— Повезло с медью, — сказал Ньюмен, — более или менее повезло с железными дорогами. А с нефтью я потерпел крах.

— До чего неаппетитно узнавать, как вы, американцы, наживаете деньги! Зато теперь перед вами весь мир. Можете спокойно наслаждаться жизнью.

— Да! Вероятно, у меня и правда все есть. Только надоело, что мне вечно тычут этим в глаза. Но кое-чего мне не хватает. Я — человек не слишком просвещенный.

— Ну, особой просвещенности от вас никто и не ждет, — ответила миссис Тристрам и, помолчав, добавила: — К тому же тут вы ошибаетесь.

— Как бы то ни было, я собираюсь жить в собственное удовольствие, — заметил Ньюмен. — Я неотесан, я даже образования не получил. Не знаю истории, ничего не понимаю в искусстве, не говорю на других языках, ничего не смыслю в разной ученой зауми. Но я и не дурак, так что к тому времени, как распрощаюсь с Европой, уж постараюсь кое-чему научиться. У меня почему-то сосет под ложечкой, вот здесь, а почему, понять не могу. Какая-то меня одолевает жажда, так и хочется за всем тянуться и все хватать.

— Браво! — воскликнула миссис Тристрам. — Прекрасно! Этакий варвар с Дикого Запада, простак, в полной наивности вступивший в жалкий изнеженный Старый Свет! Не успели оглядеться и уже готовы на него обрушиться!

— Помилуйте, — сказал Ньюмен. — Какой я варвар? Как раз наоборот. Я видел варваров и знаю, что это такое.

— Я и не говорю, что вы — предводитель команчей и рядитесь в перья. Варвары тоже бывают разные.

— Вот-вот. Я человек вполне цивилизованный, — сказал Ньюмен, — и на этом настаиваю. А если вы мне не верите, готов это доказать.

Миссис Тристрам помолчала.

— Вот поглядеть бы, как вы будете это доказывать, — проговорила она наконец. — Надо бы поставить вас в затруднительное положение.

— Да ради Бога! Пожалуйста! — воскликнул Ньюмен.

— Не слишком ли самодовольно это звучит? — парировала его собеседница.

— Ну что же, — отозвался Ньюмен. — Я о себе высокого мнения.

— Вот бы вас испытать. Дайте срок, и я это сделаю.

После этих слов миссис Тристрам помолчала, словно обдумывая свое обещание. Но в этот вечер ей, видно, ничего придумать не удалось. Однако, когда Ньюмен собрался уходить, она заговорила с ним совсем другим тоном, куда девалось ее беспощадное вышучивание. Теперь у нее в голосе звучали чуть ли не робкие, участливые нотки, такие переходы давались ей с необычайной легкостью.

— Если говорить серьезно, — сказала она, — я верю в вас, мистер Ньюмен. Вы тешите мое патриотическое чувство.

— Патриотическое чувство? — переспросил Ньюмен.

— Именно так. Объяснять слишком долго, да вы вряд ли и поймете. Можете принять мои объяснения за громкие слова. Между тем к вам лично это не относится: речь идет о том, представителем чего вы для меня являетесь. И прекрасно, что вы всего этого не сознаете, а то раздулись бы от гордости.

Ньюмен смотрел на нее в удивлении, силясь понять, представителем чего же он для нее является.

— Простите мне мою надоедливую болтовню и забудьте мои советы. Довольно глупо с моей стороны брать на себя роль советчицы. Если вы не знаете, как поступить, поступайте так, как вам покажется лучше, и это будет совершенно правильно. Если окажетесь в затруднении, решение принимайте сами.

— Я запомню все, что вы мне сказали, — заверил ее Ньюмен. — Ведь здесь так много всяких правил и церемоний…

— Разумеется. Их-то я и имела в виду.

— Да, но мне бы хотелось их соблюдать, — сказал Ньюмен. — Чем я лучше других? Меня это не пугает, я не прошу, чтобы мне разрешили нарушать здешние порядки. Да я такого разрешения и не приму.

— Я вовсе не это хочу сказать. Соблюдайте их по-своему. Ставьте самому себе вопросы. Рубите узел или распутывайте его, как уж вам заблагорассудится.

— Да уж, уверен, рассусоливать я не стану, — сказал Ньюмен.

В следующий раз он обедал на Йенской авеню в воскресенье — день, когда мистер Тристрам не играл в клубе, так что вечером на балконе собралось трио. Разговор переходил с предмета на предмет, и вдруг миссис Тристрам заявила Кристоферу Ньюмену, что ему пора подыскать себе жену.

