Отсутствие в то время в Московском училище сложившихся традиций в системе преподавания (училище было основано совсем недавно — в 1843 году) обеспечивало как педагогам, так и ученикам значительную гибкость по отношению к господствующим эстетическим требованиям и установкам. Молодежь, занимавшаяся в Училище, овладевала необходимыми профессиональными навыками, но живые впечатления играли для художников, несомненно, определяющую роль.

Среди коллег по учебе Соломаткин особенно выделял В. Г. Перова и наполовину в шутку, наполовину всерьез говорил:

Искусство я начал понимать только с тех пор, как увидал работы Перова, который меня так увлек, что теперь страсть и любовь к нему я чувствую чуть ли не больше, нежели к великолепному мало-российскому салу и украинской горилке 9*.

В свою очередь Перов также обратил внимание на словоохотливого и веселого юношу, автора мастерски исполненных эскизов. Считается, что именно с Соломаткина Перов во время работы над картиной “Приезд станового на следствие” написал голову письмоводителя с подвязанной щекой.

4 В. Г. Перов. Приезд станового на следствие. 1857. Фрагмент

Соломаткин оказался примерным учеником. Посещая оригинальный класс, он получает похвальный лист в поощрение успехов и хорошего поведения за 1855 год, в 1856 году обучается в гипсовом головном классе, а в 1857-м “за особые успехи […] рисовать с гипсовых голов, за лучшие рисунки” 10*переведен в гипсовый натурный класс. В 1859 году Соломаткин вновь отмечен в числе показавших хорошие успехи учеников. Учителя покровительствовали способному юноше.

Покойный ваятель Н. А. Рамазанов, — сообщает Ледаков, — […] подметил выдающийся природный талант Леонида Ивановича и немало последнего поддерживал, даже взял потом к себе, когда узнал крайнее положение даровитого ученика 11*.

Подобные дружеские отношения между педагогами и учащимися были весьма характерны для Московского училища.

Воспоминания Ледакова, относящиеся к данному периоду жизни Соломаткина, рисуют начинающего художника еще малообразованным, но вдумчивым, способным, обладающим чувством юмора юношей. Обратимся к самому началу этих воспоминаний.

В первых числах сентября, поступив в московское Училище живописи и ваяния, я, в числе прочей учащейся молодежи, уселся за парту рисовать поставленную профессором гипсовую голову Эскулапа. Рядом со мной разместился, также из вновь принятых поступивших, лет 16–17, мужественный, плечистый, рослый, здоровый, с вьющимися белокурыми волосами молодой человек. Мой сосед принялся как бы машинально чинить карандаши и пристально всматриваться в задумчиво склоненное лицо гипсовой головы Эскулапа.

— Это что за персона будет? — не поворачивая головы и не отрывая глаз от Эскулапа, с сильным малороссийским акцентом, шутя спросил меня сосед. При этих словах я был поражен еще больше, чем атлетическим сложением моего соседа, его могучим, чудесного тембра баритоном. Мне не верилось, что такие мощные, звонкие и вместе с тем певучие звуки, потрясающие на далекое пространство воздух, при самом обыкновенном разговоре льются из груди 16-17-летнего юноши… Я объяснил, что такое Эскулап.

— Нехай его будет Эскулап, — ответил мой сосед и принялся медленно водить карандашом по листу ватманской бумаги и набрасывать контур гипсовой головы. Не отрывая карандаша и водя им по бумаге, мой оригинальный сосед спросил мою фамилию; я сказал, и спросил в свою очередь его фамилию.

— Соломаткин, — был ответ.

[…] Когда во время антракта я и прочие товарищи взглянули на рисунок Л. И. Соломаткина, то, к общему удивлению, заметили, что голова Эскулапа нарисована с большим пониманием дела, но с громадным носом, в виде дули, очевидно, с умыслом приставленным ученому античной Греции. На экзамене этот нос обратил потом общее внимание профессоров, над которым они немало хохотали, но это обстоятельство не помешало начинающему ученику получить хороший балл 12*.

Известно, что в годы учебы Соломаткин писал перспективу одного из кабинетов Училища, что для ученической художественной лотереи была принята и оценена в двенадцать рублей его копия с картины И. К. Айвазовского “Морской вид” 13*. Однако уже в Москве явственно обозначился сохранившийся на всю жизнь интерес художника к бытовому жанру — для выходца из народа вполне естественный и закономерный.

К концу 1850-х годов Соломаткин начинает все чаще думать о Петербургской Академии. По словам Ледакова, это намерение горячо поддерживал Перов, доказывая, что “и средства и система преподавания в Академии несравненно богаче и лучше во всех отношениях” 14*. Обстоятельства сложились так, что переезд в Петербург пришлось ускорить. В феврале 1861 года Соломаткин подает прошение в Академию художеств на имя конференцсекретаря П. Ф. Исеева, гдепишет:

Занимаясь в классах, я совершенно не думал о прошлой жизни, как неожиданно был извещен из города, где я числюсь мещанином, в том, что я, как одиночка, состою на очереди в предстоящий выбор [рекрутский набор — Е. Н.]

Получив письмо, я обратился за советом к преподавателям училища, и они объявили мне, что я должен для избавления себя получить звание художника или поступить в число учеников Академии.

Захваченный врасплох, не имея по недостатку средств никаких работ с натуры, я, естественно, лишен надежды получить звание художника и поступить в число учеников Академии по новому уставу не могу [для этого требовалось знание общеобразовательных предметов: всеобщей и русской истории, русского языка и словесности, эстетики и археологии и т. д. — Е. Н.], потому что лишен был условиями своей жизни всякого научного развития, каковое обстоятельство и заставляет меня повергнуть участь свою на воззрение Ваше, просить Вас великодушно разрешить мне поступить в число учеников Академии, или, если то возможно, разрешить мне писать на звание художника, в месте, каком Вам угодно, тем самым я могу быть уволен от предстоящей очереди 15*.

5 Прошение Соломаткина с просьбой зачислить его в Академию художеств

6 Н. Г. Чернецов. Петербург. Академия художеств. 1826

Прошение Соломаткина было принято. Его зачисляют в Академию в качестве вольноприходящего ученика. Действительный член московского Художественного общества А. А. Ряби-нин записывает ученика Соломаткина на свое имя и обязуется оплачивать его дальнейшее обучение 16*. Эта сумма составляла двадцать пять рублей в год.

Устав Академии 1859 года предоставлял академическому начальству право принимать вольнослушателей без всяких ограничений, лишь бы те регулярно вносили вышеозначенную плату. И. Е. Репин писал:

Когда в Академии были уже вольноприходящие вольнослушатели, в нее потянулись со всех концов России юноши разных сословий и возрастов. Тут были полуобразованные мещане и совсем невежественные крестьяне, и люди с университетским образованием; все они шли сюда по собственному влечению и несли свои идеи 17*.