этого мерзавца Гейне бывали светлые минуты, и вот тогда-то он и был способен улавливать немецкий народный стиль… К трем тезисам обвинителей, сходящимся в едином „потому что“ — так получает объяснение неистребимая популярность Гейне». Читал ли Маршак эту книгу — не столь уж существенно. Он и без Вильгельма Бельше знал, как относились к Гейне в Германии и при его жизни, и после смерти. Но когда приступил к переводам из Гейне, думал не столько о превратностях его судьбы, сколько о судьбе книг великого немецкого поэта: в 1930-х годах их сжигали на кострах фашисты. И «Книга песен» пылала среди них. Исключение вынуждены были сделать лишь для «Лорелеи», объявив ее народной песней (в лучшем случае ее объявляли песней неизвестного автора). Что-то похожее происходило в начале 1950-х годов в Москве: книги еврейских советских писателей, арестованных в конце 1940-х годов, были изъяты из библиотек, запрещены. Вскоре они горели на Малой Бронной, во дворе ГОСЕТа, на таком же костре, как и книги Гейне 15–20 лет назад. Думаю, это и привело Маршака к Гейне, что еще раз подтверждает мысль Чуковского о том, что Маршак переводчиком в буквальном смысле слова никогда не был. Когда Самуил Яковлевич не имел возможности выразить свои чувства в стихах, он делал это «под именем» Шекспира, Бёрнса, Гейне.