Также и со спортивными успехами: в наши дни спорт требует больше призвания и больше жертв, чем религия.

Особенно альпинизм.

Уго замечтался. Преимущество его профессии в том, что всегда находится время на то, чтобы мечтать и читать. Недостаток ее в том, что невозможно извлечь из этого пользу.

Хватит мечтать, Уго. Пора в дорогу! Грузовичок сворачивает вбок, поднимается по соседней долине и выходит из леса, катит вдоль зеленого мутноватого потока, пробирается по нескончаемым осыпям страшной крутизны, лавируя между упавшими на дорогу камнями. Иногда им приходится покидать кабину, доставать ломы, используемые как рычаги, и вчетвером толкать какой-нибудь валун в реку. Потом все долго следят за удивительно медленным падением камня, смотрят, как он тонет и как расходятся круги на зеленой воде. И быстро забираются обратно в грузовик, пока его не расплющил упавший сверху обломок скалы.

Еще несколько часов – иногда неизвестно почему дорога шла под уклон, затем, и тоже по непонятной причине, вновь поднималась, – и они снова выбираются на пустынное плато. Вдали расплываются контуры горного гребня.

И только вблизи становится ясно, что такое этот хребет: желтая скала, прямым продолжением которой высятся рукотворные стены – как будто человек задумал дополнить природу. А разве он когда-либо делал что-то другое? – мелькнуло у Уго, прежде чем он возвратился к первой, главной мысли: к монастырю Гампогар Дзонг.Вернее, к его руинам.

Было уже темно, почти наступила ночь: казалось, она внезапно пала на землю, как только Дю включил свои фары, стараясь получше разглядеть дорогу и не угодить в какую-нибудь колдобину. Свет фар еще шарил по дороге, выхватывая впереди крутой откос, когда Дю заглушил мотор.

Полуразрушенная, мощенная камнями тропинка ведет наверх. Прислонившийся к скале монастырь снизу незаметен. Наскоро подкрепившись, Уго с Каримом начали подниматься по каменным ступеням, намереваясь устроиться на ночлег в одной из его келий; оба китайца предпочли кузов грузовика.

Вряд ли им стало стыдно, нет, конечно; к тому же с чего бы они устыдились событий, участия в которых не принимали? И все же, все же они в этом участвовали: своим невниманием, своим равнодушием к тем, кто здесь обитает; будь то ее реальные, видимые жители – тибетцы, или невидимые и подвергаемые сомнению – боги, которые, если верить тибетцам, населяют каждый уголок этой удивительной страны. Вот поэтому они и не поднимаются: тибетские монастыри, разрушенные или нетронутые, им не интересны. Им не интересно то, что они разрушены, их не касается то, что разрушали их родители. Как тысячи других, как все прочие, позже они смогут сказать: «Я ничего не знал».

Они уже будут сладко спать под брезентом, приткнувшись среди экспедиционных ящиков, а Уго с Каримом предстоит еще долго блуждать по обломкам, пока наконец они не найдут не слишком замусоренное, защищенное от ветра местечко: несколько квадратных метров. Они расстилают здесь надувные матрасы и спальники.

Но тяжесть свершившегося тут разорения гнетет душу. На этих стенах начертаны следы упадка и гибели веры, они мерцают в неверном свете фонарика, укрепленного на лбу Уго. Желтые шапочки против красной книги. [58]Уго не удается заснуть. Карим тихонько похрапывает: похоже, вера хранит его от неудобных, коварных вопросов – в этом и есть назначение любой веры. Уго встает и, прихватив с собой фонарик, принимается бродить по монастырю. Разбитые стены, изувеченные фрески, разграбленные алтари. Черная Тара, Желтая Тара. [59]Спокойные, мирные лики и лики гневные. Ченрезиг. [60]Майтрейя, грядущий Будда, сидящий на западный манер. [61]Двенадцатирукий Демчог, [62]двумя руками обнимающий свою супругу, Дорджэ Фангмо. Манджушри, бодхисатва мудрости, разрывающий покров Иллюзии мечом Размышления. Миларепа в своем белом плаще, как всегда, стоит у входа в пещеру возле высокой снежной горы. На вершине ее – гомпас золотой крышей. Странно.

