— Да, любовь моя, — улыбнувшись ей, сказал Гарт и прижался губами к ее губам.

Они не спали почти до рассвета, и эти часы, проведенные вместе, стали для Гарта лишним подтверждением того, как она ему нужна, причем не только тогда, когда происходит что-то ужасное, но и тогда, когда все в порядке. Он обнимал ее с жаром, сознавая, какой катастрофой было бы для него потерять ее, и по ее реакции видел, что и она неотступно думает о том же: может случиться нечто, что разлучит их. Болезнь, смерть, а может, какое-то непредвиденное событие или безумие. Ведь благодаря одному такому безумию их свела судьба меньше года назад. Теперь они словно запутались в странной паутине, случайность причудливо соединена с вероятностью. Их любовь и страсть разгорались все сильнее, по мере того как возрастало ощущение, что возможны всякие неожиданные перемены. Они вели себя все безрассуднее.

Наутро, шагая по территории университетского городка, Гарт вспоминал прошедшую бурную ночь и улыбку на устах Сабрины утром. От недосыпания в голове слегка шумело. Он был настолько ослеплен любовью, что казалось непостижимым: в мире существуют такие понятия, как обман, страх, столкновение непримиримых интересов. И подкуп конгрессменов, подумал он, имея в виду не предстоящую через несколько минут встречу с Лу Чжэнем, а их с Клаудией поездку в Вашингтон через две недели. Он думал об университете, о процедуре предоставления субсидий, о тех научно-исследовательских проектах, которые давали конкретную отдачу, и о тех, которые заходили в тупик, о студентах, которым нужно было уделять время и которые вправе были рассчитывать на максимум того, что он мог им дать. Все это было составной частью мира, в котором жили они с Сабриной. Но ничто, торжественно произнес он про себя, словно давая обет, никакие проблемы или сиюминутные соображения не должны вставать между ними. Они будут бережно относится друг к другу и не допустят, чтобы что-нибудь встало между ними.

Он заранее позвонил Лу и попросил, чтобы тот зашел к нему в десять часов. Взбежав по лестнице, он увидел своего аспиранта, который стоял у входа в кабинет.

— Доброе утро, профессор. — Широко улыбнувшись, Лу протянул руку. — Может быть, обсудим сопроводительное письмо в «Сайенс» с известием о сделанном мной открытии? Я написал его вчера вечером и теперь хочу обязательно показать вам. Тогда они наверняка поместят его в следующем номере, а потом опубликуют и саму работу. Как вы и говорили, много времени это, конечно, не займет: работы, в которых речь идет о крупных открытиях, публикуют быстро. Итак… — Он вынул из портфеля лист бумаги, — … вот письмо. Мне кажется, в нем есть все, что нужно. Как вы думаете?

— Может быть, и не все. — Гарт открыл ключом дверь в кабинет, распахнул ее, и, не закрывая, сел за письменный стол.

Взяв стул, Лу поставил его у края письменного стола, уселся в своей любимой позе — наклонившись вперед. Держа письмо в руке, он продолжал улыбаться.

— А что я упустил?

— Ты не объяснил, как другим ученым повторить проведенный тобой эксперимент.

Глаза Лу расширились от удивления.

— Повторить? Конечно, но ведь… — Но Гарт продолжал не отрываясь смотреть на Лу, и тот запнулся, а улыбка у него на лице мало-помалу исчезла.

Открыв ключом верхний ящик стола, Гарт достал переплетенный экземпляр работы Лу. Подойдя к холодильнику в углу кабинета, он вынул и поставил на стол пробирки с пробами крови, и, наконец, выдвинув ящик, где хранилась картотека, достал компьютерную распечатку анализов. Все это он аккуратно разложил на столе. Лу не сводил взгляда с пальцев Гарта, пока тот разглаживал бумаги.

— Я не буду отсылать твою работу и сопроводительное письмо в редакцию «Сайенс». Уверен, ты знаешь, почему.

— Нет. Ничего не понимаю. Вы же поставили свою подпись под моей работой и сказали, что отошлете ее в понедельник.

— Я сказал также, что еще раз проверю ее за выходные. Вчера вечером я ее перечитал, и кое-что, в частности, гипотеза относительно единственного гена, меня в ней смутило. Ты знаешь, мы несколько раз обсуждали этот вопрос, хотя я не стал досконально проверять твои выводы, поскольку был занят другими делами.

