Всюду прекрасные деревья, цветочные клумбы.

Писатель не обманывал себя насчет того, что именно позволило хартфордцам создать такой привлекательный город. «Хартфордским долларам, — писал он, — принадлежит доля в половине всех богатейших предприятий Америки». Твен спрашивал насмешливо: «А где же проживают в Хартфорде бедняки?» — и отвечал, что они, вероятно, загнаны в какой-то «уголок этого рая, где мне еще не удалось побывать».

Жизнь в Хартфорде требовала немалых средств. Но Твен уже работал над новой книгой для Американской издательской компании. Книга должна была быть посвящена описанию приключений Твена на Дальнем Западе. Кроме того, писатель ощутил в себе жилку изобретателя. Может быть, и изобретения принесут ему доход? Правда, пока его деятельность в этой области ограничивалась довольно узкими рамками: он придумал автоматическую застежку для жилетов да получил патент на альбом для наклейки вырезок.

Твен купил большой участок земли в Хартфорде и приступил к строительству дома из девятнадцати комнат (и пяти ванных). Одна лишь мебель обошлась в два десятка тысяч долларов. Пока же семья поселилась в большом особняке, снятом в аренду у сестры Бичер-Стоу.

Наконец книга о Неваде и Калифорнии, известная ныне под названием «Налегке», была завершена. Марк Твен придерживается в ней в основном реальных фактов своей жизни, начиная с поездки в Неваду и до первых выступлений с «лекциями» по возвращении с Гавайских островов. Мы читаем о том, как братья Клеменсы после долгого пути в дилижансе прибыли в Карсон-Сити — город охотников за драгоценными металлами. Следует рассказ о счастливых днях, проведенных у озера Тахо. Твен описывает, как он поддался «серебряной лихорадке», и т. д. В книге есть немало забавных эпизодов, лукавых шуток.

В этой книге Твен говорит правду. Но не всю правду. Порою он показывает подноготную невадского бума, рисует такие стороны жизни в Америке, которые были известны лишь немногим читателям. Когда в районе приисков «появлялся свежий человек, никому дела не было до его ума, честности, трудолюбия; интересовались одним: есть ли у него «свой покойник»? (то есть убил ли он кого-нибудь. — М. М.). Если нет, его тут же списывали в разряд людей ничем не примечательных. В случае же положительного ответа степень радушия, с каким его принимали, определялась количеством покойников на его счету».

Твен, как это часто у него бывало, юмористически преувеличивает. Однако в нарисованной им картине есть элементы реализма. Что это действительно так, подтверждает другое замечание Твена, уже лишенное какого-либо комического оттенка. «В разгар нашего бума, — говорил он, — порок распустился пышным цветом. Кабаки ломились от клиентов, не говоря о полицейских участках, игорных притонах, публичных домах и тюрьмах…»

Сатирические нотки звучат в ряде глав произведения. И все же не они определяют его характер. По большей части в книге «Налегке» звучит веселый, а порой и беспечный смех. Гордясь своими выносливыми земляками, Твен даже отчасти идеализирует их. «…И буйный же это был народ! Они, можно сказать, купались в золоте» упивались виски, драками и кутежами — и были несказанно счастливы при этом». Да, атмосфера азарта, хищничества, в которой довелось жить десяткам тысяч старателей, привлеченных на Дальний Запад жаждой богатства, в определенной мере приукрашена.

Жизнь на Дальнем Западе была грубее и страшнее, а отчаяние сильней, чем это описано в очерках Твена.

В юморе, которым насыщена книга, легко ощутить нечто специфически твеновское. Писатель нагромождает горы комических нелепостей. Желая дать представление о том, какой сильный ветер дует в Неваде, Твен рассказывает, что ветер гнал «перед собой огромную тучу пыли, высотой с Соединенные Штаты, если поставить их стоймя». Дальше читателю сообщается, что «гигантская завеса пыли была густо усеяна предметами — одушевленными и неодушевленными, — которым, строго говоря, не место в воздушном пространстве; они сновали взад-вперед, мелькали там и сям, то появляясь, то исчезая в бурлящих волнах пыли». Следует перечисление этих «предметов»: «…шляпы, куры и зонты царили в поднебесье; чуть пониже — одеяла, жестяные вывески, кусты полыни и кровельная дранка; еще пониже — половики и бизоньи шкуры; затем — совки и ведерки для угля; уровнем ниже — застекленные двери, кошки и младенцы; еще ниже — рассыпанные дровяные склады, легкие экипажи и ручные тележки; а в самом низу, всего в тридцати-сорока футах от земли, бушевал ураган кочующих крыш и пустырей».

