— Наверно, владелец решил, что от него нет больше никакого проку.

— И сразу выбросил? Не спрятал в ящик стола? Ведь какое-то время скарабей ему помогал, иначе бы он его не носил. Значит, еще ценил его, хоть он и не помогал.

Хедвиг надолго задумалась, потом сказала:

— Наверно, он вдруг возненавидел скарабея. По вполне определенной причине.

— И что же это за причина, по-твоему?

— Любовная история. Та, что подарила ему скарабея, ушла от него. Это единственно возможная причина.

По небу чиркнул зигзаг молнии, потом еще и еще, громовые раскаты следовали один за другим. Мощный порыв ветра заставил тополь склониться, налетел на иву, зашумел в тонких ветвях. И вот уже на стол упали первые капли дождя. Хункелер с Хедвиг собрали тарелки и бокалы, побежали в дом.

Дождь хлынул как из ведра, сверкали молнии, громыхал гром. С неба хлестали потоки воды. Они устроились на кровати Хедвиг, а окно закрывать не стали. Свежий, почти холодный воздух врывался в комнату, сырой и душистый. Тело у Хедвиг все еще пыхало жаром, влажное то ли от пота, то ли от дождя, от которого они спасались. Летнее тело, красивое и внезапно очень алчное.

После они лежали на кровати, а за окном по-прежнему громыхало.

— По-моему, они решили утопить всю округу, — сказала Хедвиг. — Любовь словно бы в Ноевом ковчеге. Кругом потоп, а в ковчеге двое занимаются любовью. Кстати, как звали жену Ноя? Не знаешь? Интересно, почему и тут известно только имя мужа, а имя жены кануло в забвение?

— Потому что Библию написал Бог, а Он — мужчина, а не женщина.

— По-твоему, это справедливо? — спросила Хедвиг и села на кровати.

— Ну, не знаю…

В следующую секунду он вдруг вскочил и выбежал из лома, как был, голышом. Помчался к орешине, схватил корзину, занес в дом и поставил в комнате на стол. Цыплята выглядели так, словно побывали в стиральной машине.

— Что теперь делать? — спросила Хедвиг, подойдя к столу.

— Сейчас мы оденемся, ты принесешь таз, положишь их туда, возьмешь фен и будешь их сушить, пока они не распушатся и не согреются. Я схожу в ригу за другой корзиной и опилками. Мы посадим их туда и на ночь оставим в комнате.

Проснувшись, он услышал шорох, ровный, ненавязчивый. Свет в комнате был серый, прохладный, как ему показалось. Лежал он под одеялом, рядом с Хедвиг. Она крепко спала, тихонько посапывая. Под коленкой было что-то теплое — он сунул руку под одеяло и нащупал кошку.

Потом послышался звонок, назойливый, сердитый. Хункелер закрыл глаза, подождал, но трезвон не утихал. Надрывался телефон в коридоре.

Хункелер встал, положил кошку Хедвиг на живот. В комнате мимоходом заглянул в корзинку на столе. Цыплята спали, сбившись в желтенький шар. Он снял трубку. Мадёрен.

— Слушай, старик, к сожалению, вынужден поднять тебя из пуховых перин. Увы-увы!

— Только не сейчас, — сказал Хункелер. — Тут все в тумане. Я намерен вздремнуть еще часиков десять.

Из соседского коровника доносился шум доильного аппарата, мычанье, лязг цепи.

— Мне очень жаль, — продолжал Мадёрен, — но час назад, точнее, в пять часов пятнадцать минут в «Анкаре» взорвалась бомба. Полагаю, я обязан поставить тебя в известность, иначе опять устроишь мне разнос.

У Хункелера вдруг замерзли ноги. Холод выползал из выложенного плиткой пола, растекался по телу.

— Значит, сейчас четверть седьмого, — сказал он.

— Верно.

Хункелер размышлял. Вот только что ему снился сон. Про какой-то водоем, про мутный пруд, где плавала громадная рыбина. Больше он толком ничего не запомнил.

— Кто-нибудь погиб или пострадал?

— Нет. В четыре они закрыли лавочку. И в компьютерной тоже никого не было. Словом, убивать никого не собирались, хотели только уничтожить компьютеры, и все.

— Но вы ведь держали «Анкару» под наблюдением?

— Мы регистрировали всех входящих и выходящих. Они к взрыву отношения не имеют. Злоумышленники пришли через задний двор и бросили взрывное устройство в окно компьютерной.

