Никаких разбегающихся грибов на Тайване не обнаружилось. Собственно, Антон бывал тут еще в старые времена раз восемь, и тогда грибов тоже не видел. Островок-то с ноготь был: кусты, песок да заболоченная лужа, заросшая осокой. Тут только древесные поганки могли водиться, да и те не водились. Но сейчас Антон с удивлением заметил, что есть обычные грибы! Понавырастали вовсю — вон, кажется, белый, а вон какие-то унылого облика поганцы…

Кстати, грибы можно есть. Сейчас должно интересовать всё, что можно есть.

— Это можно кушать? — с любопытством спросил камерунец, указывая носком сапога на поганку, словно читал мысли Антона. В ответ бывший клоун не удержался от замшелой шутки:

— Можно. Только умрешь.

— Это действительно нельзя кушать, молодой человек совершенно прав.

Из-за буйно разросшегося кустарника на открытое место вышел старичок. Высокий, обросший аккуратной седой бородкой, в разлезшемся ватнике, брезентовых штанах и почему-то резиновых сланцах, в которых обычно ходят в баню или на пляж.

— Та-ак… — протянула Лариса. — Значит, мы здесь не первые.

— Нет, вы здесь не первые, — с готовностью согласился старичок и приятно заулыбался. — Огурцов, Николай Филатович, член-корреспондент РАН, профессор, лауреат, и тэ пэ, и тэ дэ. Всю жизнь занимался плазменной энергетикой, то есть сферой, в нынешней ситуации абсолютно никчемной. Лучше бы я был рыбаком или охотником.

— Как вы сюда попали? — спросил Антон.

— Приплыл, естественно. Нашел байдарку и приплыл. Не мог более смотреть на эти отвратительные вещи, происходящие на берегу. Два уважаемых человека, авторы интереснейших монографий по теории ядра, дрались из-за коробки с вьетнамской лапшой. Дрались по-настоящему, насмерть… — Профессор помолчал, одергивая ватник, словно фрак на вручении Но¬белевки. — А моя Света умерла. Проснулась, когда проснулись все, и почти сразу умерла. Сердце… Лекарство не помогло, видимо, вышел срок действия. Имейте в виду, молодые люди, почти все лекарства — в лучшем случае пустышка, в худшем — яд. Только самые простые, наверное, еще могут подействовать. Аспирин, анальгин, активированный уголь, некоторые антибиотики типа бициллина или пенициллина, валерьянка в таблетках да и почти все лекарственные растения в том или ином виде. Впрочем, настойки уже выдохлись, я полагаю.

— Спасибо за совет, — вежливо сказала Лариса. — А что вы собирались здесь делать?

— Да ничего, — развел руками профессор. — Надеялся побыть один. Там, — он махнул в сторону академовского берега, откуда опять застучали выстрелы, — я не выживу. Я и здесь не выживу, но хотелось бы отойти в мир иной в тишине и покое. Нет-нет, вы мне нисколько не мешаете! Я вижу, что вы вполне приличные молодые люди. Только вы, девушка, перестаньте держаться за кобуру, я же понимаю, что ваш пистолет давно уже не боеспособен. Коррозия, отсутствие смазки… По моим прикидкам — исходя из той же степени коррозии, например, или растений, выросших там, где их не было — прошло лет тридцать. Возможно, больше.

— Тридцать?!

Антон не мог в это поверить. Конечно, он понимал, что за три года внушительное дерево посередине проезжей части не вырастет, но… тридцать…

— Вы здесь точно один? — с подозрением спросила Лариса.

— Как перст, — со вздохом сказал Огурцов. — Поэтому с радостью приглашу вас к моему скромному столу.

«Скромный стол» профессора и члена-корреспондента представлял собой две банки говяжьей тушенки, пакет макаронных рожков — «их можно использовать вместо хлеба», заметил радушный хозяин, — и булькавший в примощенной на костерок кастрюле чай с травками.

— Насчет тушенки можете не беспокоиться, — авторитетно заявил Огурцов, возясь с ржавым консервным ключом. — Моя супруга… покойная супруга, знаете, от своей матери, то бишь моей тещи, унаследовала полезную запасливость. На случай войны с Китаем, как мы шутили. В кладовке всегда был ящик тушенки, ну и разное, по мелочи. А тушенка — хорошая тушенка, разумеется — при должном хранении может простоять хоть век. Я думаю, на армейских складах до сих пор хранятся сотни тонн этой тушенки, и тот, кто до этих складов доберется, сразу сделается царем и богом. Вопрос в том, как поступят военные.

