Я люблю Робера, подумала Стефани. Люблю мадам Бессе, люблю эту кухню в бело-красных тонах, где все так ярко блестит, люблю солнце после дождя, который лил целую неделю. На душе у нее было легко и весело, она порхала по кухне, что-то делала, обдумывала, творила. Ей только казалось непонятным и путало то, что у нее так резко может меняться настроение — вместо страха и подавленности вдруг приходит безудержная радость, а затем вновь ни с того ни с сего подступает депрессия. Вот как сейчас: она поразилась глубине своего невежества в том, что касается кухни, но, стоило Роберу успокоить ее, как ее охватило бурное веселье. Она почувствовала себя так же, как неделю назад, когда сидела за рулем машины мадам Бессе: она была живым, полноценным человеком, думающим о сегодняшнем дне, а не о безвозвратно потерянном прошлом.

Она следила за уверенными, ловкими руками Робера — ни одного лишнего движения — и пыталась подражать ему. Продолжая готовить, он описывал каждый свой шаг и даже посвящал ее в историю тех продуктов и специй, которыми они пользовались, рассказывая разные смешные истории про них.

— Знаете, как у Льюиса Кэрролла в «Алисе в стране чудес»: морж говорит, что буханка хлеба, перец и уксус…

— «Алиса в стране чудес»? А что это? Повесть? О говорящем морже? Как странно! Она у вас есть? Я бы хотела почитать.

Робер задвинул блюдо, накрытое крышкой, в духовку и немного помедлил, прежде чем повернулся и ответил ей. Его переполняло чувство жалости к этой женщине, которая так ослепительно красива, так полна жизни и любознательности, у которой такой живой и пытливый ум… но которому не за что ухватиться, кроме того, что происходит здесь и сейчас. Как же мы спешим принять прошлое за нечто само собой разумеющееся, подумал он: мы не отдаем себе в этом отчета, глядя на вчерашнее с высоты прожитого, и переносимся назад на неделю, на месяцы, может быть, даже на целые годы, чтобы выудить из них воспоминания, дающие нам уверенность, определяющие наше место в мире и закладывающие основу на завтра. Каково же человеку проснуться и обнаружить, что ухватиться не за что, что у него нет ничего, даже имени? У меня это просто в голове не укладывается; похоже, это сродни смерти.

Но эта прекрасная женщина не умерла: она молода, полна сил и энергии, пытается вновь обрести вкус к жизни. С нашей помощью, подумалось Роберу. Всем нам нужно быть очень добрыми и очень внимательными к ней; ведь от нас зависят все ее дни в настоящем, которые станут ее вчерашним, ее прошлым, зависит та основа, на которой она строит свое будущее. Мы можем дать ей ощущение безопасности и время для того, чтобы она стала новой Сабриной Лакост. Мы можем дать ей любовь. И если мы неуклонно будем следовать этой цели, она с присущим ей изяществом и вкусом вновь обретет себя, даже если прошлое никогда и не вернется к ней.

Все эти мысли молниеносно промелькнули у него в уме, и он заговорил, не успев повернуться к ней от духовки.

— По-моему, у меня есть экземпляр «Алисы». Я поищу. Это мудрая сказка, сочиненная одним английским математиком, который хорошо разбирался в человеческих слабостях, в том числе и в своих собственных. Если у вас после чтения возникнут вопросы, обращайтесь ко мне. Или к Максу, конечно. А теперь, дорогая, у нас уже все готово, я приберу на кухне, а вы пока переоденьтесь во что-нибудь нарядное. И как только Макс приедет, мы перейдем в библиотеку и там выпьем.

— Завтра мадам Бессе все уберет.

Он улыбнулся.

— Не сомневаюсь. Но я вторгся в ее владения, на кухню, и единственный способ сделать так, чтобы наша следующая встреча была приятной, — это оставить здесь все, как было. По возможности даже лучше, хотя с мадам Бессе мне тягаться сложно. Так что идите и приводите себя в порядок. Макс сказал, что будет в шесть, а он всегда точен.

— Вам он нравится, правда? — спросила Стефани. Ей не хотелось уходить.

— Очень. Он — человек своего слова.

— А вы знаете… — Она запнулась. — А вы знаете, чем он занят во время командировок?