Твен не был ни единственным, ни даже первым писателем в США, в творчестве которого возникают картины жизни маленьких горняцких поселков Дальнего Запада.

Ко времени выхода в свет книги Марка Твена Фрэнсис Брет Гарт уже пользовался довольно широкой популярностью. В наиболее оригинальных и свежих его рассказах изображена Калифорния в период «золотой лихорадки». Брет Гарт рисует быт золотоискателей, создает образы простых рудокопов, а также проституток, шулеров, бандитов, которых так много было в тех краях. Его заслуга в том, что он сумел открыть в простом и грубом человеке большое сердце, гуманность, готовность беззаветно помогать людям. За это, как известно, ценил Брет Гарта Н. Г. Чернышевский, назвавший его человеком «необыкновенно благородной души».

Но Брет Гарт оказался все же писателем узкого по сравнению с Твеном творческого и идейного диапазона. Недаром тот же Чернышевский говорит о «недостаточности» у Брет Гарта «запаса своих впечатлений и размышлений».

Дружба, завязавшаяся между Брет Гартом и Твеном еще в Сан-Франциско, некоторое время продолжалась и в Новой Англии. Твен и Гарт даже как-то общими усилиями написали пьесу. Герой ее А Син хочет распутать тайну убийства; в конце концов оказывается, что убийства вовсе не было. Эту откровенно развлекательную пьесу сочинили ради денег, но денег она не принесла.

Те годы, когда Брет Гарт был редактором известного журнала, а Твен робким учеником, уже ушли в прошлое. Присущее Твену знание жизни широких слоев народа начинало приносить свои плоды. Росло его мастерство.

Недавно в США были опубликованы заметки Твена о рассказах Брет Гарта, относящиеся к началу 70-х годов. Твен уже хорошо осознавал тогда слабости Гарта как художника. Он подметил некоторую искусственность его диалога, элементы неестественности в построении сюжета. Твен видел, что персонажи Брет Гарта нередко говорят несвойственным им языком культурных людей.

Уже в то время Марк Твен проявлял свое умение наблюдать жизнь в мельчайших ее деталях, глубоко проникать в некоторые уголки действительности, точно и ярко воспроизводить подлинную речь обитателей разных областей Америки, людей, принадлежащих к самым различным слоям населения.

Между тем соседи Твена по Хартфорду, посетители его «лекций» и участники званых обедов, на которых он произносил так называемые послеобеденные речи, видели в авторе «Простаков за границей» и книги «Налегке» прежде всего весельчака из весельчаков, человека, который доволен жизнью. Когда этот шутник выступал в клубах, каждую его фразу обычно встречали хохотом. Многим казалось, что Твен вызывает только бездумный смех.

Даже в первых двух больших книгах Твена были элементы сатиры. Но одновременно, на рубеже 60-х и 70-х годов, появляются рассказы, в которых сатирическое начало уже является определяющим. Об этих произведениях никак не скажешь, что в них звучит беспечность.

Новелла Твена, в которой повествуется о том, что некий молодой человек поехал в Теннесси и поступил помощником редактора в газету «Утренняя Заря и Боевой Клич округа Джонсон», известна миллионам читателей. «Журналистика в Теннесси» — очень смешное произведение. С замечательным эффектом писатель использует в нем многие юмористические приемы, унаследованные у его предшественников.

Журналисты из Теннесси — шумный и драчливый народ. Они заняты больше всего тем, что морально и физически уничтожают друг друга. Рассказ до предела насыщен комическими гиперболами. Когда журналисты по-настоящему взялись за дело, то «началась такая свалка и резня, каких не в состоянии описать человеческое перо, хотя бы оно было и стальное. Люди стреляли, кололи, рубили, взрывали, выбрасывали друг друга из окна».