События, разворачивающиеся в переполненном дворе, приняли настолько неожиданный поворот, что подавляющее большинство народу не смогло поначалу осознать глубину случившегося. И только один человек не впал в ступор, сохранив способность действовать.

Казалось, гнев не полностью затмил рассудок Kларнидеса. Размеренной, как на марше, походкой капитан шел на бунтовщиков. Он смотрел поверх голов мужчин, словно разглядывал что-то видимое лишь ему, и не демонстрировал никаких признаков беспокойства.

Лисинка заметила, что его костяшки побелели, а на потном лице зажегся яркий румянец. На ее глазах качества мужчины и воина навсегда покинули скрывающую их раковину юности. Если б Конан мог видеть, каким воином воспитали Кларнидеса они с Тармисом Рогом! За это зрелище атаманше было не жалко отдать год или два жизни.

Лучник согнулся в поклоне, затем и вовсе униженно бросился к ногам капитана. Kларнидес не удостоил его даже взглядом.

Однако Хоркас не испугался. Злобно сверкнув глазами, он выхватил из-за пояса кинжал свободной рукой, а второй — швырнул факел в открытую дверь склада.

Лисинкa отдала бы еще больше лет своей жизни за возможность подстрелить Хоркаса прежде, чем тот пустил огонь, и не смотреть, как один человек обрекает всех остальных. Но у нее не было ничего подходящего, кроме кинжала, не способного преодолеть такое расстояние. Ее товарищи или лихорадочно искали стрелы, в которых испытывали недостаток, или опасались попасть в Kларнидеса.

Похоже, капитана все это нисколько не трогало. Kларнидес ступал уверенно, как леопард на охоте. Он отпихнул скорченного лучника в сторону, другой сам поспешил убраться с дороги.

Хоркас кружился перед ним, отчаянно размахивая кинжалом, но Kларнидес оставался недосягаем от его смертоносных ударов. Вооружен капитан был коротким мечом, как казалось, направленным под неудачным углом для атаки. Тем не менее, он твердо шел к намеченной цели… Вдруг Хоркас вскрикнул, выпустил клинок и схватился за руку, зажимая извергающую кровь рану. Его губы зашевелились. Возможно, мятежник пытался воззвать к милосердию, когда лезвие Kларнидеса вспороло ему живот, грудь и горло. Три последовательных, стремительных удара со стороны могли показаться одним непрерывным движением.

Kларнидес обернулся и завопил голосом евнуха, попавшего ногой в медвежий капкан: — Во имя Mитры! Идите и сбейте огонь, пока пламя не затронуло сосуды с маслом! Люди гурьбой помчались выполнять приказ, растоптав труп Хоркаса, а также чуть не задавив Kларнидеса и выживших мятежников. Они быстро затоптали бы огонь, если им всем удалось бы протиснуться в дверной проем. К счастью, у некоторых это получилось.

Остальные же толкались, сыпали проклятия и больше мешали друг другу.

Лисинкa была среди тех, кто помогал восстановить порядок. Вначале, она не побежала вперед в толпе воинов. Женщина опустилась на колени около Региуса Панона, закрыв ему глаза. Затем Лисинка накрыла тело немедийца своим плащом и только тогда присоединилась к тушившим огонь людям.

Смутные формы в змеиной пасти прекратили подрагивать. Они слились воедино, образовав фигуру, похожую на обработанный (возможно в глубокой древности) обломок скалы. По сути, это была каменная голова серого цвета с единственными цветными фрагментами в виде драгоценностей, частично заполняющих глазные впадины.

Она стояла вертикально на резной мраморной плите в пределах высокой, узкой пещеры, смутно освещенной вездесущим мхом Taнзы. Сквозь трещину в одной стене можно было рассмотреть полоску звездного неба.

— Тебе, наверное, хочется, чтобы я уверился в важности этого булыжника? — поинтересовался Гролин.

«Это — Душа Taнзы», — ответил волшебник.

Такой ответ не удовлетворил Гролина. Он не осмелился открыто обвинить мага во лжи, но ничего иного ему в голову не пришло.

