Тема родины получает для него новое звучание. Превыше всего уже на школьной скамье он дорожит достоинством и счастьем своего народа. В его стихах уже в 1814 году торжественно и победно начинает звучать огромная тема эпохи — всенародное преодоление иноземного нашествия. «Края Москвы, края родные, — с непосредственной сыновней нежностью обращается к полям величайших битв поэт-подросток. — И вы их видели, врагов моей отчизны! И вас багрила кровь и пламень пожирал!» Возникают первые пушкинские строфы о мировых событиях — пожаре Москвы и взятии Парижа. Впервые ставится и большая тема о призвании поэта в годину народных бедствий:

Так устанавливается уже в отроческие годы Пушкина его неразрывная связь с великой народной страдой.

Исторические события, потрясшие мир в годы учения Пушкина, пробудили его творческий гений. Пройдет всего несколько лет, и поэт даст свое окончательное обобщение огромных событий, надолго преобразивших облик Европы и поднявших на исключительную высоту нравственный авторитет России. Коваными, как оружие, стихами он пророчески возвестит миру, что нашествие Наполеона раскрыло героическую мощь и освободительное призвание его нации — «высокий жребий» русского народа в будущих судьбах человечества.

Когда в июне 1941 года гитлеровские полчища ринулись на Советский Союз, наши патриотические плакаты грозили агрессору стихами юноши Пушкина:

Поэт снова возвещал победу своей родине в беспримерной схватке народов. Перо лицеиста сама история приравняла к штыку.

Своеобразное сочетание «благочестия» и сыска, положенное в основу лицейской системы, требовало особых служащих. Необходимо было в духе иезуитских правил тщательно наблюдать над помыслами опекаемых и всячески поощрять взаимные доносы.

Для выполнения этих «наблюдательных функций» и непосредственного общения с добровольными фискалами имелись в педагогическом составе лицея, помимо профессоров, еще воспитатели второго ранга — гувернеры и их помощники. Их выбирали из случайных людей — отставных военных, бесчиновных иностранцев, мелких служащих, часто не обладавших никакой воспитательной подготовкой. Лучшие из них совмещали гувернерство с учительством, как самоучка-каллиграф Калинич, бывший придворный певчий, сумевший все же выработать у своих учеников изящную и легкую скоропись. Выделялся из этой среды и художник-самоучка Чириков, преподававший рисование по эстампам, с гипса и с натуры. Он не был лишен наблюдательности и первый из всех лицейских педагогов отметил уже в 1813 году в своей аттестации Пушкина: «имеет особенную страсть к поэзии». Чириков был автором стихотворной трагедии «Герой севера». Лицеисты любили его и охотно собирались у него на квартире для импровизации повестей, сюжет которых развивали поочередно. Пушкин рассказал здесь историю двенадцати спящих дев по «Громобою» Жуковского.

Но таких дельных классных наставников было немного. Остальные отвечали требованиям бдительного начальства. По выразительной характеристике Корфа, это были «подлые и гнусные глупцы с такими ужасными рожами и манерами, что никакой порядочный трактирщик не взял бы их к себе в половые».

Всей этой группой младших лицейских менторов ведал инспектор и надзиратель по учебной и нравственной части, некий Мартын Пилецкий-Урбанович, которого директор лицея Малиновский называл своей «правой рукой». По новейшим данным, это был агент тайной полиции. Лицеист Корф оставил очень выразительный портрет этого «святоши, мистика и иллюмината», который «непременно сделал бы из нас иезуитов», если бы вовремя не был изгнан из лицея. «Со своею длинною и высохшею фигурой, с горящим всеми огнями фанатизма глазом, с кошачьими походкою и приемами, наконец, с жестокохладнокровною и ироническою, прикрытою видом отцовской нежности, строгостью, он долго жил в нашей памяти как бы какое-нибудь привидение из другого мира».

Как многие святоши, этот «аскет» не мог отказать себе в поклонении женской красоте: он любил высказываться на счет посетительниц лицея в праздничные дни. Эти «ласковые, но несколько фамильярные прозвания родственницам, сестрицам и кузинам, посещавшим в лицее воспитанников», вызвали всеобщее возмущение.

