Александр Беловец
Дневник самоубийцы
«Здравствуй, дневник…
Чёрт, я даже не знаю о чём писать! Если бы не Док, не стал бы и заводить подобную тетрадь. Ладно, ещё раз…
Здравствуй дневник…
Или лучше дружище? Док говорит, если сложно рассказывать о наболевшем бездушной тетради, нужно представить, что пишешь письмо другу. Стоит попробовать.
Что ж, здравствуй, дружище…»
Этот дневник я обнаружил, когда решил разобрать лестницу на второй этаж. По правде говоря, она выглядела довольно сносно, но противно поскрипывала. И раз уж я затеял переделывать весь дом, то и лестницу сия участь не миновала.
Толстая тетрадь в выцветшем кожаном переплёте была присыпана слоем мелкого мусора, что годами сочился сквозь щели между ступенями. Конечно, находка меня заинтересовала но, пролистав её, я понял, что дневник некоего Истера Линн хотя и задумывался как психологическая отдушина, но так ей не стал. Не от того, что этот человек вместо мыслей наполнял страницы поваренными рецептами. Нет, просто откровенных писем мнимому другу было написано не так уж много. Дальше дневник оказался девственно чист. Либо Истер вылечился и перестал испытывать потребность в откровениях, либо он недобросовестный лентяй.
Как бы то ни было, не найдя в тех записях ничего интересного, я закинул тетрадь в одну из коробок с ещё неразобранными вещами и дал ремонту себя поглотить…
В следующий раз дневник попался мне на глаза примерно через год, когда внутренняя отделка холостяцкого гнёздышка была полностью закончена и я, наконец, смог выкроить время между новой работой и разбором вещей.
Дело продвигалось медленно, осложнённое не только слиянием с коллективом и вниканием в новую должность, но так же моей жуткой привязанностью к старым вещам. Буквально каждую я ощупывал, вспоминая, как она ко мне попала, и когда добрался до той самой коробки, дневник заново покрылся слоем пыли.
Взяв из холодильника бутылочку нефильтрованного, я уселся в кресло у камина и решил освежить в памяти содержимое моей случайной находки. Домашняя библиотека давно была освоена, и потому сам бог велел скоротать вечер в компании мыслей Истера Линн.
Холодное пиво согрело желудок, и я принялся за чтение…
«Ну вот, дружище, в очередной раз Док оказался прав. Смена обстановки действительно пошла мне на пользу. Я так увлёкся переездом и ремонтом нового дома, что выпал из жизни почти на четыре месяца.
Но что это были за месяцы!
Живя на всём готовом, я не понимал той любви, с которой люди обустраивают жилища, словно птицы гнёзда. Теперь я один из них…
Дружище, ты не поверишь, насколько захватывает собственный труд. Я столькому научился!
И самое главное — я забыл о ней…
Нет, не так.
Конечно же, я помню каждую минуту, прожитую вместе, но теперь перестал просыпаться, видя во сне её остекленевший взгляд. Боль не исчезла, но спряталась за новыми ощущениями. Я почувствовал, что могу жить дальше, а не существовать как до встречи с Доком.
И да, я ведь нашёл работу! Через неделю собеседование, но думаю, всё пройдёт как надо. Новый коллектив мне не помешает…»
«Повезло же этому Истеру, — подумал я. — За четыре месяца отремонтировать дом. А мне вот целый год пришлось экономить и выкраивать каждую монету. Хотя у нас есть что-то общее — переезд, ремонт, новая работа».
Я сделал большой глоток и послюнявил палец.
«Вот уже целый месяц как я тружусь на новой работе. По правде сказать, дружище, впечатления двойственны. С одной стороны я всем доволен. Городок, хотя и небольшой, но недостатка в клиентах фирма не испытывает. С другой стороны, коллектив, в который я попал, весьма своеобразен.
Взять, к примеру, Вейка. Парень одевается как по шаблону. Говорит, что не любит забивать голову выбором одежды и поэтому в его шкафу висит несколько совершенно одинаковых нарядов.
