— Разрешите мне? — раздался голос молча слушавшего их разговор Китикаря.

Он взял письмо, подошел к окну, потому что уже начинало смеркаться, близоруко поднес бумагу к глазам.

— Его почерк, Филимона.

— Вы уверены? — осторожно спросил Жугару.

— Уверен, — усмехнулся председатель сельсовета. — Я его почерк, как свой собственный, знаю. Мне ведь этот бандит тоже угрожал… Примерно таким же письмом. Не по нутру ему пришлась Советская власть. По оккупантам соскучился. Забыл, видно, как жандармы его лупцевали… Да и от сельчан доставалось. И по заслугам, скажу я вам. Жаль, что мало.

— Мало? — заинтересованно переспросил Жугару. — Поясните, Василий Павлович, о чем речь. Я не совсем понимаю.

— А чего тут понимать? Дело ясное. Кузня у Бодоя в Мындрештах была. Кузнец он неплохой, только вот на руку не чист. С малых лет воровал… по мелочам. Подрос — конокрадом сделался. У Архипа Вакарчука вола увел, у Семена Гимпу — лошадь… Всего сейчас и не упомню. Когда советские пришли, уже после войны, в сорок пятом, арестовали Филимона, за что точно — не знаю, я тогда еще в армии служил, меня здесь не было. Сбежал он из-под стражи и в лес подался, собрал вокруг себя всякую нечисть. С тех пор его и ловят. Много бед натворил. А теперь вот это случилось… с Коцофаном. Его, его рук дело.

— Ну, это, Василий Павлович, — сказал Жугару, — нам еще предстоит доказать. Может быть, просто совпадение. Коцофан действительно получил письмо от Бодоя, а убил другой, допустим, из ревности. Здесь ведь женщина замешана.

— Да какая там ревность, товарищ майор? — горячо возразил Китикарь. — Он это сделал, больше некому, давно на председателя злобу таил. Жалко Тимофея, хороший был мужик, потому и убил этот гад. Не боялся его Тимофей, плевал на его угрозы, поэтому и не сказал никому об этом самом письме. — Китикарь скорбно помолчал. — До каких пор этот бандит будет над нами издеваться? — Он говорил тихо, сдерживая ненависть и обиду. — Теперь, сами понимаете, разные разговоры пойдут. Что я, председатель сельсовета, людям скажу? Конечно, кое-кто радуется, небось, уже сейчас за стаканом вина сидит, ну, а остальные еще больше бояться будут. Запугал он людей, чего уж там скрывать.

— Спасибо за откровенность, Василий Павлович, упрек принимаю, хотя я лично работаю здесь, как говорится, без году неделю. — Жугару выразительно взглянул на своих подчиненных. Те сидели молча, опустив глаза к столу. — Однако хочу сказать, что без вашей помощи мы как без рук. Только общими усилиями мы можем ликвидировать эту нечисть. Кто конкретно помогает бандитам — вот в чем вопрос. Связи и еще раз связи — сейчас главное.

Он встал, поглядел в окно, будто хотел найти там ответ, однако кроме пустынной улицы, скупо освещенной предвечерним солнцем, ничего не увидел.

— Надо, пока не стемнело, еще раз осмотреть место происшествия, а заодно и село посмотреть. Я ведь в Мындрештах впервые. С вами, Василий Павлович, я не прощаюсь, еще увидимся.

Оперативники миновали несколько домов и поравнялись с кузницей, возле которой стоял смуглый усатый человек в брезентовом прожженном фартуке. Кузнец осклабился, приподнял черную, тоже прожженную местами шляпу.

— Здравствуй, Парапел! — ответил на его приветствие Пынзару.

— Что за имя такое странное — Парапел, первый раз слышу? — спросил Жугару, когда они отошли подальше.

— Да прозвище у него такое, товарищ майор, все его так кличут, а имя, наверное, уже никто и не упомнит. Между прочим, у Бодоя кузнечному ремеслу обучался. Мы этого Парапела, товарищ майор, как только не разрабатывали. Землю целует, клянется: «Не знаю, где Филимон прячется, чтоб мои глаза повылазили, если вру». А я нутром чую — врет, только зацепиться не за что. — Участковый тяжело вздохнул. — Связи — это вы очень правильно заметили, товарищ майор. Мы, конечно, кое-что знаем, но мало, очень мало. Молчат люди, боятся, а кое-кто и впрямую поддерживает, укрывает у себя. За каждым домом не углядишь, а он сегодня здесь, а завтра у другого, и все ночью, ночью. К себе в дом не приходит. Это точно.

