— Меняется их отношение к самим себе, они начинают понимать, что сами могут кое-что изменить в своей жизни. А пока они не начнут об этом думать, что может измениться? Вот им и приходится полагаться на помощь извне.

— Идеалистически настроенные юноши и девушки.

— Нет, молодые мужчины и женщины. Дети Божьи. Если бы ты поработал вместе с ними, то не говорил бы так цинично. Они так прекрасны, Макс, что становятся по-настоящему близкими людьми для бедняков.

— Пока правительство не выследит их, и тогда тебе приходится тайком их вывозить.

— Тебе и мне. Ты же все это знаешь, Макс, мы ведь уже говорили об этом раньше. По-моему, тебе просто нравится, когда я повторяю все заново, как ребенку нравится, когда перед сном ему снова начинают рассказывать любимую сказку.

Макс слегка улыбнулся.

— Может быть.

Робер покачал головой.

— Макс, не нужно сердиться, что нашелся человек, который видит тебя насквозь. Напрасны усилия понять человека, если не любишь его. — Макс ничего не ответил. — Послушай, друг мой, тайная сторона твоей жизни — не моего ума дело. О чем бы ты ни жалел, чего бы ни боялся, что бы ни пытался отрицать — это только твое дело. Но если ты обратишься ко мне за советом, я был бы рад чем-то тебе помочь, если бы ты меня попросил. Но я вижу, какое удовольствие ты получаешь, помогая мне заниматься делом, которым я живу, каким бы незначительным и неспешным оно тебе ни казалось. Мне кажется, удовольствие ты испытываешь от сознания того, что творишь добро, возможно, потому, что это компенсация за что-то другое — то, чем ты занимаешься сейчас или занимался раньше. Вот ты время от времени и просишь меня рассказывать об одном и том же снова и снова, чтобы успокоиться и уверить себя в том, что твои деньги и помощь по-прежнему идут на доброе дело.

Макс помолчал. Он разозлился и замкнулся в себе. Так бывало всякий раз, когда кто-нибудь заглядывал к нему в душу, хотя слова Робера и произвели на него впечатление. Он впервые ощутил прилив теплых чувств к Роберу. Это сильно отличалось от обыкновенной привязанности, которую он испытывал к нему до сих пор. Напрасны усилия понять человека, если не любишь его.У него мелькнула мысль, что со временем Робер, если, конечно, он ему позволит, может стать не просто одним из знакомых, с которым Максу доводилось иметь дело всю свою жизнь, а другом.

Если, разумеется, не учитывать того, что скоро Макс будет очень далеко отсюда…

— Ну что ж… — Робер вздохнул. — Надеюсь, через пару недель у меня будет вся необходимая информация о Яне. Как только я ее получу, сразу дам тебе знать. В прошлый раз, когда подобная история приключилась в Афганистане, пришлось воспользоваться транспортным самолетом. Наверное, на сей раз это будет какое-нибудь грузовое судно.

— Да, поскольку речь идет о Чили.

Робер усмехнулся.

— Иной раз у меня возникает ощущение, что мы с тобой словно двое мальчишек, спрятавшихся за сарай, чтобы покурить. Контрабанда… Этому делу не учат ни на кухне, ни в семинарии. У вас хорошо получается — я имею в виду тебя, Карлоса и Германа. Можно подумать, вы и раньше этим занимались, хотя в таких делах я мало что смыслю. Мне просто следует поблагодарить тебя — ведь ты знаешь, как помочь мне. Похоже, я только и делаю, что благодарю тебя. Чем я могу быть тебе полезен? Сегодня после обеда я уезжаю в Марсель. Я могу там что-то для тебя сделать?

— Зайди в типографию и скажи, что именно тебе нужно для человека, которого ты отправишь на Гаити. Я позвоню им и дам знать о твоем приезде. Знаешь, а твоя идея насчет машинки для штемпелей на конвертах, как в почтовом отделении, совсем неплоха. Надо будет хорошенько ее обмозговать.

Робер рассмеялся.

— Ты должен с каждого диктаторского режима запрашивать по машинке.

— Не вижу в этом ничего невозможного.

Улыбнувшись, они обменялись на прощание рукопожатием, испытывая друг к другу большую симпатию, чем за все время своего знакомства.

