И после каждого ответа среди Старейшин возникал быстрый гомон — кажется, они обсуждали полученную информацию. Трудно было уловить, о чем они говорят, так как они переходили на свой особый вариант всеобщего Галактического языка, из-за долгого отмежевания от потоков развития которого он стал архаичным. Можно сказать, что почти все краткие их комментарии зависали на краю понимания, но сами нити понимания ухитрялись ускользать.

Пока, наконец, Ченнис не прервал их, сказав:

— Любезные сэры, теперь мы хотели расспросить вас кое о чем — мы чужестранцы, и нам очень хотелось бы узнать о Тазенде как можно больше.

И вслед за этим вдруг воцарилось долгое молчание, и каждый из словоохотливых до этого Старейшин словно онемел. Их руки, сопровождавшие слова быстрой и ловкой жестикуляцией — как будто она придавала им больший размах и разнообразила оттенки значения, — неожиданно безвольно повисли. Они украдкой смотрели друг на друга, и было абсолютно ясно, что каждый предпочел бы, чтоб отвечал другой.

Притчер быстро вставил:

— Мой товарищ спрашивает это из дружелюбия, ибо слава о Тазенде разнеслась по всей Галактике; мы, конечно, проинформируем Губернатора о преданности и любви к ней Старейшин Россема.

Ни одного вздоха облегчения не было слышно, но лица прояснились. Один из Старейшин огладил бороду большим и указательным пальцами, выпрямляя ее незаметные завитки с легким нажимом, и сказал:

— Мы верные слуги Повелителей Тазенды.

Раздражение Притчера вопросом Ченниса утихло. Во всяком случае, похоже, что возраст, который потихоньку давал себя знать в последнее время, еще не лишил его способности сглаживать промахи других.

Он продолжал:

— Мы не знаем, в нашей далекой части вселенной, об истории Правителей Тазенды. Мы полагаем, что они милостиво правили здесь в течение долгого времени.

Отвечал тот же Старейшина. Как-то естественно и незаметно другие уступили ему это право. Он сказал:

— Дед самого старшего из нас не сможет вспомнить время, когда Правителей не было.

— Это было мирное время?

— Это было мирное время! — Он подумал. — Губернатор — сильный и могущественный Правитель, который не будет колебаться, чтобы наказать изменников. Никто из нас не изменник, конечно.

— Но раньше кого-то наказывали, я думаю, — если они того заслуживали.

Опять колебание.

— Никто никогда здесь не был изменником, ни наши отцы, ни отцы наших отцов. Но в других мирах такие были, и смерть не заставила себя ждать. Нехорошо так думать, — мы люди скромные, бедные фермеры, и политикой не интересуемся.

Тревога в его голосе и беспокойство в глазах у всех были очевидны.

Притчер спокойно сказал:

— Не могли бы вы нам подсказать, как попасть на аудиенцию к Губернатору?

И тут же возникла ситуация неожиданного замешательства.

Ибо после долгой паузы старший сказал:

— А вы разве ничего не знаете? Губернатор будет здесь завтра. Он ожидал вас. Вы оказали нам большую честь. Мы… мы искренне надеемся, что вы расскажете ему о нашей преданности все как есть.

Улыбка Притчера чуть дрогнула:

— Ожидал нас?

Старейшина удивленно посмотрел сначала на одного, потом на другого:

— Ну да… вот уже неделя, как мы ждем вас.

Несомненно их апартаменты были роскошными во всех отношениях. Притчер живал и в худших. Ченнис не выказывал ничего, кроме внешнего равнодушия.

Но в их отношениях возникло какое-то новое напряжение. Притчер чувствовал, что вот-вот наступит время принимать определенное решение, и все же был не прочь подождать еще. Встретиться с Губернатором, с одной стороны, значило расширить рискованное предприятие до опасных размеров, и в то же время победа в этой игре могла удвоить выигрыш. Глядя на Чернниса, он ощутил волну гнева. Молодой человек изящно прикусил нижнюю губу, между бровями легла складка неуверенности. Генерал ненавидел притворство — и жаждал положить всему этому конец.