— Но ген-то на самом деле один-единственный! Если вы читали мою работу, то должны помнить, что я это доказал!

Было видно, что Лу сбит с толку, расстроен и говорит совершенно искренне, и на какие-то доли секунды Гарт засомневался, не ошибся ли он: может быть, он взял анализ крови не у тех мышей, у которых нужно было, может быть, анализатор крови вышел из строя, может быть, Билл Фарвер допустил ошибку…

Нет, это невозможно — совпадение стольких случайностей, — этого просто быть не может. Лу Чжэнь — незаурядный актер, это он тоже знал.

— Вчера вечером я взял пробы крови у мышей, которых ты использовал в экспериментах. Вот распечатка, взятая с анализатора крови. Ты сам понимаешь, что она означает. Вероятно, в твоем досье таких распечаток множество. Или, может, когда они стали показывать, что твои мыши здоровы, ты просто взял и уничтожил их? — Воцарилось молчание. — Может, все-таки посмотришь? — Он протянул Лу длинный рулон бумаги.

Лу шевельнулся, по-прежнему держа руки на коленях. Он еле заметно пожал плечами.

— Знаете, профессор, по большому счету это не важно. При проведении эксперимента я где-то допустил ошибку. Это, конечно, не очень хорошо, признаю, но ошибка носила сугубо технический характер. Конечно, она наложила отпечаток на полученные мной результаты, но не на исследовательский проект как таковой. Мне нужно лишь еще раз провести тот же самый эксперимент по всем правилам, и полученные результаты будут точно такими же, как и в моей работе. И тогда другие ученые смогут повторить его и подтвердить мою правоту. Профессор, я знаю,что прав. Главное — научная гипотеза и проведенный эксперимент, а не технические ошибки. Так что, как видите, причин для беспокойства нет.

Гарт был так поражен, что лишился дара речи. Он смотрел на Лу таким взглядом, словно тот принадлежал к неизвестному науке виду живых существ. Приняв самоуверенный вид, Лу тоже смотрел на него. Так они и сидели: один ученый против другого. Молчание затягивалось. О стену корпуса чуть ниже окна кабинета ударился мяч; сквозь распахнутую дверь слышался топот ног: студенты направлялись в лаборатории в конце коридора. Больше ничего не было слышно, потому что в субботу большинство студентов занимались, а профессора отдыхали — подстригали лужайки у дома или занимались другими делами по дому, хозяйству, или лежали в гамаке с банкой пива либо с книгой в руках. Для них это был уик-энд, ничем не отличавшийся от остальных. Но для Гарта он означал конец иллюзии. Как и накануне вечером, его снова охватило острое разочарование и ярость, но он и виду не показал, что сейчас творится в душе. Гарт неподвижно сидел за столом. Медленно тянулись минуты, и вскоре нервы Лу не выдержали.

— Стало быть, вы отошлете мою работу в редакцию. И сопроводительное письмо тоже.

— Нет. Разумеется, нет. Ты сам не знаешь, о чем говоришь. Ты сочинил сказку и назвал ее научным трудом, а себя — ученым. Ты не ученый, ты даже права не имеешь причислять себя к ученым. Мы всю жизнь посвящаем научным исследованиям, питая безграничное доверие к тому, что удается доказать. Мы во всем ищем логические связи — причина и следствие, начало и конец, жизнь и смерть — и только руководствуясь ими, движемся вперед. Если оказывается, что мы шли в тупик, мы ищем другие пути. Если же в результате целенаправленной работы или по чистой случайности мы находим то, что искали, то не торопим события до тех пор, пока все не проверим и не убедимся в том, что мы правы и что другие ученые могут последовать нашему примеру, тогда знаем, что мы, пусть незначительно, но продвинулись по тому долгому пути, что называется наукой, и положили начало новому…

— Профессор, такие речи годятся для первокурсников, я их уже слышал. К тому же все, что вы сейчас говорите, содержится в предисловии к вашей книге. Звучит все очень впечатляюще. Но в реальном мире мало что вписывается в эти четкие рамки. Вы же сами знаете это, имея дело с политиками, бизнесменами: те изменяют правила так, как им удобнее. Я изменил кое-какие данные, только и всего, потому что я знаю,что мой эксперимент будут повторять, знаю, что к тем же результатам придут и остальные. Такова истина, как я ее понимаю, и я утверждаю это как настоящий ученый совершенно серьезно, как, по-вашему, и должен поступать каждый ученый.