— Я вспомнил, что хотел тебе кое-что показать, — он достал какое-то письмо. — Что ты об этом думаешь?

— Ты опять отвергнут? — Лоренс взял письмо и открыл его.

— Вряд ли — это от моей сестры, которая работает сиделкой.

Вики допила кофе и покачала головой, когда Финч подвинул к ней кофейник. Лоренс положил тонкий листок на стол и в ответ на вопросительный взгляд Финча пробормотал уклончивое «не знаю, не знаю».

— Нужно признать удивительное совпадение имен. Если это, конечно, совпадение, — медленно проговорил Финч. — Но странно, что… ну, что мы ничего не слышали.

— Что же здесь странного? — спокойно сказал Лоренс. — Если бы ты был на его месте, ты стал бы обсуждать это с каждым встречным? Лично я бы не стал. Если это правда, очень жаль.

Глядя на них, Вики все больше и больше раздражалась. Она всегда считала, что обсуждать с кем-то свою личную переписку — занятие просто отвратительное. Ведь ясно, что автор писал письмо исключительно для получателя. То, что двое взрослых мужчин могли так сплетничать, словно две старухи за чашкой чая, свидетельствовало об отсутствии у них уважения к личной жизни других, думала Вики, не скрывая своего неодобрения. Потом она увидела в лице Финча подлинную озабоченность и решила, что, пожалуй, слишком строго их судит. В лицах обоих собеседников не было и намека на злорадность.

— Извини, Вики. Мы не собирались утаивать что-то от тебя.

Ей не хотелось брать лежащее перед ней письмо, не хотелось делать вид, будто ей безумно интересен незнакомый человек или анекдот, который так заинтриговал ее коллег. Она взглянула на листок как раз в тот момент, когда со стороны центрального стола раздался взрыв хохота. Грант возразил кому-то веселым голосом, на что Лоренс заметил:

— Похоже, все это не слишком его беспокоит. Думаю, твоя сестра что-то перепутала, Финч.

Тонкий листок затрепетал в руке Вики, и пальцы ее внезапно похолодели. Из мешанины незнакомого почерка на нее смотрело знакомое имя. Пока она просматривала письмо, которого вовсе не собиралась читать, собеседники, казалось, ушли куда-то далеко-далеко.

Обратным адресом была психиатрическая больница на севере Англии. Первый абзац содержал касающиеся исключительно Финча сведения и был написан в легкомысленной манере, чем-то напоминающей самого Финча. Затем изящная ручка сиделки перешла к следующей теме:

«Хочу рассказать тебе еще вот о чем, дорогой, хотя по закону я не имею права упоминать имен пациентов. В мое последнее дежурство перед тем, как я перешла в „Блок“, к нам из „Брайар-Хилл“ перевели новую пациентку. Ее зовут миссис Фэрфакс — темноволосая, хрупкая, маленькая женщина. Той ночью она никак не могла уснуть и ужасно беспокоилась о ком-то по имени Пенни. Рядом с ее кроватью была фотография маленькой девочки, такой светлой и радостной. Еще она упоминала имя „Грант“. Вряд ли я бы об этом вспомнила, если бы на следующий день не получила твоего письма, в котором ты рассказываешь о своем начальнике экспедиции. Я сразу вспомнила это имя. Если бы к миссис Фэрфакс вернулась способность здраво мыслить, я могла бы рассказать ей о тебе, впрочем, не знаю, помогло бы это ей. И потом, вполне возможно, что она не имеет к твоему начальнику никакого отношения. Но все же имя довольно необычное…»

Вики закрыла глаза, чтобы не видеть пляшущих строчек.

Она вспомнила те два снимка, которые он уронил, когда они были в Закирии. «Такой светлой и радостной», — точно такими же словами она могла бы передать и свое впечатление. Если бы она тогда среагировала быстрее и подхватила их, Грант, наверное, рассказал бы ей о Пенни. Но она не выказала ни малейшего интереса, и он ничего не сказал. Да с чего он должен был ей рассказывать? Это не ее дело. Пенни вполне могла оказаться просто маленькой знакомой Гранта. Холодный голос рассудка говорил Вики, что мужчина не станет брать с собой в далекое путешествие фотографии ребенка, если только этот ребенок не близок его сердцу, как…

Вики наклонила голову. С каждым мгновением ее уверенность становилась все тверже. Грант из письма сиделки Лесли и человек, сидящий недалеко от нее, — одно и то же лицо. Лоренс был прав, Грант ни за что не станет говорить о таком ужасном ударе судьбы.