Антон мягко отобрал у профессора банку, которой тот безуспешно скрежетал, и быстро вскрыл. Сразу же вкусно запахло мясом, и Антон едва удержался, чтобы не влезть в тушенку пальцами и не запихать в рот кусок покрупнее. Сглотнув слюну, он поставил банку на траву и принялся открывать вторую.

— Мы не представились, простите, — неожиданно сказала Лариса, сидевшая на поваленном деревце. — Меня зовут Лариса, Лариса Реденс. Сержант полиции.

— Фрэнсис «Принц» Мбеле, — коротко поклонившись, с достоинством произнес футболист.

— Антон Кочкарев.

— Очень приятно. Я, как вы помните, уже представился. — Профессор снял с костра кипящую кастрюлю. — Простите, Лариса, а что же ваши? В смысле, полиция? Вы пробовали связаться? Отделение на Кутателадзе…

— Сгорело, профессор.

— Сгорело, вот как… Печально. Хотя я полагаю, что все привычные нам институты в любом случае уже не действуют. Кроме, пожалуй, армии — у них на длительном хранении и техника, и, как я уже говорил, продукты, и оружие.

— Вы думаете, армия наведет порядок? — с надеждой спросил Антон.

— Я думаю, что армия разбежится, — сухо ответил Огурцов. — У солдат и офицеров есть семьи, которые остались дома. Большинство, едва очнувшись, бросилось туда. Кто-то, конечно, вернется, кто-то — нет. Доступ на уже упомянутые склады есть далеко не у всех… Армия не будет наводить порядок, молодые люди. Армия позаботится о себе, возможно — о тех, кто ей чем-то будет полезен. Например, врачи, инженеры… Садовники-огородники, разумеется… Специалист по плазменной энергетике им точно ни к чему. Лишний рот. Вы — хотя бы молодые, можете держать оружие в руках. Хотя…

Старичок с сомнением посмотрел на футболиста.

— Что? — не выдержал тот.

— Понимаете ли, как бы вам объяснить… В таких ситуациях, как сейчас, людям свойственно искать врагов. На поверхность всплывает все низменное, примитивное — страхи, предрассудки, мифы. Я не знаю причины, по которой произошло то, что произошло, но смею предположить, что если выйти на площадь и крикнуть, что во всем виноваты, скажем, евреи — найдется достаточно народу, который пойдет громить евреев. Вместо евреев можно смело подставить китайцев, военных, ученых, иеговистов, велосипедистов… Или вот вас.

— Кажется, я понял, — спокойно согласился камерунец. — Я сталкивался с этим. Когда играл за «Сибирь», бывало, на поле швыряли бананы. Меня не оскорбляло. Правда, бананы у вас плохие, вот если бы кто-то кинул хороший африканский банан…

— Да-да, я вспомнил — вы футболист. Хорошо, что всё поняли и не обиделись. Просто будьте готовы, что на вас будут обращать внимание. И я бы сказал, что чаще это внимание, к сожалению, будет отрицательным. Вы чужак, а чужаков в экстремальной обстановке не любят.

Вокруг потрескивающего костерка повисла тягостная тишина. Ее нарушил Антон, вжикнувший молнией рюкзака:

— Слушайте, у нас тут есть коньяк. Давайте, что ли, выпьем за встречу.

— Отчего бы и не выпить, — согласился профессор.

Антон наплескал коньяку в пластиковые стаканчики, найденные в том же «Экономе» и которым тоже ничего не сделалось за прошедшее время. Осторожно понюхал свой.

— Думаю, с коньяком ничего не случилось, — по¬ощрил Огурцов и, бесшумно чокнувшись со всеми, выпил. Прислушался к ощущениям: — Да, в самом деле. Пивал я и похуже.

С коньяком дело пошло веселее. Смолотили тушенку, хрустя безвкусными окаменевшими рожками и говоря на какие-то отвлеченные темы. Затем профессор накипятил в древнем котелке воды и торжественно опустил туда щепотку заварки, из принесенной гостями. Лариса было фыркнула, что это за чай, но Огурцов строго оборвал ее, что заварка, как и прочая роскошь, типа кофе или какао, скоро исчезнет из их рациона на долгие годы.