Старшая сестра подняла глаза и нетерпеливо передернула плечами.

— Ах, перестань, Джинни! Я просто не хотела, чтобы ты болтала всем, кто случайно позвонит, что я провожу уик-энд с Нилом. Представляю себе, как были потрясены Саммертоны. Ты же знаешь, они мнительны и наверняка предположили самое худшее.

— А что они еще могли подумать? Когда ты уезжаешь неизвестно куда, да еще с таким человеком, как Нил Мюррей?

— Ты ничего не понимаешь, — раздраженно ответила Анна, — Я влюблена в него.

— Влюблена? И ты говоришь это, будучи помолвленной с другим? Как ты можешь!

— Ради Бога, перестань! Ты всегда была недалекой пуританкой. Что же ты хочешь от меня — чтобы я порвала со всеми друзьями, пока Брент в отъезде? Или мне надо было уйти в монастырь? Неужели ты действительно думаешь, что он целый год в тропиках отказывался от развлечений? Вернись на землю, Джинни!

— Мне не нравится твой образ жизни. Уж лучше я останусь пуританкой и буду верить мужчине, за которого собираюсь выйти замуж. Ты эгоистка, Анна, и, вдобавок, глупа, так как бросила Брента ради этого льстивого болвана. Да он не идет ни в какое сравнение с Брентом!

На мгновение в комнате воцарилось напряженное молчание, которое прервал издевательский смешок Анны:

— Так ты все еще надеешься, дурочка, после всех этих лет!

— Ну и что? — огрызнулась Вирджиния. — Мне-то нечего стыдиться, в отличие от тебя. Вот уж никогда не думала, что буду ненавидеть и презирать родную сестру!

Анна сжалась в кресле.

— Прекрати! Прекрати упрекать меня, займись лучше своими делами! Что я могу сделать? Письмо уже отправлено, скоро он получит его, и все будет кончено. Тут ничего не поделаешь, слишком поздно.

— Нет.

— Нет? — Анна подалась вперед, ее лицо выражало растерянность, вину и тревогу. — Что ты имеешь в виду?

— Я отправила ответную телеграмму от твоего имени.

— Ты?! — Анна сжала губы и побледнела. — Бренту?

— Нет, — покачала головой Вирджиния, — Лансу Пикерингу, человеку, который прислал ту телеграмму. — Она вытащила из кармана листок бумаги и протянула его сестре. — Вот копия моего ответа.

Анна растерянно взяла листок. Ее голос превратился в хриплый шепот, когда она прочла вслух: «Задержите письмо от 16 числа сего месяца. Жду распоряжений относительно выезда. Анна Далмонт».

Даже при виде гнева и страха Анны, Вирджиния не дрогнула.

Прибытие второй телеграммы и вызванная ею буря также не лишили Вирджинию спокойствия. Она знала, что глава ее жизни, в которой говорилось о Бренте Хартлине, еще не закончена: ей следует повиноваться своим чувствам и смягчить для него эту трагедию.

Холодно и отчужденно смотрела она, как Анна ходит по квартире, пытаясь найти выход из ловушки, в которую так неожиданно попалась.

— Нет, — повторяла Анна, — это невозможно.

— Возможно. Ты должна сделать это, если в тебе осталась хоть капля приличия. Теперь уже все решено. Это Ланс Пикеринг, должно быть, американец?..

— Да, — тупо подтвердила Анна.

— Так вот, он направил телеграмму в посольство. Ты получишь визу и выполнишь все формальности, удерживающие тебя здесь. — Вирджиния глубоко вздохнула и продолжила: — Ничто не помешает тебе как можно быстрее уехать.

— Разумеется, — горько отозвалась Анна. — Он ведь участвует в программе медицинской и экономической помощи.

— Неважно, главное, что теперь ты не можешь отказаться поехать. Подумай, Анна, ведь он ослеп! У него ожоги! Неужели тебе не жаль его?

— Он изуродован, — прошептала Анна. — Я всегда ужасно боялась всяких увечий… — Она передернула плечами, как от озноба. — Если бы я все еще любила его… тогда все было бы по-другому, я бы не думала об ожогах, но теперь… Я всем сердцем жалею о том, что произошло, но не могу поехать туда. Попробуй понять, Джинни. Я не могу выйти замуж за человека, которого не люблю, потому что он… — Анна внезапно замолчала.

