— Прости меня. — На душе у меня муторно.

Мать поднимает глаза и некоторое время смотрит мне в лицо, словно не узнавая. Затем мягко улыбается и треплет меня по щеке.

— Не извиняйся. Ты же моя любимая дочь, я не виню тебя.

Глаза начинает щипать от подступающих слез.

— Я найду того, кто это сделал, мамуля.

— Далеко искать не надо. Это все Филипп. — Мама хмурится. — Он забрал у меня мужа, а теперь пришел по твою душу. — Подбородок у нее дрожит. — Я этого не переживу, Салли. Я должна что-то сделать, чтобы наказать подонка!

Она со стуком ставит бокал на столик и быстро идет в кухню, к телефону.

— Не надо, мама, ты сегодня устала.

Мать набирает цифры.

— Мама, прошу тебя!

— Я скажу этому ублюдку, что убью его. Как ему это понравится?

Я вырываю у нее телефонную трубку и нажимаю на кнопку отбоя.

— Ты перебрала сегодня, мама. Перестань, — резко говорю я.

Целую секунду она молча смотрит на меня, потрясенная моим тоном. Потом бросается ко мне и прячет голову у меня на плече. Спина ее сотрясается от рыданий.

Кто бы это ни был, я накажу его за ту боль, которую он причинил моей матери!

Утром маме уже лучше. Я осталась на ночь, чтобы быть рядом, когда она проснется. Она уезжает в школу, а я возвращаюсь к себе домой, чтобы принять душ и переодеться. Сегодня понедельник, и к вечеру я должна подъехать в «ДБС», как обещала.

Собравшись, звоню Роберту, чтобы попросить его приехать.

— Сейчас самый разгар лыжного сезона, — говорит мой братец раньше, чем я успеваю что-то объяснить. — Я не смогу приехать, разве что если мать при смерти. В чем дело?

Рассказываю ему, что случилось. Роб явно в шоке.

— И что ты намерена делать? Неужели свалишь в свой Нью-Йорк и бросишь маму одну? И это когда весь Каслфорд смотрит по видаку, как ты трахаешься!

Все ясно. Понимания от старшего брата не дождешься. Я, конечно, пытаюсь объяснить, что решается вопрос о моем назначении и что я не могу не ездить на работу. Но Роберт категоричен:

— Не иначе, сестренка, как ты собираешься стать очередной Джессикой Сэвидж. Тоже желаешь, чтобы твоя популярность строилась на скандалах и грязном белье, вытряхнутом на публике?

Считаю до трех, чтобы не сорваться, а затем отвечаю в стиле Спенсера:

— Откуда ты знаешь, кто такая Джессика Сэвидж? Разве уже вышел комикс о ней?

— Ха-ха, как смешно! Прими совет, Салли: попроси помощи у кого-нибудь из своих суперлюбовников. Или они хороши только для порносъемок?

Разозленные, мы оба вешаем трубки. Набираю номер Мака Клири, маминого приятеля, хотя и не уверена, что это здоровая идея. Он как раз собирается уходить, хорошо, что я успела.

Мак отличный парень, поймите меня правильно. Мне странно думать, что в свои годы мама еще встречается — более того, занимается сексом — с добродушным мужчиной, в прошлом ученым. Но я ужасно рада за них обоих.

Объясняю ситуацию Маку:

— Я должна уехать, пойми. Но маму нельзя оставлять одну.

— Дело в той пленке, да?

— А, ты уже знаешь…

Пауза.

— Мне тоже прислали кассету. Я начал смотреть, но когда сообразил, что это грязный компромат, я сразу же…

Дальше я почему-то ничего не слышу: у меня натурально заложило уши. Наконец прихожу в себя.

— Ты… рассказал матери?

— Нет, конечно. Она сама вчера позвонила и рассказала, что произошло. Я хотел сразу найти тебя и предложить помощь, но не знал, как это тактичнее сделать. Твоя мать любит тебя и гордится тобой, мне ты тоже дорога. Скажи, если тебе понадобится помощь, девочка.

Интересно, что Мак даже не просит меня объяснить, откуда взялась запись. Я сама вкратце рассказываю, что пленку сняли нелегально и что кто-то разослал копии всюду, где знают меня или мать.

— Думаю, мне не стоит спрашивать, кто виновен в этом паскудстве, — устало говорит Мак.

— Мама думает, что к этому приложил руку Филипп О'Харн.

— Возможно, она и права. Салли, мне так жаль… слушай, что я могу сделать? Ведь чем-то я могу помочь?