— Мне он говорит, что занимается экспортом сельскохозяйственного и строительного оборудования.

— Вы в это верите?

— У меня нет оснований не верить. А вы?

— Не знаю. Он никого не подпускает близко к себе, я никогда не могу понять, о чем он думает.

— Он любит вас. Вы это знаете.

Стефани помолчала, помедлила секунду и сказала:

— По-моему, на самом деле вы не верите ему, когда он говорит, чем занимается.

— Сабрина, я не могу считать своего друга лжецом.

— Но вы же сказали: «Мне он говорит,что занимается экспортом оборудования».

— Ага! У вас острый ум, вы способны улавливать нюансы. Что ж, он в самом деле так мне говорит, и я не ставлю его слова под сомнение, но, по-моему, Макс — не тот человек, которого это могло бы устроить, поэтому мне кажется возможным, даже вероятным, что он занимается также и другими делами, которые привлекают его больше, чем строительное оборудование.

— Он говорил, что помогает деньгами вам и другим священникам по всему миру.

— Так оно и есть. У нас есть часть программ, которые для нас очень важны, и Макс помогает их финансировать. В сущности, я очень завишу от него из-за денег, которые он вносит. Речь идет о значительных суммах.

— Вы говорите о программах в области образования и профессиональной подготовки.

— Да, они рассчитаны на молодых и включают также поиск для них жилья, оказание помощи, чтобы они, в свою очередь, помогали родителям, младшим братьям и сестрам, прививали им навыки участия в политической жизни, если таковая существует.

— Если таковая существует?

— Во многих странах есть только диктаторские режимы.

— Значит, в случае с этими странами вы не даете им навыков политической деятельности?

— Нет, даем, но иначе. Сабрина, дорогая, если вы не приведете себя в порядок, Макс примет вас за шеф-повара, а не за хозяйку этого дома, а то и вовсе перепутает с мадам Бессе.

— Хорошо, сейчас иду, но я задала вам еще не все вопросы. По-моему, говоря о пище и кулинарии, вы объясняете все до мелочей, но стоит мне начать спрашивать о вас самом, как вы начинаете отвечать очень уклончиво.

— Ну идите же, — мягко попросил Робер. — День выдался на славу, мы вдоволь позанимались.

— О! — У Стефани вырвался жест разочарования. — Вы с Максом иногда такие скрытные.

Но, принимая ванну, она выбросила Робера из головы и стала думать о Максе. Его не было уже восемь дней, и дом с каждым днем становился все молчаливее. Что ж, я привыкла к нему, подумала Стефани, выходя из ванны и протягивая руку к банному полотенцу. Он — крупный мужчина и занимает много места. К тому же с ним интересно поговорить.

Она надела шелковый свитер цвета слоновой кости и широкие шелковые брюки в тон, которые Макс купил как-то раз в одном магазинчике в Эксан-Провансе, когда она лежала в больнице. Она надела эти вещи впервые, и ощущение от прикосновения прохладной, облегающей фигуру мягкой ткани свитера и свободно струящихся брюк было таким приятным, что она закружилась на месте от удовольствия. Очень сексуальные вещи, подумала она, застегивая на шее золотое ожерелье, которое Макс подарил ей перед самым отъездом в Марсель. Очень сексуальные вещи, а там — понимай как знаешь.

Она расчесала гребнем отрастающие волосы. Макс несколько раз упоминал о том, какие роскошные у нее были волосы, после того как Сабрина спросила у него об этом, и она поняла, что ему будет приятно, если у нее будут длинные волосы, но отращивала их не потому. Ей хотелось увидеть себя такой, какой она была прежде, такой, какую она не то что почувствовать — представить и то не могла.

Приподняв часть волос, она посмотрела в зеркало на свой лоб. Шрам был длинный, но уже зарубцевался, не слишком бросался в глаза и становился все бледнее; врач говорил, что через несколько месяцев он станет серебристым, а потом почти исчезнет. Щеки, шея и кожа вокруг глаз по-прежнему были в порезах, но с каждой неделей они постепенно бледнели; сейчас на расстоянии они были едва заметны. Довольно скоро вид у меня будет отличный, подумала Стефани, обувая шелковые туфли цвета слоновой кости. Врачи постарались: заштопали с ног до головы. Единственное, чего не будет хватать, — это меня самой.