Последние тлеющие угольки неприязни Вики к этому человеку, уже почти погашенные ее быстро расцветавшей любовью, были залиты потоком сострадания.

Внезапно она почувствовала, что больше не может здесь находиться. Пришлось воспользоваться первым из пришедших в голову предлогов.

— Что-то у меня голова разболелась. Здесь так жарко.

Ей даже удалось улыбнуться перед уходом, но уход пришлось на некоторое время отложить.

— О, мисс Харвинг. Одну минутку, пожалуйста. — Это несколько церемонное обращение заставило ее остановиться, и она увидела Генри Свендсена, приближающегося к ней твердой неторопливой походкой.

— Я понимаю, насколько вы были заняты последние два дня, — начал он, — но если бы вы соблаговолили уделить некоторое время моим пленкам… — он помедлил, торопливо оглянувшись, — причем как можно скорее, я был бы вам весьма признателен. У меня в кармане еще одна, если позволите.

Почувствовав угрызения совести, она вспомнила о пленках, которые принес ей Финч накануне ее отъезда в Закирию. Она совершенно забыла об их существовании.

Генри Свендсен прервал ее оправдания и мягко сказал:

— Есть одна очень важная вещь. Я должен просить вас не делать ни одного лишнего отпечатка кроме тех, которые вы сделаете для меня. — Он пристально смотрел ей прямо в глаза. — Я наслышан о вашем благоразумии, но хотел бы услышать гарантии лично от вас. Вы понимаете меня? Ни одного лишнего отпечатка.

Вики холодно посмотрела на него.

— Никто и никогда не узнает об их существовании, кроме вас и меня. Вы это имеете в виду?

— Именно это. — Он едва заметно кивнул. — Спасибо, мисс Харвинг.

Как будто кому-то нужны его драгоценные снимки, думала она, закрывая за собой дверь столовой и с удовольствием вдыхая прохладный ночной воздух. В любое другое время ее бы позабавили мольбы этого маленького человечка о секретности. Дойдя до своей пристройки, она обнаружила, что использованный ею предлог был истинной правдой — у нее действительно болела голова. Она приняла аспирин, погасила свет и легла. Через какое-то время боль утихла, но Вики никак не могла успокоиться. Она села и потянулась за курткой, склоняясь к тому, чтобы открыть лабораторию и начать проявку пленок. Она нерешительно повертела ключ в руках, но потом все же бросила его на ящик, служивший столом, на который швырялись все ненужные в данный момент предметы. Пленки могут подождать, а она лучше немного прогуляется.

Выйдя наружу, она прошла по затененному проулку между лабораторией и ее домиком, потом спустилась к реке. На берегу была скала необычной формы, образующая нишу, в которой было удивительно удобно сидеть. Она закурила сигарету и стала смотреть на ленивый дымок, поднимавшийся вверх и исчезавший в чистом воздухе. Это продолжалось довольно долго; ей хотелось навсегда остаться в этом состоянии полной отрешенности.

Она почувствовала пальцами тепло, сигнализирующее о том, что сигарета скоро догорит, и вздохнула, отказываясь двигаться. Но все же пришлось вставать и на затекших ногах возвращаться обратно. Из лагеря доносились кристально чистые звуки — голоса, смех, пожелания спокойной ночи.

Неслышно ступая обутыми в сандалии ногами, Вики обошла угол своего домика и вступила в тень. Внезапно она остановилась, с трудом удержавшись, чтобы не вскрикнуть — скорее от удивления, чем от страха. Кто-то пытался открыть дверь фотолаборатории слева от нее. Она могла различить лишь смутный силуэт. Вики помотала головой, не веря, что ей это не почудилось, но тут же услышала звук поворачивающегося в замочной скважине ключа и щелчок открывшегося замка.

Изумление сменилось негодованием. Все в лагере признавали лабораторию ее владениями. Она потянулась за своим ключом, шагнув вперед, чтобы разобраться с самозванцем, и пока ее пальцы тщетно пытались нащупать холодный металл, незнакомец внезапно повернулся к ней и направил луч мощного фонаря прямо ей в глаза.