Волшебник продолжал. «Ты, вероятно, найдешь ее сразу как только проникнешь вовнутрь горы» — продолжил чародей. — «В свою очередь, я обязуюсь направлять тебя на верный путь.

— А сам ты не можешь войти в Гору Черепа? «Скорее, пока не испытываю желания сталкиваться с некими силами до того, как мы достигнем искомого. Или я должен уточнить: пробудившейся древней магии?».

Должно быть, мысли Гролина подсказали волшебнику, что сейчас его союзник не склонен разгадывать загадки. Внезапно изображение Души пропало, и другая, намного большая, пещера предстала пред глазами барона. В центре ее лежала окровавленная туша какого-то огромного пресмыкающегося, похожего на летающих змей, но без крыльев. Чуть поодаль разбойник увидел человека, стоявшего у стены в окружении противников, и узнал его.

— Конан внутри Горы Черепа! «Ты думал, что я стану тебя обманывать?».

— Ну, — Гролин старался подобрать подходящие слова, — Некоторым магам свойственно поступать подобным образом.

«Если им так нравиться, то это их дело. А я поступаю по совести и считаю нужным говорить правду моим союзникам. Или ту ее часть, которую человеческий разум может воспринять и осознать».

Гролин слушал краем уха, поскольку разглядывал уже не труп чудовища, а тех, кто окружал киммерийца.

Вооруженные ожившие скелеты стояли полукругом перед варваром. В пещере находились и другие такие же создания в количестве, не подающимся исчислению.

Множество костей на полу, которые, возможно, были скелетами… или могли бы ими стать в случае применения подходящего колдовства.

— Ты сделал это? — спросил потрясенный разбойник, когда к нему вернулся голос.

«Не я, однако и Конан не использовал магию», — прибыл ответ.

Две истины уравновешивали друг друга. Киммериец не выглядел более мощным, чем прежде. Но, по всей видимости, в недрах Горы Черепа скопилось достаточно таинственных сил для создания ходячих скелетов. Размышляя над этим, Гролин почти не сомневался в слабости своего союзника.

Пламя на складе удалось погасить. Но утром отблески уже другого огня окрашивали небо над замком. Лисинкa организовала то, что все назвали «военной церемонией».

Это был похоронный костер Панона, собранный наскоро из-за недостатка времени и рабочей силы, тем не менее, никто не выражал протестов. Возможно, смерть немедийца не имела решающего значения, хотя ошеломила воинов своей жертвенностью, и, в конечном итоге, сделала многое, чтобы отвести безумие из их умов.

После церемонии Лисинка отобрала для похода сорок бойцов. Оставшиеся перешли под командование Фeргиса. После исчезновения Конана оставлять в тылу цитадель без надлежащей защиты казалось неблагоразумным ходом.

Фeргис покраснел, словно угли костра, когда атаманша попросила, чтобы он уважал ее пожелания. Разбойник стал еще более красным после того, как он согласился, и она скрепила соглашение долгим поцелуем, вызвавшим скабрезные замечания, отозвавшиеся эхом от скал.

— По истине лучше слышать такие звуки, чем предсмертные крики, — проворчал Фeргис, вытирая лицо, как будто его испачкали пеплом.

— Они исходят от сердца воинов, которые победят или умрут, — сказала Лисинкa, и скомандовала трубачу играть сбор.

Женщина не могла говорить за всех тех, кто пойдет с нею. Но для себя она решила, что обязательно возвратится с живым Конаном и головой барона Гролина. Или на худой конец со знанием о постигшей их судьбе.

Если бы у нее ничего получилось, то Лисинка была готова оставить мир людей и выпытывать у богов об участи Конана и Гролина до тех пор, пока те или дадут ответ, или отошлют назад, чтобы она справлялась сама!

Случалось, Конан оказывался перед более странными и опасными противниками, чем компания костяных воинов. Из подобных передряг он выходил с достоинством и без смертельного ущерба для себя, хотя не без новых шрамов. Однако скелеты были врагами, с которыми он не только никогда не сталкивался, но даже и не предполагал, что такое окажется возможным.