— Нет, вы только послушайте ее, какая дерзость! — воскликнул Тристрам, который в воскресные вечера всегда бывал склонен к язвительности.

— Надеюсь, вы не дали обет безбрачия? — стояла на своем миссис Тристрам.

— Боже сохрани! — воскликнул Ньюмен. — Я женюсь непременно.

— Ну, это дело нетрудное, — заметил Тристрам. — Только последствия роковые.

— Полагаю, вы не станете ждать, когда вам исполнится пятьдесят?

— Напротив. Я хотел бы жениться как можно скорей.

— Кто бы мог подумать! Вы ждете, что какая-нибудь дама сама придет и сделает вам предложение?

— Нет, предложение я сделать готов. Я много об этом думаю.

— Поведайте же, о чем именно вы думаете?

— Ну, — медленно начал Ньюмен, — я хочу сделать хорошую партию.

— Тогда женись на женщине лет шестидесяти, — вставил Тристрам.

— В каком смысле «хорошую партию»?

— Во всех. Мне трудно угодить.

— Тебе следует помнить французскую пословицу, которая гласит, что самая красивая девушка на свете не может дать больше того, что у нее есть.

— Раз уж вы меня спросили, — продолжал Ньюмен, — скажу откровенно. Я очень хочу жениться. Во-первых, пора. Мне вот-вот будет сорок, и оглянуться не успею. Кроме того, я — одинокий, неприкаянный, мне живется скучно. И раз уж я не женился очертя голову в двадцать лет, сейчас надо действовать осмотрительно. Я хочу, чтобы все было в лучшем виде. Не только нельзя промахнуться, надо попасть в яблочко. Выбрать как следует. Моя жена должна быть замечательной женщиной.

— Voilà se qui s’appelle parler! [29]— воскликнула миссис Тристрам.

— О, я об этом без конца думаю.

— Думаете? А стоит ли? Лучше просто влюбиться.

— Когда я встречу женщину, которая мне понравится во всех отношениях, я полюблю ее. Моя жена будет всем обеспечена.

— Нет, вы великолепны! Какие возможности для замечательных женщин!

— Какая же вы коварная, — заметил Ньюмен. — Вызываете человека на разговор, усыпляете его бдительность, а потом смеетесь над ним.

— Уверяю вас, — возразила миссис Тристрам, — я говорю совершенно серьезно. И чтобы это доказать, я сделаю вам предложение. Не хотите ли, чтобы я, как здесь принято, вас сосватала?

— Вы хотите поискать мне жену?

— Она найдена. Остается только вас познакомить.

— Помилуй! — вмешался Тристрам. — У нас не брачная контора. Он подумает, что ты хочешь получить комиссионные.

— Представьте меня женщине, которая соответствует моим требованиям, — сказал Ньюмен, — и я женюсь на ней завтра же.

— Как вы странно говорите, я вас просто не понимаю. Не думала, что вы будете так хладнокровны и расчетливы.

Ньюмен помолчал.

— Ну что ж, — сказал он наконец. — Я хочу жениться на женщине выдающейся. На этом я настаиваю. Я могу себе это позволить. И если есть возможность выполнить мой план, я должен его выполнить. А иначе для чего все эти годы я столько работал и боролся? Я добился успеха, но к чему мне теперь этот успех? Я понимаю так: мой успех только тогда будет настоящим успехом, если его, как статуя на пьедестале, увенчает красивая женщина. И она должна быть так же добра, как красива, и так же умна, как добра. Я могу дать своей жене очень много, так что не боюсь и многого просить. Она получит все, что только может пожелать женщина; и пусть она будет даже слишком хороша для меня, я не возражаю. Пусть будет умнее и мудрее, чем я, мне это только по душе. Короче говоря, я хочу получить лучшее, что есть на рынке.

— Почему ты мне этого сразу не сказал? — воскликнул Тристрам. — А я-то так старался войти к тебе в доверие!

— Все, что вы говорите, очень интересно, — заявила миссис Тристрам. — Приятно видеть человека, который знает, чего хочет.

— Я уже давно знаю, чего хочу, — продолжал Ньюмен. — Мне довольно рано стало ясно: лучшее, что можно иметь в нашей земной жизни, — красивая жена. Это главное, чего нужно добиваться, — самая большая победа. Когда я говорю «красивая», я имею в виду, что у нее должно быть все прекрасно, и душа, и манеры, не только лицо. Мечтать о такой спутнице никому не возбраняется. Каждый мужчина вправе иметь такую жену, если сможет. Для этого не надо родиться с какими-то особыми качествами, достаточно быть мужчиной. А тогда напряги всю свою волю, свои мозги и добивайся!