— Кто не любит?

— Ну, родители.

— Да нет, не может быть. Родители всегда любят своих детей. Это же гены. Спроси у отца.

— А вот мама моя говорит, что они все равно что механические игрушки, потому что внутри у них ничего нет. А еще она говорит, что они ничего не знают.

— Да нет же, Пенни! Послушай, все они знают! И веселятся от души, и ты это знаешь. Вот скажи, разве тебе не хотелось пойти с ними вместе наверх вчера на дне рождения?

Последовала секундная пауза.

— Может быть.

— Да не может быть, а хотелось! Я видела, как ты на них поглядывала. А когда они тебя спросили, ты сказала, что подойдешь попозже.

— Но если сразу отказаться, они начинают над тобой смеяться. А я не сказала маме и отцу, что они тоже будут на дне рождения. Просто сказала, что ты туда тоже пойдешь. Вот я и подумала… что, если что-то случится, я не смогу рассказать обо всем матери. Ну, если бы я пошла с ними, а потом разговаривала с нею, она бы поняла, что я лгу…

— А ты и не лгала! Ты просто не стала ей обо всем рассказывать. Ты и не должна ей всего рассказывать. Ты ведешь себя как ребенок!

— Я не ребенок! Тебе же я о многом рассказываю!

— Подруги — другое дело.

— Она тоже моя подруга. Она всегда права.

— Ну да! Взять то, что она говорила про механические игрушки.

— А мне показалось, в ее словах что-то есть. А почему ты мне не рассказываешь, чем они вчера занимались наверху?

— Потому что ты так и не пришла, а я хотела, чтобы ты тоже там была. Когда мне предложили, я пошла, а ты тоже сказала, что придешь, но так и не пришла. Получается, что ты меня бросила.

— Я все думала… Мне и хотелось, и не хотелось идти… нет, мне, правда, хотелось, но, знаешь, они меня пугают, ничего не могу с собой поделать, они так громко говорят, отпускают шуточки, которых я не понимаю, и от этого я чувствую себя такой дурой! А что они там делали?

— Ну, лежали на кожаных диванах, съезжали с них, хохотали, рассказывали анекдоты, пили пиво и все такое прочее. Телевизор еще смотрели. Знаешь, они были в той маленькой комнате, где кожаная мебель.

— Я эту комнату не видела.

— А Арни с Верой занимались сексом.

— Да ну? Прямо там?

— Нет. Нет, конечно. Кто-то сказал, давайте, мол, здесь, но они ответили, что при всех не будут. Нет, они пошли в одну из спален.

— Терпеть не могу Арни. Он был среди тех мальчишек, которые тогда на перемене толкали меня. Веру тоже терпеть не могу. Она все время смеется надо мной. А что… что ты делаланаверху?

Наступило молчание.

— Барбара! Ты что, тоже? Не может быть!

— Нет. Правда, мне хотелось попробовать, узнать, что это такое… ведь по большому счету они только об этом и говорят… и дружат только с теми, кто знает, как это делается… но, знаешь, Джой стал тянуть меня в спальню, а потом опустил руку вот сюда, стал тыкать мне языком в губы. Это было так противно, от него еще разило пивом, он стал сосать мой язык. Мне показалось, что он у меня его сейчас оторвет! Бр-ррр! Кошмар!

— Он сосал твой язык? Ну и нахал!

— Ага. Нахал и есть!

— И что ты сделала?

— Вырубила его.

— Вырубила?

— Ну, я толкнула его, и он упал на спину. Там, сзади, на полу лежала подушечка для ног, вот он споткнулся об нее и упал.

— Разозлился?

— А ты как думаешь?

— Ну и что он?

— Стал обзываться. А остальные начали ржать.

— Над Джоем?

— Нет. Надо мной! — Голос у Барбары упал. — Они сказали, что я глупая, слишком задаюсь, и обозвали сучкой. А потом обступили меня со всех сторон и стали танцевать вокруг, знаешь, да? Я стояла в середине, а они все время кричали: сучка, сучка, сучка… Ненавижу это слово. Все было так ужасно, они вели себя так подло. Раньше они никогда так не делали.

— Это с тобой они так не делали. Ты же все время крутишься рядом с ними, словно они тебе нравятся. В такие минуты я тебя ненавижу.

