Улыбка кривила его губы, поскольку он думал о том, как бы торгаш изумился, узнав что его спаситель начал свою жизнь на землях Хайбории, в качестве вора в Заморе. Может быть, не самый успешный из воров, он, тем не менее, проявил благоразумие не выступить заодно с пиратами. Что в результате и привело к нынешней ситуации.

— Клянусь честью, ты отправишься с нами! И притом в лучшей имеющейся свободной каюте. Также кошелек у тебя немного потяжелеет. Таким образом, по достижению Шамара твой желудок не будет страдать от голода.

— Я и в мыслях не рассчитывал на большее.

Варвар несколько кривил душой, но этот левит также не казался человеком, располагающим к большей честности и откровенности.

В течение двух дней после разговора, пока «Сирдис» двигался вверх по реке к Шамару, Конан спал мало и неспокойно. При этом он не снимал сапог и не расставался с оружием.

Но не скупость левитов сделала киммерийца осторожным. Дело в том, что они являлись мессантийцами, подданными короля Аргоса. Офир был не единственной страной, где за голову варвара обещали награду.

Проживание Конана в Аргосе, какое-то время назад, в основном нельзя было назвать простым. Те же периоды его пребывания, что выглядели достаточно безоблачными, могли повредить репутацию некой дамы, а это не соответствовало понятиям киммерийца о чести.

Все началось после того, как он фактически стал одним из хранителей, защитником города без предварительного одобрения короля. Ну, а закончилось дело прыжком с разбитого причала на борт первого же судна, уходящего за границу.

Конан иногда думал, что, скорее всего, он бы высоко поднялся, служа новой монархии Аргоса. Но только если б держал рот закрытым, видя несправедливость обвинений, предъявленных его старому знакомому. Он мог бы воспользоваться подарком судьбы, однако боги предначертали ему иное. Крепко поспорив с королевскими судьями, Конан оказался на море, где встретил на своем пути Белит.

В последствие, варвар не сильно сокрушался по поводу своего отъезда из Аргоса. Он знал, что правители чаще предпочитают декоративных собачек воинам. И, кроме того, считал, что никакой нормальный мужчина из тех, кто обладал Белит, не мог назвать себя несчастным.

На борту судна не было ни одного истинного аргоссца. Но если левиты поддались на королевские посулы, то вполне могли стремиться отдать варвара под суд из лояльности к своему городу. Возможно также, на корабле находился человек, слышавший о назначенной офирцами награде. Тогда, он мог рассчитывать стать другом короля, доставив ему голову киммерийца.

Однако левиты не давали поводов для подозрений во время плавания, и при этом никак не досаждали Конану. Вероятно, один лишь вид огромного варвара, сидящего на палубе на корточках и очищающего меч от ржавчины и речного ила, обеспечивал миролюбивое отношение. Когда он вставал в полный рост, то казался гигантом по сравнению с членами команды, а его угрюмое, покрытое шрамами лицо, призывало любого человека соблюдать определенную дистанцию.

Утром третьего дня, судно вошло в доки Шамара. Конан получил вознаграждение вместе с остальными членами команды. Его также благодарили и приглашали посетить таверны Шамара. Он не принял ни одного предложения, так как не собирался быть захваченным врасплох. Если бы левиты или кто другой из алчных преследователей вздумали искать киммерийца в различных тавернах, то незнание его точного местонахождения давало большое временное преимущество для того, чтобы его след давно простыл…

Поселение на месте Шамара возникло в очень отдаленные времена. Раньше, чем затонула Атлантида, и тень черной магии Ахерона опутала эту землю. Вода вытекала из богатых родников, рыба имелась в большом количестве, и окружающие город со всех сторон холмы создавали все условия для его легкой защиты.

Когда Шамар стал городом, еще не было государства под названием Аквилония. Тогда он нуждался во всей предоставленной природой обороноспособности, и любых средствах, гарантирующих сохранность. Трижды его осаждали войска Офира, дважды — Немедии.

