– Без последствий не обойтись. Неужели это так важно?

Именно это я ненавидела в Даге. В какой-то момент он требовал, чтобы я принадлежала ему, а затем давал понять, что я ничего для него не значу и могу убираться. Конечно, я чувствовала по отношению к нему то же самое, поэтому, вероятно, наша сексуальная жизнь была вполне приемлемой. Мы всегда занимались любовью так, словно это было в последний раз – или, возможно, в первый, в зависимости от того, разбегались мы в разные стороны или неожиданно воссоединялись.

Мы любим друг друга и доверяем друг другу во многих жизненных вопросах, но каждый раз, когда пытаемся установить серьезные отношения, один из нас или мы оба не можем на это решиться. Не знаю, было ли это знаком того, что мы не подходим друг другу, или каждый из нас испытывал нервное потрясение от того, что нам просто нельзя быть вместе. Возможно, это как-то связано с тем, что мой отец умер так внезапно. Или с тем, что жена Дага, нарушив данную у алтаря клятву, сбежала от него три года назад.

– Для тебя не будет иметь значения, – продолжала я, – если дело закончится тем, что я перееду в Нью-Йорк?

– Значит, переедешь в Нью-Йорк. – Он пожал плечами.

– Прекрасно, я перееду.

– Скотти будет просто в восторге, – несколько минут спустя сказал Даг, – что его запрут на целый день в нью-йоркской квартире.

Просто кошмар!

– И, конечно, твоя мать очень расстроится.

– Нет, – возразила я. – Она только с облегчением вздохнет от того, что я стану жить собственной жизнью. Она все еще думает, что я болтаюсь здесь, потому что боюсь, что она опять заболеет.

– А ты не боишься?

– Не боюсь, – твердо ответила я.

– Если мы намереваемся быть вместе, – он заговорил снова, проехав с милю, – то я могу тоже переехать в Нью-Йорк и получить там работу. Или переведусь в Стамфордский суд, и мы сможем жить в Гринвиче или где-нибудь еще.

– Гринвич? У меня нет миллиона долларов, – раздраженно сказала я, злясь от одной мысли, что мои крылья, чтобы перелететь в Нью-Йорк, были столь быстро подрезаны.

– Но может быть, – рассмеялся он.

– Пока у меня нет ничего, – возразила я. – У меня есть машина, за которую я еще не расплатилась, компьютер, за который я тоже не расплатилась… У меня нет одежды…

– Ха!

– Это не та одежда.

– Займешь денег у матери, и все образуется.

– А как быть со Скотти?

– Оставь его у матери или у меня. Ты ищешь пути к отступлению, Салли?

– Ищу пути к отступлению, – подтвердила я, глядя, как солнце садится за горы Коннектикута.

– Это хорошо, что ты немного нервничаешь. – Даг похлопал меня по колену. – Это означает, что грядут перемены.

Даг не остался на ночь. К тому времени, когда мы подъехали к моему дому, я была слишком взволнована от предстоящей работы для «Экспектейшнз», чтобы думать о чем-либо другом. Поэтому он повез меня по длинной, покрытой гравием дороге через «Бреклтон-фарм стейблз» и затем свернул на изрезанную колеями грязную дорогу, которая служила мне подъездным путем. Мы заехали глубоко в лес, далеко от главного дома, и вскоре оказались на большой поляне, где стоял мой односпальный сарай. Больше столетия этот дом населяли поколения надзирателей, служивших Бреклтонам, которые из поколения в поколение были фермерами и разводили лошадей. Однако в последнее десятилетие ферму унаследовал сын который предпочитает жить в Бостоне, поэтому, сдавая в аренду большую часть полей другим фермерам, он позволил некоему парню взорвать самое большое поле, чтобы вынуть огромный камень, затем продать плодородный слой земли, и все дело закончилось тем, что там появилось прекрасное рукотворное озеро, которое, как и планировал наследник, только улучшило доставшуюся ему от предков землю, где он собирался разбить поле для гольфа на восемнадцать лунок.