— Кстати, — сказал Робер, — сегодня утром видел в городе Сабрину, она ехала на работу. Она прекрасно выглядит — ослепительно красива, как всегда, и счастлива.

— Разве она не довольна твоими кулинарными курсами?

— Похоже, да. Хотя, когда мы занимаемся, я иной раз ловлю себя на мысли: она лишь делает вид, что счастлива и довольна, чтобы я не беспокоился. А сегодня утром она ехала в машине одна, и лицо ее было исполнено такого очарования, которого я раньше не замечал. Значит, у вас все хорошо?

— Да, очень хорошо.

Робер испытующе посмотрел на него.

— Знаешь, Макс, я люблю ее. У нее так много всяких желаний, но она не требует выполнения каждого из них и не жалуется. Я восхищаюсь ею и хочу, чтобы она жила в ладу с собой и с окружающим миром. Я в самом деле надеюсь, что у вас все хорошо. Уверен, ей хорошо в Кавайоне. За такое короткое время она научилась чувствовать себя здесь совсем как дома.

— Я тебя прошу, — отрывисто сказал Макс и вместе с Робером направился к двери. — Мне еще нужно кое-кому позвонить, — извиняющимся тоном добавил он. — Увидимся завтра, ладно? Завтра у вас очередной урок кулинарии?

— Нет, на этой неделе придется его отменить, я еще буду в Марселе. А вот на следующей — обязательно.

Пожав друг другу руки, они попрощались, и Макс проводил Робера взглядом, пока тот шел к машине. Может, оно и хорошо, что он уезжает; слишком уж часто Робер стал о многом догадываться. Сердце у Макса тревожно заныло. Его не волновало всерьез, где он будет жить и как сумеет свыкнуться с новой ролью. Наверное, никогда не настанет момент, когда он сможет расслабиться.

Проводив взглядом маленькую машину, что свернула на шоссе и скрылась за поворотом, он впервые задал себе вопрос: не грозит ли Роберу опасность. Наверное, нет — ничто не привлекало внимания к неприметному, тихому священнику из Кавайона. Никому и в голову не могло прийти, что он создал организацию из священнослужителей по всему миру и занимается тем, что тайком вывозит активистов — в основном студентов — из той или другой страны, или ввозит их туда. Мы с ним одного поля ягоды, подумалось Максу, может, поэтому ладим между собой. Двое котрабандистов среди полицейских, пограничников, в мире, где главное — удостоверение личности. Правда, я всегда смотрел на контрабанду как на способ приумножить свое богатство, а Робер ставит перед собой цель улучшить жизнь бедняков и отверженных, но нас все-таки многое связывает. К тому же мы нуждаемся друг в друге. И он это заметил, хотя мне и не хотелось.

В кабинете зазвонил телефон. Он вернулся к себе и снял трубку.

— Пришел контракт из Ирана, от «Бимерджи», — послышался в трубке голос Карлоса. — Ты скоро приедешь сам, или мне его тебе переслать?

— Я буду у вас в четверг. — Иран, с удовлетворением подумал он. Он вел переговоры с иранцами на протяжении многих месяцев. Наконец они сделали то, что еще оставалось сделать, — поручили «Бимерджи» закупить строительную технику и направили контракт марсельской фирме «Лакост и сын». Он и раньше знал, что в конце концов они согласятся; ни для кого не было секретом, что в Иране есть группировки, пытающиеся свергнуть правительство. А есть ли лучший способ взяться за дело, чем наводнить страну фальшивыми деньгами? Но теперь, зная, что контракт уже существует… он испытал удовлетворение: это то, к чему он долго стремился.

Перед его мысленным взором предстал Карлос в офисе. Все, в том числе и Робер, считали, что это — небольшая типография фирмы «Лакост и сын». Карлос, наверное, расположился за маленьким письменным столом, что стоит за высокой стойкой в приемной. Рядом стальные стеллажи, заваленные бумагой, конвертами, пузырьками чернил и печатями. В проеме двери в соседнее помещение видны большая фотокамера для изготовления пленок, два офсетных печатных станка и небольшой лазерный сканер; чуть дальше — запертая дверь, которая ведет в темную комнату. На стенах приемной — образцы приглашений на торжественные мероприятия, объявлений, визитных карточек, бланков и конвертов с адресами. Все это говорит о филигранном качестве работы, которой типография занимается на редкость успешно.