— Разве у Бодоя собственный дом есть? — с удивлением спросил Жугару.

— А как же, конечно, и неплохой. Могу показать, если желаете.

Свернув на боковую улочку, они остановились напротив добротного каменного дома с заколоченными окнами.

— Вот он и есть, — показал на дом участковый.

Все трое стояли молча, разглядывая дом.

— Я вот что предлагаю, товарищ майор, — тихо, как бы про себя, произнес Москаленко. — Собрать бы прямо сейчас людей да разобрать осиное гнездо этой бандитской сволочи. До последнего камешка, чтобы ничего не осталось.

— А какой в этом смысл, капитан?

— Смысл такой: пусть все в селе знают, что никто его, бандита, не боится, да и ему и его пособникам вроде предупреждения будет.

Жугару скептически покачал головой.

— Нам нужен не дом, а его хозяин. И потом, капитан, не имеем права, незаконно это.

Жугару замолчал, продолжая внимательно разглядывать заброшенный дом.

— А родственники у Бодоя в селе есть?

— Близких родственников нет, товарищ майор, — ответил Пынзару. — Родители его померли еще до войны, а вот у его главного подручного, Александра Губки, мать в Мындрештах проживает. Был с ней разговор, — Пынзару понял ход мыслей майора и решил предупредить его вопрос. — Только она разве скажет? Какая мать сына выдаст. Молчит, старая.

— Не выдаст, это верно. А вы с другой стороны попробуйте зайти. — Жугару обращался уже не только к участковому, но и к капитану. — Надо ей втолковать, что все равно конец их банде придет, а если сын сам, добровольно с повинной явится, то ему скидка от наказания выйдет. Пусть она сынку своему так и передаст.

Занятые беседой, они не заметили, что вышли на околицу, к заброшенному колодцу. Народ уже разошелся, и улица опустела. Москаленко еще раз, более детально, рассказал начальнику об обстоятельствах происшествия и, чуть заметно кивнув в сторону дома Савы Тудоса, заключил:

— Вероятнее всего, в нем убийца подстерег Коцофана. Знал, видимо, что ходит председатель к вдовушке.

— Что за человек этот Тудос, чем дышит?

— Как вам сказать, товарищ майор. — Пынзару чуть помедлил, собираясь с мыслями. — Вроде ничего такого за ним не числится. Из середняков. В армии не служил… ни в румынской, ни в нашей. В колхоз не вступает, единоличник…

— Понятно. — Жугару задумчиво взглянул в сторону дома Тудоса. — Сейчас допрашивать его рановато, доказательств у нас нет, одни предположения. Даже если этот Тудос что-то знает, все равно ничего не скажет. Только спугнешь, да и всему селу будет известно, что с ним чекисты беседовали. В общем, кругом проигрыш.

— Да, вот еще что, товарищ майор, — вспомнил участковый. — Обижен он, я слышал. Жалуется, что ему высокий налог установили. В Кишинев, говорят, писал, в министерство заготовок.

— В министерство заготовок? — оживленно переспросил Жугару. — Прекрасно! Вы вместе с капитаном продолжите работу здесь. Прошлым особенно поинтересуйтесь. И другими жителями окрестных домов тоже займитесь. Прошу действовать оперативно. Давно пора кончать с Бодоем и его шайкой. Стыдно людям в глаза смотреть. — Майор вспомнил недавний разговор с председателем сельсовета и нахмурился.

Пынзару, принявший упрек начальства целиком на себя, покраснел и тихо произнес:

— Я, товарищ майор, этого бандита живым или мертвым все равно достану.

— Лучше живым, лейтенант, — уже мягче сказал Жугару. — Его судить надо всенародно. Запомните это. Сейчас главное, как я уже говорил, — это связи бандитов. Желаю успеха.

Он пожал на прощанье руки Москаленко и Пынзару и сел в машину.

В добротном особняке, что еще недавно принадлежал какому-то коммерсанту и где теперь размещался райотдел МГБ, несмотря на поздний час, были освещены все окна. Рабочий день здесь заканчивался далеко за полночь. Жугару еще не успел снять шинель, как в кабинет вошел молодой лейтенант с папкой в руке.

— У вас что-нибудь срочное? — нетерпеливо спросил его майор. — Если нет, тогда позже. Я вызову.