Отвернувшись от окна, Стефани поймала на себе взгляд сестры.

— Мы свободны. Разве это не удивительно? Разве не замечательно? Как жаль, что нельзя вот так просто лететь и лететь… ах, долго-долго.

Они сидели, взявшись за руки, сплетя пальцы.

— Нужно будет придумать, как сделать так, чтобы чувствовать то же самое на земле, — ответила Сабрина.

— Ах, если бы только нам это удалось!

К их креслам вновь подошел стюард.

— Madame Lacoste, Madame Andersen, voules-vous du nin? Du cafe? Nous avons une variété de patisseries…

— Cafe et patisseries, [34]— ответила Сабрина, и Стефани кивнула в знак одобрения. Они сидели, не отпуская рук, пока не вернулся стюард с салфетками, хрустальной и фарфоровой посудой, с плетеной корзиночкой с пирожными на подносе. Он налил кофе в чашки.

— Merci, — ответила Стефани и повернулась к Сабрине. — А знаешь, мне нравится, когда рядом есть человек, который тебе прислуживает. И думая о Лондоне — почему меня всегда так туда тянуло, — я понимаю, что дело в миссис Тиркелл. И хотя мне нравится жить вдвоем с Леоном в Везле, иной раз я скучаю по мадам Бессе.

— Тебя послушать, так они ничем не отличаются одна от другой. Вот еще пример того, что было у нас схожего в течение целого года. Мне нравится твой друг — Робер.

— О, да! Скажи, разве не замечательно, что он приехал в Везле перед нашим отъездом?

— Да, но его появление было не случайно. Он приехал помочь. Он боялся, что встретит лишь хаос…

— Что Леон будет в ярости, а может, и вообще уедет…

— …а мы вконец поссоримся или разругаемся. Во всяком случае, ему казалось, что после всего, что произошло, нам будет сложно относиться друг к другу с прежней привязанностью.

Они тихо рассмеялись, вспомнив Робера в ярко-красной рубашке и голубых джинсах, когда, остановившись на пороге, он с торжественным видом посмотрел на одну сестру, потом на другую, а затем улыбнулся и раскинул руки в стороны.

— Две удивительные женщины. Такие красивые, умные, энергичные и такие безрассудные.

— Да, — сказала тогда Сабрина. — Если вы приехали для того, чтобы нам это сказать, то опоздали: мы обо всем уже поговорили, причем не один раз.

— Я приехал помочь. Но вы, похоже, и без меня уже во всем разобрались. Меня утешает то, как вы смотрите друг на друга. Видно, что вы не утратили ни любви, ни доверия друг к другу. — Он осмотрелся. — А где Леон?

— У себя в мастерской, — ответила Стефани. — Он скоро будет, и тогда мы все вместе пойдем обедать. Вы же останетесь у нас, Робер, правда? У нас есть лишняя комната.

— С удовольствием. — Он внимательно посмотрел на нее. — Вас больше не мучают кошмары после того, что произошло на вершине Венту?

— Нет, мучают, но Леон очень внимателен ко мне, да к тому же мы далеко от Кавайона. Но я скучала без вас.

— И я. В нашем городке стало скучно: мы с вами не встречаемся, не разговариваем и не занимаемся кулинарией. И после того, как не стало Макса. Знаете, я любил его. Мы с ним частенько разговаривали — он звонил почти каждый день. Иногда — по делам, чаще — просто поболтать.

— А по каким делам? — спросила Сабрина.

Робер замялся, но лишь на мгновение.

— Он помогал мне тайком переправлять молодых людей в страны, где люди живут в страшной нужде и подвергаются гонениям по политическим мотивам, а при необходимости — вывозить их оттуда.

Стефани уставилась на него.

— Он же занимался контрабандой фальшивых денег. Поэтому я ни за что не соглашалась с ним уехать.

— Обождите. — Робер на секунду прикрыл глаза. — Деньги. В этих больших контейнерах с оборудованием. Он без конца получал и отправлял огромные контейнеры с невостребованными товарами, как он выражался. Мне казалось, что от этих невостребованных товаров и ему кое-что перепадало. А Фрик… Фрик делал эти деньги. Макс как-то раз назвал его «мой Дюрер». Я тогда решил, что он шутит, но мне следовало быть внимательнее: ведь Дюрер был величайшим гравером. Ах, Макс, Макс, я пользовался твоей помощью, я любил тебя, а в тебе, оказывается, было все то, что мне не хотелось видеть ни в тебе, ни в ком другом. Я мог бы разобраться, что ты за человек на самом деле, но я предпочел ничего не замечать.