— Мама сейчас в школе, но она сама не своя. А я должна уехать. Ее надо поддержать…

— Не продолжай. Сегодня вечером я буду у нее независимо от того, хочет она этого или нет. — Подумав, Мак добавляет: — Она не должна была отгораживаться от меня в этой ситуации.

— Для нее это нелегко, мама привыкла быть сильной. И потом она считает, что это связано с отцом и расследованием. — «Давай же, Салли, скажи это!» — Ты знаешь, что она любит тебя, но память об отце для нее очень дорога. Поэтому мама и решила возвести стену между вами. Но ей нужна твоя помощь.

Во время нашего разговора начинает мигать сигнал второго вызова. Я прощаюсь с Маком и слушаю этот звонок. Полиция Нью-Йорка интересуется Спенсером. Кейт Уэстон все-таки подала заявление о его исчезновении. Я рассказываю детективам все, что знаю, — имена, даты и прочее. Сообщаю, что полиция Лос-Анджелеса полагала, что Спенсер в Гонолулу, но канал «ДБС» проверил списки пассажиров и не нашел в них мистера Хоза.

После звонка полиции возвращаюсь к матери, чтобы оставить у нее Саманту (бедная мама, у нее уже целый зоопарк дома!). Я разрешаю собакам обнюхать кошку — к счастью, они знакомы — и даю строгий наказ не обижать гостью. Пишу записку маме, что вечером заедет Мак. Запихиваю ключ под цветочный горшок у входа, чтобы парень, который выгуливает собак, мог войти. Затем сажусь в джип и уезжаю.

Для начала я направлюсь в редакцию. Вхожу непринужденной походкой, словно мне на все начхать, но люди все равно оборачиваются мне вслед — чувствую это спиной. В руках у меня коробка для бумаг. Ставлю ее на стул и начинаю собирать со стола свои вещи.

Кто-то подходит сзади.

— Салли, ты же не уходишь от нас, правда?

Это Джо Бикс, коллега.

— Ухожу. Хватит с меня этого паршивого городишки. — Оборачиваюсь. — Как ты считаешь, если я буду брать интервью, хватит ли выдержки у опрашиваемых, чтобы сохранить серьезное и уважительное выражение?

У Джо расстроенное лицо.

— Здесь кассету смотрел только Алфред.

— Ну да, конечно. — Складываю в коробку фото мамы, Роба и себя в рамке.

— По крайней мере я не смотрел, — коротко говорит Джо.

Я выпрямляюсь, чтобы взглянуть на него:

— Спасибо.

Мы обнимаемся. Возможно, Джо — не самый лучший автор в газете, зато он быстро учится. Усердие выдвинуло его в первые ряды, и Алфреду приходится с ним считаться. А еще Джо часто меня выручал.

— Салли, мне без тебя будет скучно. Придется тоже уйти, — улыбается мне Джо.

— Ничего подобного! Теперь ты станешь писать втрое лучше, — улыбаюсь в ответ.

— Ты не должна уходить, Салли, — раздается еще чей-то голос.

Оказывается, собралась уже куча народу.

— Как считаешь, кто во всем виноват? — спрашивает Джо.

— А вы что думаете?

— О'Харн, — почти хором отвечают коллеги.

— Вот и мать тоже так считает. — Отвернувшись, чтобы не прослезиться, начинаю снимать с компьютера забавные игрушки, затем складываю в коробку большой Оксфордский словарь, принадлежавший еще моему отцу.

Закончив, оборачиваюсь и вижу, что собрался почти весь наш коллектив. У всех такие вытянутые лица, что даже хочется рассмеяться.

— Да ладно, ребята, я буду вас навещать.

Тут всех будто прорывает. Объятия, поцелуи, куча трогательных слов — просто бальзам на душу. А я стою с огромной коробкой в руках, неповоротливая, растроганная, и глупо улыбаюсь.

— Кстати, — раздается над ухом негромкий голос одного из коллег, — мне кажется, Алфред сделал себе дубликат, прежде чем полиция изъяла кассету. Получив посылку и просмотрев пленку, он сходил в «Вакетт» и вернулся с чистой кассетой.

«Вакетт» — это магазин видеопродукции неподалеку.

— А где он сейчас? — спрашиваю я.

— У себя в кабинете, — снова почти в один голос говорят ребята. Они явно рассчитывают на сцену. Я их не виню. В редакции вообще накаленная атмосфера, которая требует разрядки.