Орвик тоже хорош. Представь себе стотридцатикилограммового, вечно жующего борова, заросшего бородой по самый свитер, и поймёшь, насколько его внешность отталкивает. Хотя не скрою, программист он от бога.
А дизайнер Илата… Парадокс, дружище, чувство стиля у девушки на высшем уровне, а одевается так, будто боится привлечь к себе внимание. Ещё и эти очки на пол лица, в которых она похожа на сову. Такое впечатление, что ей самой нравится быть этакой закомплексованной девственницей. Её переодеть, причесать и накрасить — мужики бы в очередь выстраивались, да кто ж этим займётся? Словом, сапожник без сапог.
Есть и другие сотрудники, но я с ними мало знаком, так как работаю в одном кабинете с этой троицей.
Первую неделю ребята меня сторонились и обращались лишь по работе, но мне удалось перекинуть мостик через пропасть. Нужно было всего лишь проставиться.
В общем, дружище, даже невзирая на все их странности, мы сработались. В конце концов, я ведь тоже не идеален…»
— А вот коллективы у нас разные, — прокомментировал я вслух. — Иногда кажется, что в нашей конторе серые мыши работают. Или роботы… Да, серые мыши-роботы, — сравнение показалось мне удачным и, усмехнувшись, я перелистнул страницу.
«Сегодня я настраивал компьютер секретарше нашего боса. Дружище, ты бы её видел! Русые волосы, осиная талия, а ноги прямо от плеч. Мечта, а не девушка. И знаешь, вопреки расхожему мнению о светловолосых, оказалась настолько начитанной, что я едва не ударил в грязь лицом, когда обсуждали классику…»
— Мне бы так, — вздохнул я, делая очередной глоток. — У нас секретарша — карга старая. Роман о её неудовлетворённости можно прочесть в строках, избороздивших напудренный лоб. Чтоб ей жилось хорошо!
Я задрал дно бутылки над головой, и в горло скользнули хлопья пены. Пришлось вылезать из тёплого кресла и топать ещё за одной. Вернувшись, я продолжил чтение.
«Ты знаешь, пока мы с ней общались, я испытывал…
Как бы правильнее описать это чувство? Док, скорей всего, сказал бы что-нибудь заумное, но где теперь его искать?
На душе было легко и спокойно. Вот когда пишу тебе, испытываю то же самое. Кажется, есть такое слово „умиротворённость“. Оно-то как раз и описывает моё состояние наиболее точно.
Её смех живительным бальзамом пролился на рубец в душе. Впервые после той трагедии я ощутил радость простого человеческого общения. Наверно поэтому и осмелился пригласить её где-нибудь посидеть после работы.
Но она отказалась. Сослалась, конечно, на домашние заботы, но легче от этого не стало.
Чёрт, какой же я кретин! Умиротворённости, видишь ли, захотелось! Забыл, что такие красавицы всегда достаются богатеям. А я ведь теперь никто!»
Дальше несколько строчек было зачёркнуто так, что ни единого слова не разобрать. Видимо автор здорово на себя разозлился.
«Интересно, — подумал я, — кем же ты был в прошлой жизни, Истер Линн? Беспечным богачом или преуспевающим бизнесменом?»
Но дневник не спешил отвечать.
Хотя кое-что было ясно наверняка. С его любимой приключилось что-то ужасное (а что может быть хуже смерти?) после чего Истер потерял всякое желание жить. Выражаясь его же словами, он «существовал», пока психиатр не посоветовал сменить обстановку.
Откровенно говоря, я начал проникаться его новой жизнью. Жаль осталась всего одна запись. Я вспомнил, о чём она, но решил дочитать.
«Дружище, она всё же согласилась! У нас будет свидание!
Представляешь, я зря переживал. На следующий день на электронку пришло письмо, где она объяснила свой отказ. У неё действительно были дела. Мать уехала и попросила приглядеть за парализованной бабушкой. Но через неделю она возвращается, и тогда… Место встречи выбираю я».