Однажды даже властителем Аквилонии, когда город поднялся на бунт. В последствии речные пираты захватили половину судов у причалов, а множество жителей увели в рабство.

И все же город выжил. Он процветал, и разрастался, выйдя за пределы старых обветшавших стен, протягивая новые кварталы через холмы, которые в свою очередь нуждались в стенах, и в итоге стал одним из крупнейших городов Аквилонии. Его губернатор носил титул герцога. Его гарнизон исчислялся тысячами конников, пехотинцев, осадных машин. Его купцы обеспечивали воинов всем необходимым, и считались самыми практичными и богатыми в королевстве.

Конан сомневался, знает ли кто-нибудь, сколько людей тут проживало. Наверняка достаточно, чтобы облегчить человеку попытку затеряться в толпе.

Здесь имелись кварталы удовольствия и переулки воров, куда честные граждане предпочитали не забредать ни при каких обстоятельствах. Потребовалась бы больше, чем тысяча корон, чтобы соблазнить их появиться там в поисках того, кто, конечно, боролся бы как лев, если бы они на свою беду, настигли его.

Левит оказался не столь прижимистым, как думал Конан. С собственным кошельком и монетами, полученными от торговца, варвар чувствовал себя достаточно уверенным, чтобы скрываться дольше, нежели у врагов хватит терпения его искать.

Он мог бы даже воспользоваться услугами какой-нибудь игривой распутной девки на ночь, а то и две.

Конан резко выделялся среди других мужчин и его внешность не легко было забыть. Но в кварталах, где он нашел убежище, человеку редко задавали вопросы, а к Конану вряд ли вообще стали бы приставать. Правда, у киммерийца возникла оживленная стычка с неким сводником и его охранниками на почве того, чтобы варвар заплатил прежде, чем женщина ушла с ним. В результате ни один из защитников шлюхи оказался не в состоянии получить оплату.

Однако с женщиной Конан был более чем щедр, и даже в целях ее же собственной безопасности посоветовал покинуть Шамар. Она прислушалась к совету, решив сесть на борт судна, отправляющегося вниз по реке. В общем, они выбрались из кварталов удовольствий поутру, на седьмой день с момента появления киммерийца в Шамаре.

На причале оба почти целомудренно укрывались от случайных взглядов.

— Прощай, Броллия, — сказал Конан.

— Пусть хранят тебя боги, Селлус. Если, конечно, это твое настоящее имя.

Лицо варвара оставалось непроницаемым, словно каменная маска. Безусловно, распутная девка была не лишена ума, но он сам предпочитал именно таких женщин.

— Я не жрец, чтобы рассуждать о богах. Однако могу предположить, что они все-таки не слишком игнорируют меня, иначе я был бы давно мертв.

— Мне грустно… Я знаю, Макрос — старикашка с грязной душой и довольно кровожаден. Хорошо, что меня ему теперь не достать. А вот ты должен подумать о том, как избежать неприятностей. У Макроса есть друзья… — Он обладает плохим вкусом, если называет ту кучу коровьего дерьма своими друзьями. Много кто пытался подло ударить мне в спину, и все заканчивалось, когда в брюхе негодяя торчал мой кинжал. Я не собираюсь лишаться сна из-за ублюдков Макроса.

— Ты идешь или будешь так беседовать до заката? — с высоты палубы донесся грубый голос.

— Прощай, — Броллия всплакнула, и встала на цыпочках, чтобы поцеловать киммерийца.

Он обнял ее за талию, а женщина повисла на его плече. Тогда варвар мягко отстранил Броллию от себя назад на причал и передал матросу на трапе ее багаж.

Туман скрыл реку и судно, отплывающее вниз по течению. Вскоре, единственное, что Конан мог различить, были огненно-рыжие кудри Броллии, стоящей у борта посередине судна. Он хорошо заплатил матросу, что подтвердил отвешенный им низкий поклон, и затем отправился на поиски места, где можно было бы утолить голод.