— Я, когда меня первый раз обдолбили, никакого кайфа не мог поймать, зато потом все пошло как по маслу, — засмеялся Кабалов.

Все закивали, захихикали, пошли воспоминания о том, как «чуть не залетели», «здорово обдолбились». Митя надсадно улыбался, а сам боялся, как бы не стошнило, и думал о том, как часто придется курить эту штуку.

Скоро солнце растеклось по небу лопнувшим желтком, и все заторопились в палатку поваляться перед ужином.

Митя с Вовкой тащились позади всех, поднимая ногами красную от заката пыль. На них сгрузили весь инструмент.

— Ну как? — спросил Митя.

— Не знаю. Я ничего не почувствовал, — ответил Вовка, пожимая свободным от лопат плечом.

— А меня здорово потащило, только тошнит.

День кончался. Из палаток доносился хохот и мат. Мимо них пылили орущие песни роты, внизу, в городе, мерцали островки огней, а их время все еще отсчитывало полдень самого длинного первого дня.

На ужин давали клейстер — разваренные в котлах картофельные хлопья. Его никто не брал, и повара грозились, что больше ужин варить не будут. Горов приказал набрать чаю и клейстер — «нехай чижики съедят» — и дуть в палатку, потому что сопровождение придет через час, а на ужине все равно никого не будет — все в кино.

В палатке все было вверх дном. На табурете у входа чадила «летучая мышь», а рядом на ящике из-под снарядов, зарывшись головой в шинели, спал Кадчиков.

Вовка подошел к нему и, раздвинув полы шинели, истошно заорал:

— Душманы! Тревога!

Кадчиков подскочил на месте и дико вытаращился на Вовку. Тот засмеялся.

— Ах ты, гнида, поспать не даешь!

— Ладно тебе, — Митя попытался успокоить Кадчикова. — Дневальный, а спишь как суслик.

— И будешь спать вечным сном, — добавил Вовка.

— Тут и без душманов будешь спать вечным сном. Вон что натворили! Весь вечер лежали на кроватях и кидались друг в друга чем попало.

— Это они обкурились, ты не переживай, — успокоил его Митя.

— Они обкурились, а нам убираться!

— А нам и так убираться, пока молодежь не придет; вздохнуть не дадут, вот увидите.

— А когда сюда молодых привозят? — оживился Кадчиков.

— Я слышал, весенний призыв после карантина где-то в конце июня. Мы к тому времени загнемся.

— Не загнемся, если будем поровну делить. — Митя прислушался к стрекотанию проектора. — Кроме нас — еще двое молодых сержантов, да молодых нашего взвода трое. Считай, треть взвода.

Проектор поперхнулся и замолк.

— Пленка порвалась, — констатировал Вовка. — Пошли лучше кино смотреть, а как жить — завтра поглядим.

— Фергана запретил. Сказал, что мы заступаем в вечный наряд по взводу до прихода молодых.

— Права не имеет, сволочь! — разволновался Вовка.

— Иди поищи свое право, — язвительно предложил Кадчиков.

— Раз так, плевать я хотел на запреты! — Вовка яростно откинул полог.

— Слушай, Кадчиков, по уставу ведь нельзя!

— Наивный, — усмехнулся Кадчиков. — Ты за полгода службы видел хоть раз, чтобы все делалось по уставу?

Митя не ответил. Он надел шинель и, захватив еще одну для Вовки, вышел из палатки.

На склоне горы тускло светился экран полкового кинотеатра, состоящего из врытых в землю столбов с маскировочной сеткой, скамеек да маленькой кинобудки, притулившейся на выступе скалы. Старая, заезженная пленка все время рвалась, и тут же поднимался яростный свист.

Митя вовнутрь войти не решился, а, пристроившись около столба, принялся выискивать глазами Вовку, но разглядеть его в темноте среди десятков голов было невозможно. «Черт с ним, пусть мерзнет!» — зло подумал Митя и стал смотреть на экран.

Бешено неслись кони, роняя пену с губ, сияли клинки, повизгивали и трещали, разваливаясь на ходу, колеса тачанок, пулемет перекрывал прыгающие из динамиков звуки; потом изображение лихорадочно затряслось, промелькнул рваный кусок пленки, и экран погас.

Визг, крики, свист. Кто-то собирался пойти в будку разбираться с механиком. Когда шум немного стих, из будки высунулась лохматая голова и заявила: «Дальше еще хуже. Пленка — склейка на склейке, через минуту опять порвется, так что кина не будет».