Пушкин стал во главе движения против инспектора. Перед всеми лицеистами и в присутствии гувернеров за общим столом во время обеда он во всеуслышание заговорил об обидах, нанесенных Пилецким родителям некоторых товарищей. Его поддержал Корсаков, а после обеда к ним примкнуло еще несколько человек. Составился целый заговор, в котором принял участие и Кюхельбекер. Несмотря на противодействие начальства, дело закончилось тем, что недовольные, собравшись в конференц-зале, вызвали Пилецкого и предложили ему уйти из лицея, угрожая, в случае отказа, собственным уходом. Видя, что история разрастается, Пилецкий подчинился ультиматуму и променял свой пост лицейского инспектора на должность следственного пристава петербургской полиции.

Пушкин придавал этому событию значение некоторой идеологической победы. Это был поход против столь ненавистного ему мистицизма, «пиэтизма», фанатизма и всякого сектантства. В позднейшей его автобиографии эпизод этот характерно помечен: «Философические мысли. — Мартинизм. — Мы прогоняем Пилецкого». Согласно языку начала века под философией имелись в виду преимущественно идеи Просвещения. Они-то, очевидно, и вступили в борьбу с официальным мистицизмом, который сливался в то время с учением Сен-Мартена. В результате — изгнание «иллюмината» Пилецкого из вольного лицейского братства.

Атмосфера елейности и розыска оказывала на некоторых воспитанников свое действие. К официальному благочестию был причастен Горчаков, еще более Корф, известный в лицее своим пристрастием к чтению церковных книг и пению псалмов. Сильнее всего настроения эти сказались в дневнике Комовского, одного из наименее симпатичных первокурсников лицея, получившего от товарищей прозвание «ябедника и фискала». Дневник этого подростка исполнен удивительного ханжества; он не перестает писать об «ужасном иге» своих грехов, о молитвах и посте.

Но со стороны морально здоровой среды воспитанников мрачные богословские тенденции встречали решительный отпор. «Дельвиг не любил поэзии мистической, — записал впоследствии Пушкин, — он говаривал: «Чем ближе к небу, тем холоднее».

Сильнее всего, конечно, этот протест был выражен Пушкиным. И вскоре это вольномыслие неудержимо прорвалось в первых опытах его раннего творчества. Летом 1813 года была написана первая поэма Пушкина «Монах» — шутливая, вольтерьянская, сатирическая. В основу ее положена средневековая легенда о поездке епископа в Иерусалим верхом на черте:

В первых же строках Пушкин, согласно классической традиции, отдает свой труд под защиту «Фернейского старичка» и с восхищением говорит о его «Орлеанской девственнице». По примеру Вольтера Пушкин впервые обращается к пародии на «священные тексты». Сюжет «Монаха» почерпнут из четьи минеи. В характерном стиле антицерковной сатиры описывается обстановка и быт святого старца Панкратия, который готовится к смерти, якобы спасается молитвами, живет в нищете, постится круглый год, а на самом деле предается чревоугодию. Благочестивый житийный мотив получает пародийную разработку в смутившем отшельника видении женской одежды.

Монах Панкратий, изображенный пьяницей, обжорой и сладострастником, явно свидетельствует о традиции, восходящей к Рабле и Бокаччо. Характерно презрение начинающего поэта к плешивым картезианцам Парижа, «богатым кармелитам», жителям Печерской лавры, отвращение к оплоту католицизма — Ватикану с разжиревшими прелатами, которые тешатся «бургонским» и «девками». Эта антиклерикальная струя в творчестве молодого Пушкина восходит через поэтов XVIII века к литературе европейского Возрождения. Критическая мысль гуманистов приподнимает покров над бытом монастырских келий — невелика заслуга проводить ночи за пением псалмов: «что запели бы они, если б должны были ходить в дождь и бурю за плугом, как крестьяне, босиком и с еле прикрытым телом».