И Рудра Шакрин, будущий царь Шамбалы. За ним – такая же белая гора. И там тоже высится на вершине маленький золотой монастырь, перед которым стоит монах.

Конечно, Уго не может узнать их всех. Его представления о тибетском буддизме слишком фрагментарны.

На земле валяются разорванные книжные страницы. Тут и там стены исчерчены китайскими иероглифами; чаще всего Уго попадается знак, означающий «шерсть», похожий на прописную «J»,перечеркнутую двумя чертами: Мао. «Да живет он десять тысяч лет!» Безумие истории, бредовая мечта, разрушившая другую бредовую мечту, последним свидетелем которой стал сейчас Уго, стремящийся к исполнению третьей, своей собственной. Он возвращается и ложится спать.

Уго умеет владеть своим телом, в конце концов, это – его профессия. Бессонница у него проходит быстро.

На следующий день Карим не станет его будить: ни яки, ни проводники так и не явились. Проснувшись, Уго лежит в своем спальном мешке и читает, лениво перелистывая страницы. Он всегда много читал во время своих экспедиций» предпочитая книги, в которых нет ни слова о горах. Но сегодня все иначе.

Его отвлекает клаксон грузовика. Сигналит Карим, не пожелавший снова карабкаться вверх. Уго спускается по тропинке, поеживаясь от прохладного утреннего воздуха, со спальником на плечах – он захватил его, чтобы проветрить.

Зенг рассыпается в извинениях: тут по соседству строится плотина Шитанг. Обычная уловка: имеется в виду, что яков не хватает. И фраза, которую Уго давно ждал: надо бы доплатить.

Уго отказывает наотрез. Чтобы уладить проблему, требуется весь дипломатический дар Карима, который он и пускает в ход, несмотря на свой ужасный английский и еще более жуткий китайский. Трогаться решено поутру, договор скрепляется рисом и чаем. Уго готовится к худшему..

Грузовик трясется по разбитой дороге. Петляя, она приводит на край ледника, сворачивает к длинным невысоким холмам и заканчивается у карьера, где добывают щебенку (для плотины, конечно), вырытого меж двух морен, склоны которых почти не тронуты эрозией. Ужасное место: ощущение удивительной заброшенности, вызванное унылым тибетским пейзажем, удваивается, дополненное странным болезненным чувством – тем самым, какое рождает в душе вид индустриальных задворок Европы. И посреди этой пустыни виднеется полуразрушенный каменный сарай, крытый гофрированным железом, у входа в который стоят стреноженные яки; однако погонщиков нигде не видно.

Длинный гудок клаксона заставляет их выскочить из этой хибары. Один из них одет в козью шубу,из-под которой торчит поношенная маоистская куртка. Все трое – босы.

Времени на то, чтобы погрузить все снаряжение на яков, уходит не так уж много. После стольких экспедиций Уго поневоле сделался виртуозом организации. Он никогда не забывает ни одной мелочи. Для этого все давно уже было упаковано в контейнеры и увязано веревками – обычная рутина.

На следующий день – весь день ушел на то, чтобы пересечь пологую гряду и голые пастбища, на которых не росло ни одной былинки; перейти лужицы грязного снега и мутные потоки, текущие как будто прямо из камней; но ни одна вершина ни разу не поднялась над этим унылым нагорьем, нигде не встретилось хотя бы одно живое существо (и в этой заброшенности тоже крылась для него какая-то загадка) – наконец-то появился ледник: похоже, подумал Уго, он заметно уменьшился по сравнению с 1913 годом. Еще два дня по боковой морене, потом – по срединной, и вот наконец они добрались до подножия ледника и ступили на нагромождение ледяных пил, стиснутое сумрачным амфитеатром скалистых гор.

Теперь иногда приходится брать в руки ледоруб и, расчищая проход для яков, прорубать настоящую дорогу во льду.

Вершина Сертог, как и вся горная цепь, была пока еще целиком окутана густой пеленой вечных облаков, но теперь уже ясно, что гора действительно ждет его там, впереди, и даже то, что она исчезла, скрытая неразрывным туманом, лишь доказывает, как она близко.