— Но ведь тебе не обязательно выходить за него замуж. — Вирджиния пересекла комнату и умоляюще посмотрела на сестру. — В любом случае, свадьба не может состояться, пока он в госпитале. Все, что от тебя требуется — соблюсти приличия и побыть с ним в самое тяжелое время. Затем, если ты не изменишь своего решения, то можешь сказать ему об этом, но только не теперь, когда он только что потерял зрение!

Анна, не отрываясь, смотрела на огонь камина. Несколько раз она порывалась заговорить и вновь замолкала в отчаянии. Наконец, когда Вирджиния совсем потеряла терпение, Анна повернулась к ней с сияющим лицом.

— Это должна сделать ты, Джинни. Ты сильнее меня, и если уж ты принимаешь решение, ничто не может заставить тебя отказаться от него. И если ты отдаешь кому-нибудь свою любовь, ты скорее измучаешься сама, чем позволишь страдать другому. Самые отвратительные уродства не испугают тебя, если ты любишь. Я так не могу, Джинни. Если бы я попыталась сделать то, о чем ты просишь, я причинила бы Бренту гораздо больше мук. Он поймет, он сразу почувствует, что мои чувства изменились, как только я заговорю. Я не могу ехать, Джинни, не могу!

Вирджиния опустила голову и закрыла глаза, чувствуя, как на нее волнами накатывает слабость, порожденная отчаянием. За ее спиной Анна вновь заговорила мягким, вкрадчивым голосом.

— Теперь я знаю, что мы с Брентом не подходим друг другу. Если бы не это, я уже сейчас была бы у него. Самоотверженная любовь мне не по силам, меня никогда не привлекала возможность жертвовать. Брент успокоится и найдет себе гораздо более подходящую жену, способную разделить с ним радость и горе. Ту, что сможет понять его одержимость работой. Жаль, что я не способна на такие чувства…

Ответом ей было молчание. Вирджиния понимал что Анна говорит правду.

— Смешай мне коктейль, — вдруг попросила Анна, только покрепче. Я кое-что придумала.

Вирджиния послушно направилась к буфету, где хранились напитки для гостей. Стакан наклонился, и на кофейном столике расплылась лужица. Девушка поспеши за тряпкой.

— Оставь.

Она удивленно подняла глаза и заметила, что Анна пристально смотрит на нее поверх стакана. Что-то во взгляде сестры заставило Вирджинию бросить тряпку и встать у камина. С внезапно вспыхнувшей надеждой она быстро спросила:

— Ты… ты передумала?

— Нет, — покачала головой Анна, поставила стакан и потянулась за сигаретами. Когда она вновь заговорила, ее голос был спокойным и уверенным: — Я хотела бы знать, насколько он плох, прежде чем что-либо предпринимать.

Застыв в неподвижности, Вирджиния смотрела, как Анна протягивает ей руку. На раскрытой ладони, поблескивая зеленым огнем, лежало кольцо. Она попыталась заговорить, но Анна резко прервала ее.

— У меня появилась идея. Сядь и послушай внимательно, Джинни. Ты ведь уже собралась уезжать?

Вирджиния кивнула.

— Ты едешь на пароходе?

— Да.

— Самолетом лучше. Поезжай к Бренту, объясни ему все как можно осторожнее и выясни, сможет ли он забыть меня. И передай это мне. Ты ведь сделаешь это ради меня и Брента, Джинни? А потом отправляйся в Австралию…

Гигантский «боинг» кружил над Бангкоком, ожидая, пока не освободится полоса. Вспыхнула надпись «Не курить», и Вирджиния посмотрела в иллюминатор, но увидела только широкую поверхность крыла.

Она переключила внимание на своих соседей, пыталась хоть чем-нибудь рассеять то ужасное чувство неизбежности, что стремительно росло с тех пор, как лайнер вылетел из Калькутты — последнего промежуточного аэропорта на их пути.

Она рассеянно изучала пожилого китайца, сидящего рядом, который за все время полета едва ли перемолвился словом с тоненькой, похожей на куклу девушкой, поднявшейся с ним на борт. Кем она приходилась ему — женой, дочерью или…? Какие мысли скрывались в этой хорошенькой головке с темными глазами, похожими на озера, полные боли? Вон тот толстяк сел на самолет в Тегеране… Несомненно, у него самое отвратительное лицо из всех, что доводилось видеть Вирджинии, если не считать, конечно, актеров из шпионских фильмов. Что общего мог он иметь со стройным, аскетического вида мужчиной, с которым беседовал с тех пор, как кончился ленч, прерывая слова сдержанными взрывами хохота?