Сабрина подумала о том, что Гарт вел себя так же в самом начале — не обращая внимания на то, что могло бы подтвердить его догадку: его жена — Сабрина. Мы изменяем мир, сообразуясь с нашими собственными потребностями и желаниями, а когда этого сделать не удается, считаем, что нас постигло разочарование или трагедия, в зависимости от обстоятельств.

— Тайком переправлял молодых людей? — переспросила Стефани. — Для чего?

— Для того, чтобы помогать беднякам оказывать сопротивление тиранам. Помогать им организовываться и протестовать, иной раз — для того, чтобы отобрать землю, принадлежащую им на законных правах, иной раз — чтобы управлять собственными деревнями, не допуская вмешательства. Конечно, в таких странах вся эта деятельность считается противозаконной, и поэтому, когда власти начинали применять репрессии, мы вывозили этих молодых людей на родину. Незадолго до гибели Макс помог мне вывезти сюда одну молодую женщину. Это была настоящая авантюра: мы вели себя, словно мальчишки.

— Доброе дело, — вырвалось у Стефани.

— Да, у него было много таких дел.

— Нет. Я знаю об этом, но я имела в виду совсем другое. Он сказал мне, что сделал доброе дело, а из-за этого тот тип выследил и убил его. Он еще сказал, что тут какое-то стечение обстоятельств.

Склонив голову, Робер сжал руки.

— Яна, — наконец сказал он.

— Что?

— Я говорю о молодой женщине, которой мы помогли перебраться сюда. Яна Корли. Мне показалось, что они с Максом смотрели друг на друга как-то странно, словно… показалось, что они знакомы.

— Корли, — сказала Сабрина. — Я слышала о Табите и Рамсее Корли. Ему принадлежит несколько заводов в Манчестере. У них дом в графстве Кент.

— Ее мать зовут Табита, — медленно ответил Робер. — Она сама однажды мне об этом сказала. Но Яна — осторожная девушка, она не рассказывает о нашей совместной работе. Не могу представить, чтобы она могла кому-то рассказать о человеке, который помогает мне в работе, скажем, о том, как в ту ночь помог мне Макс.

— Ну, это мы выясним, — решительным тоном произнесла Сабрина. — Раньше мы терялись в догадках, не зная, с чего начать в Лондоне. А теперь — знаем.

Робер взял их руки.

— Будьте осторожны, дети мои. Вы так прелестны и полны жизни, но в мире, знаете, есть зло. Поменявшись местами, вы сделали глупость, подвергнув свои жизни опасности, так что теперь вы должны быть на редкость осмотрительны, осторожны и рассудительны. — Когда он поцеловал их в лоб, Сабрина почувствовала, будто он благословляет их. — Я желаю вам всего наилучшего. Обязательно напишите мне или позвоните. Мы не должны терять связи друг с другом.

Самолет летел над равнинами Нормандии, потом под крылом показался Ла-Манш, водная гладь которого была покрыта белыми бурунами с высоты напоминавшими снежинки. Вдалеке в иллюминатор Сабрина увидела побережье Англии. Лондон, — мелькнула у нее мысль. — Город, который столько лет был мне домом. Дом, работа, друзья.

— Мы остановимся на Кэдоган-сквер? — спросила Стефани.

— Да, в последний раз. Я продала дом друзьям Александры, но они не вступят во владение до тех пор, пока…

— Ты продала его? Продала свой дом?

— У меня ведь теперь другой дом, — непроизвольно вырвалось у Сабрины. Дрожащей рукой она поставила чашку с кофе на столик. Как же нам удастся избегать этой темы в разговоре?

Стюард забрал у них подносы. В салоне поднялся легкий шум — это пассажиры убирали выдвижные столики, закрывали компьютеры и атташе-кейсы, готовясь к посадке.

— Ты сама хочешь поговорить с Яной? — спросила она. — Ты ведь жила с Максом, и будет логичнее, если это сделаешь ты.

— Ах… Да, если ты так хочешь. — Обе они поняли, что, уклонившись в очередной раз от разговора на больную тему, они снова решили, что могут не заводить об этом речь так долго, как им самим захочется.