Во всяком случае, мой домишко – за лесом, вдалеке от взрывных работ, и я в полном уединении и покое. Если бы были деньги – об этом можно только мечтать, – я бы выкупила большую часть фермы и стала фермершей. Собирала бы урожаи табака. (Большинство людей не знают, что листьями коннектикутского табака обертывают дорогие сигары.) Развела бы коз и готовила козий сыр. Возможно, делала бы мороженое – такое жирное, что ко мне приезжали бы со всей округи. Могла бы выращивать каперсы, потому что люблю их, или, возможно, выращивала бы зерно, или мне бы захотелось построить винокурню, куда могли бы приезжать люди и где я изготавливала бы редкие сорта виски или водки по сто долларов за бутылку. В общем, мечтать не вредно.

(Мать говорит, что в этом отношении я очень схожа с отцом – мечтательница. А возможно, я, как и многие, стала бы выращивать овощи и поставлять в Нью-Йорк.)

Чтобы добраться до моего дома, надо иметь четырехколесную телегу. Когда дорогу не сковывает лед, она сплошная грязь, особенно весной. Вот почему мне пришлось купить джип «чероки», а не «миату», как хотелось.

Даг поцеловал меня, пожелав спокойной ночи, и ждал в машине, пока я открывала дверь в дом, где меня чуть не сбил Скотти, прыгая от радости. Я подождала, пока машина Дага не скрылась за поворотом, после чего выпустила Скотти, и он исчез в ночи.

Я немедленно направилась в угол гостиной, который служил мне кабинетом, и включила компьютер. Затем прошла на кухню, приготовила кофе и позвонила приятелю-юристу в Калифорнию, фирма которого, как я знала, представляла интересы многих писателей Лос-Анджелеса. Возьмется ли он изучить договор, который намеревается заключить со мной журнал «Экспектейшнз»? Разве мне не надо удостовериться в этом? Конечно, я заплачу ему.

– «Экспектейшнз»! Салли! – закричал он. – То ты работаешь в какой-то паршивой газетенке в Коннектикуте, а теперь уже в «Экспектейшнз»?

Что он имел в виду под паршивой газетенкой? По крайней мере мы печатали новости, а не сплетни, кто с кем спит. Я поблагодарила его и обещала переслать договор по факсу.

Я прошла в спальню, чтобы переодеться в просторную футболку, затем на кухню, чтобы впустить Скотта и накормить. И наконец-то я смогла сесть за компьютер, подключиться к Интернету и поискать, что есть в сети.

Без труда нашла там Касси Кохран. Я даже вздрогнула от. неожиданности, какой красивой она оказалась. Это был тот тип красоты, с которой делают карьеру перед камерой, и я сразу поняла, какой успех ее биография принесет журналу «Экспектейшнз». У нее потрясающее лицо, как говорится.

Ожидая, пока принтер даст мне распечатку всех материалов по Касси Кохран, я схватила справочник «Кто есть кто в Америке», который принесла домой из офиса. Кохран… Вот.

Гм. Удивляюсь, что ей пятьдесят.

Неужели пятидесятилетняя так выглядит? Это, конечно же, фото для прессы; вне всякого сомнения, отретушировано; к тому же четкость на моем компьютере не из лучших.

В следующие три часа я рыскала в Интернете, собирая базу данных, и к двум часам ночи узнала всю подноготную о своей клиентке.

Касси Литтлфилд родилась в Седар-Рапидсе, Айова. Ее отец умер, когда ей было одиннадцать. Окончив Северо-Западный университет, она сразу вышла замуж за Майкла Кохрана. Они оба работали на телевидении в Чикаго, где ее муж выдвинулся у них был сын Генри. Затем они переехали в Нью-Йорк, где муж стал исполнительным директором отдела новостей, Касси продвигалась по службе медленно, но упорно и к сорока годам поднялась до руководителя отдела новостей на «ВСТ став первой женщиной-руководителем на телевидении Нью-Йорка. Год спустя Майкл был уволен из «ВВКК» и стал независимым продюсером.

Через три года Касси переманили в заново сформированную компанию «ДБС», чтобы возглавить новую телевизионную сеть национальных новостей. Через шесть месяцев ее назначили президентом всей телевизионной сети, и в ее задачу входило создавать новые программы для телевидения. Она создала и продала такие ток-шоу, как «Шоу Джессики Райт» и «Новости Америки с Александрой Уоринг».

В первый же год ее работы на «ДБС» Кохраны развелись, и Майкл переехал в Лос-Анджелес. Через восемнадцать месяцев Касси вышла замуж за Джексона Даренбрука, который рано овдовел и многие годы был завидным женихом. Он был всего на два года старше Касси.