— Вот как, поздравляю. Чертовски эффективно работаете.

— Ладно, — сказал Мадёрен, — добивай меня, чего уж тут. По крайней мере, ты проснулся.

Он положил трубку.

Хункелер вышел из дома, помочился в траву. С листьев орешины капала вода, капаю и из водостока, который наверняка опять засорился. Напротив сосед катил тачку к навозной куче.

Через полчаса он уже выехал в город. Вся дорога была полностью в его распоряжении — суббота есть суббота. Но он все равно ехал не торопясь, зная, что спешить некуда. Возле Труа-Мезон достал из кармана записку, полученную от Рут Кюнцли, и набрал номер мобильника Иова Хеллера.

— Да? — отозвался тот.

— Не волнуйтесь, я просто хотел проверить, можно ли с вами связаться, — сказал Хункелер. — Вы где сейчас?

— Сидим с Рут в кафе на стоянке «Альтдорф», на автобане. Завтракаем. Яичницу с ветчиной едим. А что?

— Полтора часа назад компьютерная в «Анкаре» взлетела на воздух.

— Что ж, я примерно чего-то такого ожидал. Хорошо, что мы слиняли. — Иов Хеллер отключился.

Хункелер позвонил в справочную, спросил телефон кафе на стоянке «Альтдорф», южное направление. Набрал указанный номер и довольно долго объяснялся с женщиной, которая, видимо, сидела там за кассой.

— Молодая пара, — несколько раз повторил он, — мужчина носатый такой, с залысинами на лбу, в остальном непримечательный. А женщина — здоровая, как лошадь, костлявая, широкобедрая, в тесных джинсах. Они заказали яичницу с ветчиной.

— Да, — наконец ответила кассирша на певучем диалекте кантона Ури, — есть такие, сидят за столиком, завтракают. С ними собака.

Возле «Анкары» стояли пожарные и полицейские машины, в том числе автомобиль технико-криминалистического отдела. Хункелер прошел в кафе. Само заведение вроде бы не пострадало. Только воздух пропитан едким запахом дыма. В коридоре, ведущем к туалету, стоял де Виль, смотрел в обугленную комнату. Компьютеры искорежены, пластик выгорел. Глаза у де Виля были воспаленные, от него разило вином, однако на ногах он держался твердо.

— Ну, Хункелер, — сказал он, — неужто эти болваны не могут взрывать свои бомбы по будням? Непременно в субботу с утра пораньше, иначе никак нельзя?

Рядом с ним, тоже глядя в разгромленную комнату, стоял Мадёрен, на лице у него застыло обычное сосредоточенно-упрямое выражение, даже чересчур по-собачьи упрямое, — рыльце-то в пушку.

— Не могу я сразу в двух местах находиться! — воскликнул он. — Людей у нас слишком мало, чтоб держать под наблюдением и фасад, и черный ход.

Хункелер кивнул и вышел на улицу. Больше ему тут делать нечего. Он пересек мостовую, зашел в «Молочную», заказал в баре кофе с молоком: кофе чтоб погорячее, а молоко похолоднее.

Милена, бледная, как всегда по утрам, явно не успела еще ни умыться, ни причесаться. Да и ни к чему это в субботу да в такую несусветную рань.

Хункелер взял со стойки «Бульварцайтунг». О базельском убийстве на первой полосе уже ни слова. Что ж, другого он и не ожидал.

В восемь он двинул обратно в Эльзас. Поехал мимо Альшвильского пруда, через Шпицвальд. У третьей по счету сливы ненадолго остановился, глянул на коров, которые паслись на мокром лугу. По-прежнему шел дождь, уже обычный, ровный, зарядивший надолго. На вершине холма комиссар свернул налево, дворники ритмично ползали по стеклу. Шварцвальд почти невидим, исчез в пелене серых туч.

К полудню дождь перестал. Вместо жары приятная прохлада. Хедвиг отнесла корзину с цыплятами к свинарнику, поставила под навес.

— Куры в общем-то дикие птицы, — сказала она, — пусть сами разбираются. Они умней петухов. А комнатные куры мне без надобности.

Они надели резиновые сапоги и непромокаемые накидки и зашагали в сторону леса. Мальвы в садах полегли, подсолнухи тоже. Мостик через ручей все еще под водой, правда неглубоко, на досках волны светлого ила — так приятно ступать по ним.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: