— Я говорила вам, что обеспокоена деятельностью влиятельных конгрессменов, которые, желая поднять злободневный вопрос, связанный с деньгами, выбирают для нападок университеты. Не знаю, насколько все это серьезно, я стараюсь готовить себя к тому, что дело может принять серьезный оборот, и мне просто нужно выговориться, хотя по большому счету сказать мне сейчас особенно нечего.

— А с Филипом вы об этом говорите?

— Административные вопросы Филипу быстро надоедают.

Сабрина слегка вздрогнула. Значит, вот в чем кроется одна из проблем в их отношениях. Либо административные вопросы Филипу на самом деле надоедают, и он желает примириться со скукой, только чтобы сделать приятное жене. Либо он выдумал скуку, чтобы не давать жене возможности говорить с ним о своей работе дома, потому что даже теперь, когда прошло столько времени, он все еще не может примириться с тем, что она занимает более видное положение, чем он, что она обладает большей властью. Это лишает его чувства, что окружающий его мир предсказуем. И выходит, что в этом прекрасном доме, созданном усилиями двух умных, элегантных, утонченных людей, Клаудия не могла говорить ни о своей работе, ни о том, что ее тревожит, потому что муж ни о чем таком и слышать не хотел. И Клаудии пришлось задуматься над тем, кто сможет с сочувствием выслушать ее и не передать остальным то, о чем говорилось сегодня в тишине ее солярия. Сегодня она шла на известный риск, но не была готова рисковать по-настоящему и быть такой откровенной, какой могла бы. Какой, возможно, станет, мелькнула у Сабрины мысль, если мы подружимся.

Встав, она протянула руку.

— Мне пора, а то Мадлен ждет. Спасибо за ланч и беседу. Надеюсь, мы будем встречаться чаще.

Клаудия поднялась одновременно с ней, и теперь они стояли, крепко держась за руки.

— «Чаще»— это слово мне нравится. Я скоро вам позвоню.

— Надеюсь, в следующий раз вы навестите меня. Миссис Тиркелл не знает французского, но, пожалуй, с удовольствием приготовит нам что-нибудь поесть.

— Спасибо, с удовольствием.

Сабрина неторопливо шла по улице. Лучи солнца пробивались сквозь тень молодой листвы кленов и вязов. Да, тень, подумалось ей. Обязательно нужно будет рассказать все Гарту. Весенний воздух был так нежен и напоен ароматами вспаханной земли, подстриженной травы, сирени и одуванчиков, что ее вновь охватило ощущение умиротворения, которое она испытала у Клаудии. Но к нему теперь примешивалось какое-то тревожное чувство. Обязательно нужно будет рассказать Гарту.

Она помахала рукой хозяину аптеки на другой стороне улицы, ненадолго остановилась, чтобы поздороваться с владельцем магазина «Камины Соренсона». Дойдя до следующего перекрестка, она встретила соседку, покупающую в магазине платье для внучки.

— По-моему, восемьдесят долларов — это дороговато, как вы думаете? — спросила соседка у Сабрины, остановившейся на пороге магазина. — Я хочу сказать, для трехлетней девочки дороговато.

— Очень впечатляющая цена.

— Дочь сказала бы, что я швыряюсь деньгами. Сами посудите, ну долго ли трехлетняя малышка проходит в этом платье? Но какое оно все-таки симпатичное, правда? У французов такие хорошие ткани, вот эта, например, из Прованса, и мне очень нравится.

— Тогда покупайте. Такие платья на самом деле шьют не для детей или их родителей, а для дедушек и бабушек.

— Вы хотите сказать, мы меньше других считаем деньги?

— А что плохого в том, чтобы тратить их на того, кто нам по-настоящему дорог?

— Ровным счетом ничего. Решено, беру. Спасибо, Стефани, я так рада, что вы оказались здесь.

Я тоже рада, что я здесь, подумала Сабрина, продолжая свой путь. Клаудия же говорила: я нашла свое место.

До «Коллектиблз» осталось идти еще полквартала, когда она увидела на углу улицы мальчишку. Он поддевал ногой и отшвыривал камешки. Похоже, он, кого-то ждал. Сердце у нее екнуло.

— Клифф, в чем дело? Что произошло?

— Ничего особенного.

— Ничего особенного?Что это значит? Если ничего особенного не происходит, то почему ты стоишь здесь и поджидаешь меня, ведь ты ждешь меня, не так ли? — Когда он кивнул, она добавила: — А почему ты сейчас здесь, а не на уроке… математики, верно? Сегодня это предпоследний урок, а потом еще один, по американской истории. Плюс тренировка по футболу.

— Ого, а ты, мама, оказывается, все помнишь!

— Только я что-то не припоминаю, чтобы сегодня были каникулы.

Он поддал ногой еще один камешек.

— Мне все надоело.

— Надоело?

— Я и так знаю все, чем они там занимаются.

Сабрина внимательно посмотрела на его хмурое лицо.

— Давай прогуляемся, — предложила она, и они направились в сторону озера. Клифф был уже почти одного роста с ней, и она внезапно ощутила гордость от того, что у нее такой красивый сын. Вот он неторопливо идет рядом — еще мальчик, но мальчик порядочный, честный и с веселым нравом… И можно представить себе, каким он станет, когда вырастет. Но сейчас на его лице не было и тени веселости, хотя Сабрине показалось, что он не столько рассержен, сколько смущен.

— Ты что, встал и вышел из класса потому, что тебе там все надоело?

— А я туда и не ходил. Я и так знал, чем они будут заниматься.

— Это что, из-за уроков, которые тебе нужно было приготовить вчера вечером?

— А я их и не готовил, нам вчера ничего не задавали.

— Я думала, вам всегда что-нибудь задают.

Он пожал плечами.

— Ну ладно, а как ты узнал, чем вы сегодня будете заниматься на уроке?

— Мне сказали.

— Кто?

Он опять пожал плечами.

— Клифф, трудно разговаривать с человеком, который только и делает, что пожимает плечами.

— Я не помню, кто мне об этом сказал. Кто-то.

Вереница парусных шлюпок вытянулась в линию на глади озера, напоминая хвост бумажного змея. Белые треугольники парусов четко вырисовывались на фоне темно-голубой воды. Я так скучаю без парусного спорта, подумала Сабрина. Может, научить Клиффа, он ведь всегда не прочь научиться чему-то новому.

— Тебе что, кажется, что в школе в этом году не так интересно, как в прошлом? — спросила она, когда они вышли на берег озера и двинулись вдоль него.

Клиф пожал плечами.

— Хватит, Клифф, а то моему терпению придет конец. Если я разговариваю с тобой и с уважением отношусь к твоим мыслям и чувствам, то вправе рассчитывать на такое же отношение к себе.

Ей казалось, что он искоса взглянул на нее, и в этом взгляде было едва ли не облегчение от того, что она не позволяет ему грубить.

— Да нет, все нормально. По-моему, все как обычно.

— Но в прошлом году она не была тебе в тягость.

Он хотел было пожать плечами, но спохватился и что-то пробормотал в ответ.

— Я не расслышала.

— Время от времени кое-что меняется.

— Ты не хочешь уточнить, что конкретно имеешь в виду?

— Да нет.

— Почему?

— Ты, наверное, не поймешь.

— Я бы попыталась. Иногда мне хорошо удается понимать людей. И разве ты не для того ждал меня, чтобы поговорить?

— Все дело… — Клифф с трудом подбирал слова. — Все дело в этом парне.

Сабрина уже хотела спросить, о ком он говорит, но потом все поняла.

— Ты говоришь о Лу Чжене. — Она помедлила. — Знаю, Клифф, тебе он не нравится, но ведь он не так уж много места занимает в твоей жизни, правда? Он занимается под руководством твоего отца и будет здесь до тех пор, пока не получит докторскую степень, а потом вернется в Китай. А пока его жизнь тебя вообще мало касается.

— Завтра вечером он придет к нам ужинать.

— Ну и что тут страшного? Он живет в чужой стране, и твой отец считает, что иной раз с нашей стороны любезно дать ему возможность провести время в домашней обстановке. Он держится очень мило, хотя и настолько поглощен своей работой, что уговорить его расслабиться очень сложно. Ты что, считаешь, нам не следует приглашать его?

— Я его ненавижу.

— Тяжелый случай, — помедлив, задумчиво ответила Сабрина. — Ненависть — такое чувство, которое страшно трудно носить в себе, она словно рюкзак, набитый до верху. И если она наполняет тебя, ты чувствуешь, что в горле у тебя першит и понимаешь — что-то не так, а через минуту вспоминаешь, что именно: ты кого-то ненавидишь.