— Да не нравятся они мне! Вообще-то, я их терпеть не могу. Да я никуда и не ходила с ними после занятий, вообще никуда. Они просили, но, знаешь, я терпеть не могу, когда они насмехаются надо мной, как вчера вечером. Да и над тобой тоже. А они ведь в самом деле классные ребята, Пенни, и мне, правда, хочется быть похожей на них, хочется им нравиться.

— Для них заниматься любовью и трахаться — это одно и тоже.

— Что? Ну ты и сказала! Что это значит?

— Они занимаются тем, что не имеет ничего общего с любовью. Превращают чувства во что-то обыденное, словно руку пожать. Или почесать, чтобы унять зуд.

— Там, где чешется? — Барбара рассмеялась. — Кто это так говорит?

— Моя мама.

— Ты только и говоришь, что о своей матери! Знаешь, она довольно милая женщина, но ничего не смыслит в сексе. Для этого она слишком стара.

— А вот и смыслит. Причем в сексе тоже, готова побиться об заклад. Они с отцом то и дело целуются. Знаешь, как-то раз он опустил руку вот сюда и поглаживал пальцами, а мама ему и говорит: «Какие у тебя мягкие руки». Тихо так сказала, а потом еле слышно рассмеялась. По-моему, она была очень счастлива, и мне бы тоже так хотелось… когда-нибудь. Знаешь, они думали, что они одни на кухне. А еще часто по утрам в субботу и воскресенье дверь их спальни заперта на ключ. А однажды мы с Клиффом слышали, как они в спальне разговаривали, а потом эти… звуки, понимаешь?

Гарт крепче прижал к себе Сабрину, которая сидела на подоконнике, прислонившись к нему спиной.

— Может, поставить дверь поплотнее?

Она улыбнулась.

— Мне кажется, что наша с тобой любовь немыслима без этого, и она все должна слышать.

— …и я поняла, что они… занимаются этим, — докончила Пенни голосом, в котором сквозили торжествующие нотки.

Барбара вздохнула.

— А вот мне никак не удается ничего такого услышать. Родители целуются нечасто. А если это происходит, то не у меня на глазах. На ночь они закрывают дверь, а встают рано, еще до меня. Вот было бы здорово как-нибудь послушать. Наверное, они не так уж много этим занимаются. — Последовала секундная пауза. — Значит, твоя мама так и сказала — почесать, чтобы унять зуд?

— Нет, она говорила, что все должно быть иначе. Хотя, когда этим занимаются дети, так и есть. А еще она сравнила это с чем-то еще… сейчас вспомню. А-а, со спортивными занятиями после уроков.

Они хихикнули.

— Футбол, софтбол, гимнастика и траханье, — уже громче произнесла Барбара. — Можно повесить расписание на доске объявлений, и мы бы отмечали, на каких занятиях мы уже…

— Тс-с! — шикнула на нее Пенни.

Она слегка понизила голос.

— Но разве тебе не хотелось бы попробовать? Узнать, что это такое на самом деле? А то, знаешь, все говорят, что это классно, а когда не понимаешь, о чем говорят, чувствуешь себя такой дурой. Начинаешь думать, что они уже совсем взрослые, а ты еще ребенок.

— А вот мама говорит, что нужно подождать, пока не встретится человек, которого я на самом деле полюблю, с которым у нас будет все общее. Вот тогда это и будет любовь, а не только траханье.

Гарт поцеловал Сабрину в щеку.

— Какая все-таки умница мама у Пенни, — пробормотал он.

— Не может быть, чтобы она так сказала! — воскликнула Барбара. — Да ну? Твоя мать что, в самом деле так выражается, когда ты рядом?

— Конечно. Ну, она нечасто так говорит, считает, что это не очень хорошее слово. Но, знаешь, как-то раз я сказала ей, что ребята в школе говорят: потрахаться, помастурбировать… словом, ты понимаешь. Вот тогда мы обо всем и поговорили.

— Ну, ей легко говорить. Она может говорить и о зуде, и обо всем остальном — ведь она не ходит в школу. А с чего ты взяла, что нужно ей верить?

— Она говорит, что они — еще дети, — продолжала стоять на своем Пенни, — а если и насмехаются над нами, то, наверное, потому, что боятся, но не хотят в этом признаться.

Воцарилось молчание.

— Она думает, что они боятся?

— Да, она так и сказала. Сказала, что они слишком далеко зашли и теперь не знают, как выбраться. Примерно так.