Все еще немного погалдели и потянулись к выходу. Митя быстро зашагал с горы, надо было успеть в палатку до прихода стариков. Его потянули за рукав. Разглядеть лица тянувшего Митя не смог. «Эй, сержант, дело есть, зайдем в каптерку». Зная, что ничем хорошим «дела» с молодыми сержантами не кончаются, Митя с силой рванул рукав и побежал. Его догоняли. Он припустил, но кто-то ловко подсек его, и Митя с размаху упал лицом вниз, подняв клубы пыли. Он завертелся на месте, пытаясь отбиваться ногами, но удары то с одной, то с другой стороны доставали его.

«Ну-ка, прекратить драку!» — офицерский металлический голос остановил удары, и в следующее мгновение Митя летел по плацу к своей палатке.

В палатке было накурено. Фонарь выхватывал незнакомые запыленные лица. Посреди палатки, выстроившись в шеренгу, переминались Вовка, Кадчиков и двое незнакомых ему молодых сержантов с темными разводами грязи под глазами; они только что вернулись из сопровождения, и по их полузакрытым остекленевшим глазам можно было угадать их единственное желание.

— Где тебя носит, сержант? Мы уже беспокоиться начали, твоих друзей-чижиков застроили, — голос Ферганы не предвещал ничего хорошего. — Не успели приехать, а уже гуляете, в кино ходите, а дедушки в сопровождения ездят, жизнью рискуют. Придется всех молодых наказать. Я, как младший по званию, не имею на то прав и поэтому поручаю замкомвзводу Горову с вами потренироваться, вспомнить детство золотое, учебку.

Горов встал между кроватями и, отхлебывая из кружки чай, приказал:

— Упор лежа принять!

Молодые бросились на пол.

— Отжимаемся на счет. Р-раз! — Горов выдержал паузу. — Держим прямо спинку! Не прогибаемся! Не провисаем!.. Два!

На седьмом качке руки ходили ходуном, на пол равномерно капал пот, а в виске нервно дергалась быстрая ниточка: «Не рухнуть!.. рухнуть… рухнуть», но пол неумолимо притягивал. А тут еще Фергана решил проверить их на прочность — пошел по спинам. Руки согнулись, и Митя почувствовал животом комья грязи на полу.

— Слабоват, сержант, а в кино бегаешь, — злорадно сказал Фергана, балансируя на Митиной спине. Раздался смех.

Чей-то голос снаружи произнес:

— Атас! Дежурный по части проверяет!

Все засуетились, полезли по кроватям прямо в ботинках. Горов, укрываясь одеялом, командовал скороговоркой:

— Двое молодых остаются. Один за дежурного, другой за дневального; возьмите фонарь, поставьте в углу около тумбочки; вечерняя поверка произведена, Котов в госпитале.

Митя лежал на втором ярусе, укрывшись с головой, и дышал в чью-то вспотевшую спину. Он попал в щель между двумя сдвинутыми кроватями, было очень неудобно и жестко. Еще недавно он считал Фергану с Горовым своими парнями, с которыми, несмотря на разницу в службе, можно жить, а сейчас горячая ненависть переполняла его.

Полог раздвинулся. Яркий луч прошелся по койкам, уставился на Вовку — он остался дневалить вместе с незнакомым сержантом.

— Кто дежурный?

— Я, товарищ майор, — вызвался Вовка, умудрившийся в темноте рассмотреть погоны.

— Где обмундирование? У вас что, люди в одежде спят? — луч уперся Вовке в лицо.

— Никак нет, у них одежда под подушками, — нашелся Вовка. — Ночью, знаете, из других подразделений воруют.

— Зачем тогда дневальные, если воруют?

— Дневальному ночью воды нужно принести или еще чего, в это время и воруют, — поддержал Вовку незнакомый сержант.

— Понятно, — майор выключил фонарь. — Вечерняя поверка была?

— Так точно, была.

— Ну и?

— Рядовой Котов в госпитале, остальные на месте, товарищ майор, — Вовкин голос приобрел должную уверенность.

— Ладно, — майор откинул полог. — Устав поучи, сержант, не знаешь, как доложить. Смотрите, чтоб не спать, службу нести. А то вон в Баграме душманы вырезали взвод, а спящего дневального оставили в живых, сам повесился, когда проснулся.