5

Утром во вторник 13 января на ипподроме, по случаю январских ид опять проходили бега.

Иды, празднования в честь бога Юпитера, в христианской Византии отмечались по инерции. Всё-таки, население Империи считает себя римлянами, хотя и говорит по-гречески. И только армия, в основном наёмная, набранная из разных племён и народов, окружающих Империю говорит на латыни, отделяя себя от прочего разноязыкого охлоса собственно Византии.

В тот день трибуны ипподромы оказались полностью заполнены, но вели себя как-то тихо. Скачки были сами по себе, а зрители были сами по себе. Всего заездов, как обычно, двадцать четыре по семь кругов каждый.

На четвёртом заезде трибуны венетов встали и дружно воскликнули:

- Великий автократор, Юстиниан-август! Господь спас и простил осуждённых тобой! И мы им прощаем! Прости и ты их, всемогущий!

Кафисма молчала.

На пятом заезде встали трибуны прасинов и провозгласили:

- Великий автократор, Юстиниан-август! Прости богом спасённых осуждённых тобой! Мы им простили, и ты им прости, всемогущий!

Кафисма молчала.

И так по очереди трибуны прасинов и венетов просили василевса о милости до двадцать первого заезда.

А кафисма упорно молчала.

- Что же ты молчишь, Светлейший? – спросила Феодора мужа, и в её голосе слышалась лёгкое раздражение. – Скажи им, что ты прощаешь тех двоих. Прояви милость. Глас народа – глас Божий!

- Те двое осуждены и должны понести наказание согласно закону, – с досадой ответил Юстиниан.

- Если тебе так нужны их жизни, прикажи и их зарежут где-нибудь в закоулках Города.

- Зарезать в закоулках Города – это не по закону. А мы власть, мы должны соблюдать закон.

- Я предлагала тебе задержать старейшин прасинов. Ты отказался. Сейчас я предлагаю тебе проявить милость. Ты опять отказываешься. Я тебя не понимаю. Что ты хочешь?

- Торжества закона!

Феодора посмотрела на мужа и решительно встала со своего места:

- Я ухожу! Я не хочу слышать, как моего мужа-василевса охлос будет называть ослом!

На двадцать втором заезде у прасинов кончилось терпение.

- Может, в кафисме нет ни кого, и мы зря тут орём? – спросил Зенона Пётр Исихос, брат Элпис. Второй его брат, Павел, стоял рядом.

- Что ты молчишь, ослиноподобный? – закричал он. – Так трудно проявить милость, наигнуснейший?

С трибун венетов ответили:

- Многая лета человеколюбивым прасинам и венетам! Да постигнет кара Господня василевса–человекоубийцу!

- Ника! – с ударением на последнем слоге закричал Пётр. Так подбадривали возниц во время соревнований.

- Ника (Побеждай)! – клич подхватили венеты и прасины и стали покидать ипподром. За ними потянулись остальные. Последними, поколебавшись, удалились иудеи.

Два оставшихся заезда кафисма досматривала в одиночестве.

Выйдя с ипподрома, толпа не расходилась.

- НикА! НикА! – понравившемся кличем созывали своих, тех, кто хотел борьбы за справедливость или просто драки.

- Хорошо, - сказал Зенон Оригену, - мы оскорбили василевса второй раз. И что? Наши сыновья по-прежнему и не мертвы и не помилованы.

- Не помилованы – лучше, чем мертвы, – возразил Ориген. – Живым сбежать можно.

- Куда? За Данубий к гуннам или скифам? Ты думаешь, они знают, что такое сенатор и сенат? А я что там буду делать? Скот пасти?

- Тогда надо идти в преторий префекта города, – твёрдо сказал Ориген, – найти решение суда на казнь и уничтожить его. Нет решения суда, значить нет и казни.

- А если мы уничтожим постановление суда, где моего отца и мать обвиняют в язычестве, все наши предприятия переходят в казну, то мы свободны?

- Думаю, что да, – ответил Ориген. – Это надо опять всё восстанавливать, искать свидетелей.

Пётр Исихос радостно улыбнулся и крикнул:

- Побеждай! В преторий! Нанесём визит префекту Евдемону!

И толпа двинулась в преторий префекта города, благо, что он находился не далеко от ипподрома.

Толпа распадалась на группы по интересам, по знакомствам, по месту жительства не обращая внимания, к каким димам они принадлежали. И обрастала импровизированным оружием. В толпе появились палки, ножи, топоры, молотки, лопаты, тяпки и прочий садово-огородный и другой домашний инструмент. Но появлялись и настоящие копья и мечи. И все поголовно были вооружены пращами. Древним оружием умели владеть все. Праща – это настоящее оружие охлоса. Полоска кожи или ткани, а то и просто верёвка, есть у любого бедняка и в камнях недостаткам не было, а у некоторых были отлиты из свинца снаряды для пращи в виде двух совмещённых у основания конусов, которые называли «птицей» за схожесть по контурам – на греческом языке – пули(πουλί).