Он сказал:

— Похоже, нас ждали.

— Да, — просто ответил Ченнис.

— И все? А на большее вы не способны? Мы прилетаем сюда и обнаруживаем, что Губернатор нас ждет. По-видимому, мы узнаем от Губернатора, что и на Тазенде нас ждут. Какой тогда смысл во всей нашей миссии?

Ченнис поднял взгляд, не скрывая нотки усталости в голосе:

— Ждать нас — одно дело; знать, кто мы и зачем пришли — другое.

— Вы надеетесь скрыть это от людей Второго Фонда?

— Возможно. Почему нет? Вы готовы выйти из игры? Предположим, наш корабль был обнаружен в космосе. Неужели так необычно, что государство охраняет свои границы с помощью наблюдательных постов? Будь мы даже обычными чужестранцами, к нам бы проявили интерес.

— Хорош интерес — сам Губернатор спешит встретиться с нами, а не наоборот.

Ченнис пожал плечами:

— Над этим подумаем позже. Давайте посмотрим, что за фрукт этот Губернатор.

Притчер оскалил зубы с видом хмурой безнадежности. Ситуация становилась нелепой.

Ченнис продолжал с неестественным оживлением:

— По крайней мере, мы знаем одно. Тазенда — Второй Фонд, в противном случае все собранные нами мелкие доказательства абсолютно ложны. Как вы объясните очевидный страх, в котором Тазенда держит этих местных жителей? Я не вижу признаков политической власти. Их группы Старейшин собираются совершенно свободно, без какого-либо вмешательства. Налог, о котором они говорят, совсем не кажется мне большим или эффективным. Аборигены много говорят о нищете, но выглядят здоровыми и откормленными. Их дома неуклюжи и деревни примитивны, но вполне добротны.

Планета мне в самом деле понравилась. Я никогда не видел, чтоб где-то так скудно жили. Однако убежден, что население не страдает, и в их несложной жизни они ухитряются находить счастье, которого нет у людей развитых центров.

— Вы что, поклонник крестьянских добродетелей?

— Да хранят меня звезды! — Ченниса, казалось, развеселила эта идея.

— Я только хотел обратить внимание на важность всего этого. Очевидно, Тазенда — эффективный администратор. Эффективный в смысле, отличном от эффективности Старой Империи или Первого Фонда, или даже нашего Союза. Они все перенесли всю власть на свои субъекты механически ценою более неуловимых качеств. Тазенда приносит счастье и достаток. Вы не видите, что все направление их власти другое? Оно не физическое, а психологическое!

— Неужели? — Притчер позволил себе иронию. — А ужас, с которым Старейшины говорили о наказании этими добросердечными психологическими администраторами за измену? Как это подходит к вашим тезисам?

— Они были объектами наказания? Они говорили только о наказании других. Как будто знание о наказании было так хорошо им внушено, что само наказание никогда не потребуется применять. Надлежащие психологические позиции так помещены в их умы, что, я уверен, на планете не существует ни одного солдата Тазенды. Вы понимаете все это?

— Возможно, я пойму, — холодно сказал Притчер, — когда увижу Губернатора. А что, кстати, если нашими умами управляют?

Ченнис жестко ответил:

— А разве вы к этому не привыкли?

Притчер заметно побелел, но, пересилив себя, отвернулся.

Больше в тот день они друг с другом не разговаривали.

Это было в тишине безветрия холодной ночи, когда он слушал, как Ченнис тихо ворочается во сне. Притчер молча, бесшумными прикосновениями настроил свой наручный передатчик на ультраволновой канал, на котором не работал передатчик Ченниса, и связался с кораблем.

Ответ пришел небольшими циклами бесшумной вибрации, едва превышавшей сенсорный порог.

Дважды Притчер запросил:

— Никаких сообщений вообще?

— Никаких. Мы все время ждем, — дважды ответили ему.

Генерал встал с постели. В комнате было холодно, и он завернулся в меховое одеяло, сел на стул и уставился на скопление звезд, таких отличных в яркости и сложности расположения от однообразного тумана Линзы-Галактики, который царствовал в ночном небе его родной Периферии.