Он шоркал шваброй по полу, а перед глазами стояли огурчики с хлебом, на котором толстым слоем был намазан печеночный паштет.

На ужин давали костистую рыбу, с клейстером.

Когда он попросился на выписку, врач удивился и сказал, что в его практике такого не случалось, чтобы солдаты один за другим просились из госпиталя.

В Кабуле было солнечно и жарко, На траве, невдалеке от вертолетов, валялись заменившиеся офицеры — ждали самолета из Союза. Вдали дымилась пыльная пересылка, город кричал тысячью далеких голосов, и Митя был рад, что снова в Кабуле. До года службы оставалось еще каких-нибудь два с половиной месяца, а там все должно пойти как по маслу.

С ним летел солдат — судя по неушитой форме, такой же чижик, и, как выяснилось, ему было с Митей по пути — тоже в Теплый стан, в рембат. Машины в их сторону не было. Они пошоркались о горячие машинные бока и, не найдя попутчиков, уселись на скамейке рядом с цветочными клумбами. За их спинами текла шумящая улица с юркими легковушками и дребезжащими «бурбахайками». И клумбы, и ряды деревьев на улице, и машины, и прохожие — все это так напоминало мирную жизнь где-нибудь на юге Союза, что уходить отсюда никуда не хотелось.

Между тем день плыл, приближаясь к полудню, и Митин спутник предложил пойти пешком, а по дороге голосовать — кто-нибудь да подбросит.

И они пошли по дороге. Мимо них проносились, обдавая клубами пыли, желтые такси, груженые «тойоты», афганские военные «уазики», а советские машины будто сквозь землю провалились.

По обеим сторонам пошли глиняные хибары, сколоченные из фанеры и деревянных огрызков каморки, мелкие лавки, торгующие всякой рухлядью, из которых на них смотрели блестящие любопытные глаза. Около хибарок галдели дети, черные, голые, со вспученными животами. По сточным канавам к обочине дороги стекала мутная зловонная жижа, и они прибавили шаг, чтобы поскорее пройти этот вонючий район.

Услышав позади шум тяжелой машины, Митя оглянулся. Шел советский «Урал». Они замахали руками, и машина остановилась. Из кабины высунулся лысый майор:

— Куда вам, солдаты?

— В Теплый стан, в полк, в рембат! — в один голос закричали они.

— В кузов! — скомандовал майор.

В кузове везли цемент в бумажных мешках. Машина свернула на асфальтированные улицы Кабула и понеслась с огромной скоростью, часто сигналя. Митя с солдатом тряслись на откидных лавках в кузове, едва успевая увидеть, что происходит вокруг.

Машина высадила солдата у ворот рембата и покатила к полку. У КПП Митя хотел спрыгнуть, но майор махнул ему: «Сиди!» Мимо проплыли офицерские модули, железный щит: «Служить в Туркестанском военном округе — почетно и ответственно». Машина подрулила к складу-палатке. Майор вылез из кабины и заглянул в кузов.

— Помоги разгрузить — тут немного.

Митя выругался про себя (надо было спрыгнуть у КПП) и взялся за мешок.

Мешки были тяжелые, килограммов по пятьдесят, и часто рвались. Он вымазался с ног до головы, да еще кладовщик, принимавший мешки внизу, обругал его.

Приближалось время обеда. По плацу в сторону столовой, бренча котелками, с песнями шагали подразделения, и Митя заторопился во взвод.

— Взвод, смирррр-на! — закричал лежащий на койке Фергана, когда Митя шагнул в палатку. — Дежурный, доклад!

На Митю налетел Мельник с облезшим от загара лицом и, приложив руку к панаме, затараторил:

— Товарищ сержант, за время моего дежурства происшествий не случилось! — И добавил шепотом: — Скомандуй «вольно».

— Вольно! — крикнул Митя, чувствуя, как улетучивается утреннее настроение.

Все, кто был в палатке, подошли к нему, пожали руку. Фергана усадил на койку, дал закурить.

— Как думаете командовать взводом, товарищ сержант? — спросил Фергана, выпуская дым Мите в лицо.

— Каким взводом? — Митя понял, что его повысили, но все равно спросил.