Префект Евдемон понял, что с многолюдной толпой вооружённой пусть и примитивным оружием, его стража не справиться и покинул преторий, приказал всем служащим не мешкая уходить в Большой Дворец.

Но всё же Зенону, Оригену и Петру с Павлом удалось поймать несколько служащих претория, которые указали, где искать документы.

Нашли. Прочитали с волнением постановления на листах папируса.

- Это наша свобода! – с волнением сказал Пётр своему брату.

- Посмотрим, как горит наша кабала – сказал Павел и вынул из подставки на стене факел и поднёс пламя к листку. Папирус загорелся, зачадил, и братья с удовольствием следили, как сгорает их неволя.

- А ваш лист вы оставите себе на память? – спросил Павел Зенона и Оригена.

- Нет, поджигай, – сказал Зенон и протянул лист.

Покончив с их листом, Павел с наслаждением кинул горящий факел в кучу свёрнутых в трубочки папирусы и пергаменты. Куча зачадила чёрным дымом.

- Пусть всем будет свобода! – сказал он.

- Не всем – возразил проходивший мимо здоровяк с огромной дубиной на плече – Здесь есть заключённые.

- Заключённые?

- Должники. Недоимщики. Обол задолжал василевсу и вот тебе тюрьма!

И это было правдой, в тюрьме больше содержали, так сказать за экономические преступления, чем за уголовные, в основном бедняки, не сумевшие вовремя заплатить различные налоги, где их подвергали различным пыткам. Но пытки не всегда приносили деньги.

- Освободим мучеников в тюрьме! – закричал Павел.

- Побеждай! – закричал Пётр. – Побеждай!

Клич подхватили. Двери в тюрьме взломали, заключённых освободили, преторий ограбили и подожгли в нескольких местах.

Выйдя из претория, здоровяк закричал:

- Люди! Димоты! Граждане! Здесь не далеко ещё одна тюрьма. Освободим и там мучеников! Побеждай! На Халку!

- На Халку! Побеждай!

- Так это же у Большого Дворца! – воскликнул сенатор Ориген.

- Плевать, – было ему ответом. – Побеждай!

Восставшие повалили назад за ипподром, где блестела медью крыша Халки. Заключённых вывели, здание ограбили и подожгли. Толпа как вода у запруды кружилась на одном месте не находя выхода. Вождей у восставших не было.

- Гадзос! – звал здоровяк с дубиной, явно ища кого-то.

Ему откликнулись:

- Мегале! Ты?

Маленький щупленький вёрткий человек с бегающими глазками радостно хлопал здоровяка по плечу.

- Я, Гадзос, я. Казнь твоя отменяется, по крайней мере, пока.

Здоровяк захохотал.

- Это ты их сюда направил? – поинтересовался Гадзос, имея в виду толпу.

- А кто? Надо же было выручить тебя, приятель. Подельник как-никак.

Гадзос и Мегале были действительно подельники. Гадзос был вор-карманник. Правда, карманов тогда, в шестом веке не было, их заменял пояс. Вот из него у людей бедных Гадзос вытаскивал кошельки ловкими отточенными движениями тонких холёных пальцев. А у богатых, носивших на улице не только деньги за поясом, но и кольца на пальцах, браслеты на руках и цепи на шее, он нагло что-нибудь выхватывал и пускался прочь. За ним гнались и натыкались на Мегале с дубиной. И богачу приходилось отдавать всё. А вот вчера не повезло: Мегале еле отбился, а Гадзоса схватили и завтра утром должны были повесить. Восстание случилось вовремя. Гадзоса освободили.

- А деньги? Ты должен был дать за меня деньги?

- Деньги дал, кому надо. Да видишь, чего твориться? Не жалей, Гадзос, деньги ещё добудем!

- Даже не сомневаюсь. А что случилось, Мегале? Из-за чего бунт. Только коротко.

Мегале рассказал.

- Значить, эти парни в церкви святого Лаврентия в квартале Пульхерианы? – сказал он, хитро посмотрев на напарника. – Это же вниз по Месе и направо. Их надо освободить. А то про них забыли.

Мегале не возражал. Он знал, что его напарник умнее, хитрее его, и он что-то задумал.

А Гадзос закричал тонким голосом:

- Братья! В церковь святого Лаврентия! Освободим двух несчастных! Побеждай!

- Побеждай! – ответили ему, и толпа двинулась вниз по улице Меса.

Огонь, играючи с Халки перекинулся на деревянный храм святой Софии. Лизал её стены. Священнослужители торопливо выноси иконы и прочее церковное имущество. Тушить никто даже и не пытался. А огонь разгулялся, развеселился. Он взял в напарники ветер с Пропонтиды и вот уже загорелся портик Августеона, бани Зевскиппа, сенат. Большой Дворец огонь и ветер пощадили, да ему бы и не дали там разгуляться.