— Своим взводом, своим. Вы ведь у нас теперь замок. Горов старый стал, на пенсию проводили.

— Буду командовать, как Горов, — Митя и обрадовался, и огорчился. Обрадовался тому, что теперь ему будет доставаться поменьше, все-таки — заместитель командира взвода, а огорчился — на него сгрузят всю ответственность; придется командовать и получать подзатыльники от Пыряева и от начальства повыше.

Вошел Пыряев (легок на помине).

— Сидите, сидите, — подал Мите руку. — С выздоровлением. А я, честно говоря, думал, ты дольше проваляешься. Принимай у Горова взвод и работай над повышением командирского мастерства. Для начала — получите после обеда оружие и отдраите его до блеска. Завтра идем в сопровождение на Суруби с восьмой ротой. Наши «бэтээры» на охране, поэтому пойдем на чужих. Я пойду в голове колонны, а ты — замыкающим. Проведи учебу с молодежью — для них это первое сопровождение.

Митя только успевал кивать головой.

За чисткой оружия Кадчиков рассказал ему, что произошло за его отсутствие. А произошло многое. В тот день, когда его отправили в госпиталь, старики взяли Кадчикова на выносной пост вместо Мити и устроили им с Москвичом «веселую жизнь», а ночью, стоя на посту, Москвич прострелил себе руку. Его спустили вниз и отправили в госпиталь, но из госпиталя его через неделю выкинули, потому что рана была очень легкой — только мясо прострелил, и отправили в полк. А потом, когда через неделю кончился рейд, Москвича хотели отдать под трибунал, но взводный пожалел его, и теперь он в другом батальоне, рядовым. Их подбитый «бэтээр» в рембате. Оказывается, его подбили двумя гранатами, а не одной, как они думали сначала. Одна граната прожгла мост, а другая попала в днище и сожгла Коле ноги. Если бы не вторая граната… Коля написал Фергане письмо, где сообщил, что ему отрезали ноги и скоро сделают протезы. В письме он передавал привет Мите и всем остальным. Но самое главное — прислали чижиков из карантина, и они теперь летают как пчелки, но легче от этого пока что не стало.

Сопровождение выстроилось на диспетчерском пункте. Сзади, на дорожной отводке, их ждала колонна КамАЗов. После короткого инструктажа каждому бронетранспортеру было указано место в колонне. Как Пыряев и обещал, Митин «бэтээр» оказался замыкающим. Кроме него, в бронетранспортере ехало двое чижиков: Вилькин из их взвода в грязном засаленном «хэбэ», водила; еще двое стариков, один из них — худой, черный, с хитрыми цыганскими глазами, был Митиным земляком.

Митя немного побаивался. Сопровождать колонну да еще в качестве командира машины! И поэтому он обрадовался, когда перед самым отправлением на подножку бронетранспортера заскочил прапорщик восьмой роты, тот самый, что заставил Митю тащить продукты.

— Снимай шлемофон. Еду за старшего. Ваш Пыряев побоялся тебя одного отпускать.

Митя послушно залез в глубь бронетранспортера, уступив командирское место.

Колонна тронулась. Прапорщик нагнулся и прокричал, обращаясь к старикам: «Будем делать деньги?» Митин земляк радостно закивал: «Какой вопрос, товарищ прапорщик! Нам на дембель готовить надо». — «Хорошо, тогда поменяйте водилу, уберите этого чморя».

Пока колонна шла через город, они поотстали и, свернув, принялись петлять в лабиринте узких улочек. У одного из дуканов «бэтээр» остановился, и прапорщик на несколько секунд исчез внутри. Он вернулся с бутылками кока-колы и пачкой «Ричмонда».

— Поехали.

Они догнали колонну на окраине города, у арыка с большим фруктовым садом по ту сторону. Колонна стояла, и через арык уже были проложены мостки. В саду слышался мягкий стук падающих яблок. Митя, не дожидаясь указаний, приказал чижикам взять плащ-палатку и натрясти в нее яблок. Пока те возились в саду, колонна тронулась, и чижики, перебираясь через арык, выкупались по пояс, чем вызвали смех прапорщика: «Куда торопитесь? На тот свет всегда успеете».

Яблоки были кислыми. Митя обсосал одно, поминутно морщась, и выкинул.