Не было слышно барабанов, не было звонких сигнальных труб, и только в какой-то момент, лес, находившийся в трех километрах от городских стен, шевельнулся и начал наступать на город. Нет, конечно же, это не деревья ожили. Это десятки тысячи пленников, захваченные в Эльмайноре и северных провинциях Штангорда, поволокли вперед вязанки хвороста, дощатые щиты и сотни лестниц.

— Тревога! — заорал один из караульных на донжоне, и ударил в медный колокол.

Звон сигнальных колоколов разнесся над Норгенгордом и сердца людей, встрепенулись, а немногочисленные стражники и сотни ополченцев, бросились на стены, занимать свои места.

Хан Мугань не придумывал ничего нового, а действовал по примеру своих предков. Передовыми колоннами двигались пленники, а позади них, надсмотрщики с длинными бичами и тысячи лучников, готовых сшибить со стены всякого, кто только покажется над каменными зубцами городской стены. Все поле перед городом покрылось живым людским ковром, прошло какое-то время, рабы подступили вплотную, и во рвы полетели охапки хвороста и ветвей, а поверх них легли широкие деревянные щиты, на которые тут же ставились длинные лестницы.

Щелкали бичи, горланили надсмотрщики, и рабы, повинуясь командам, стали послушно взбираться на лестницы и карабкаться по ним вверх и, прячась за ними, вслед за невольниками полезли степные воины.

— Стреляйте же! — выкрикнул Калин Тварда, обращаясь не только к десяти мальчишкам, сжавшим в своих руках арбалеты, но и к ополченцам, над которыми его поставили командиром. — Отталкивайте лестницы! Лейте смолу!

Бывшие штангордские беспризорники и двое молодых дромов, одновременно, высунулись из-за зубцов, выцелили вражеских воинов и сделали залп. Толкучка под стенами была сильная, каждый из них попал в живую цель, вот только не каждый удачно. Кто-то из них поразил степняка, кто-то смазал, а пара болтов влетело в тела невольников. Укрылись они за стеной вовремя, практически сразу, в те места, где они только что стояли, прилетело по несколько вражеских стрел.

Ополченцы, и старики, и молодежь, взялись за длинные деревянные рогатки и принялись отталкивать вражеские лестницы от стен, а женщины, в большинстве своем крепкие широкобедрые крестьянки с натруженными руками, черпали из медных котлов горячую смолу и выплескивали ее за стену. Снизу тут же понесло запахом горелой человеческой плоти и шерсти, доставалось всем, что рабам, что воинам Муганя, которые не оставались в долгу и навесной стрельбой щедро усыпали защитников города своими стрелами.

Мальчишки перезарядили арбалеты и дали второй залп. В этот раз их появления над стеной уже ждали, и двоих сразу же подстрелили. Взмахнув руками, через стену, в саму гущу наступающих врагов, рухнул Голыш, а следом, держась за стрелу, вонзившуюся в тело, обессилено опустился на холодные камни Ждан из рода Казак.

— Не высовываться! — скомандовал Тварда, — Перезарядите арбалеты и ждите, пока вражеские воины на стену вылезут, — он нагнулся к Квирину и добавил: — ошибся я, парень, мы и первый приступ не сдержим, будь готов к отходу, сколько-то времени продержитесь в домах и узких проходах, а потом к Эрику в подвал. Как понял?

— Все понял, — парень торопился перезарядить свой арбалет и ответил, может быть, еще не до конца осознав слова старого сержанта, а когда поднял на него глаза, то увидел, что тот устремился к лестнице, которую так и не смогли столкнуть ополченцы.

Первым, кто поднялся на стену Норгенгорда, был кряжистый мужик лет сорока с разбитой окровавленной головой.

— Не убивайте, я свой! — мужик обхватил свою голову руками и откатился в сторону.

— А ну, — Тварда поднял с камней копье, которое уронил кто-то из ополченцев и протянул его пленнику, — раз свой, вставай и дерись.

— Я не могу, — захныкал мужик, — мне вера не велит людям зло чинить.

— Ах, ты, тварь! — сержант хотел зарубить гаденыша, который, наверняка, от призыва в глуши прятался, пока не попал в плен к степнякам, но в этот момент над стеной показалась голова степного воина в круглом шлеме с меховой оторочкой. Ветеран тут же забыл про жалкого непротивленца злу и, одним ударом, чисто, как на тренировке, смахнул голову вражьего воина с плеч. За ним, та же участь постигла еще одного, а дальше, Тварду откинули от этой лестницы и он попал в самую настоящую свалку, где трое бойцов из племени чимкентов, умело оборонялись сразу против семи городских защитников. Старый и умелый воин, с яростным криком вклинился между степняков, разбил массой своего тела, закованного в хороший справный доспех, их строй, одного врага свалил сам, а двоих подняли на копья воины.

Сержант попробовал отдышаться, разобраться в обстановке, определиться, что делать дальше, и в этот момент окончательно осознал, что город не удержать. Уже не в одном, а сразу в десятке мест степные воины закрепились на стене, а снаружи к ним подходили все новые и новые подкрепления. Норгенгордские ополченцы, только бестолково наваливались на врага массой и, обливаясь кровью, откатывались назад. Тварда посмотрел на парней Квирина Иглы за своей спиной, их оставалось шестеро, и он, громко, дабы его слышали все, кто еще оставался в живых, скомандовал:

— Отход! Все на баррикады! Там врага встретим.

Ополченцы ломанулись вниз по каменным лестницам, мальчишки дали очередной залп, каждый их болт сразил степняка, они последовали за отступающими горожанами, а Калин Тварда остался на стене в одиночестве. Ему предстояло хоть на какое-то краткое время, сдержать вражьих бойцов и дать ополченцам возможность закрепиться на баррикадах, возведенных в узких каменных улочках города.

Воины хана Муганя, видя, что остаются на стене одни, рванулись за бегущими горожанами, но уперлись в одинокого воина, который плел перед собой смертельные стальные кружева и никак не желал умирать. Упал один степной батыр, второй, третий, и кто-то из сотников степного воинства, приказал расстрелять Тварду из луков. Три лучника выступили вперед, но снизу, из города, прилетело шесть арбалетных болтов, сразившие стрелков, и до сержанта донесся голос Иглы:

— Беги, дядька Калин! Мы тебя прикроем!

«Чем черт не шутит, — подумал ветеран, — может быть, что и поживу еще чуток». Развернувшись, со всей возможной прытью, он понесся по ступеням вниз. Пролет, второй, позади гневные крики степняков, упустивших добычу, а он, бежал так, как и в молодости не бегал. Наконец, Калин Тварда достиг улочки, примыкающей к стенам, взобрался на баррикаду и оказался в относительной безопасности. Мальчишки, прикрывавшие его отход, сидели на чердаке трехэтажного дома, который находился от городских стен метрах в пятнадцати и вели перестрелку с лучниками чимкентов. Отдышавшись, сержант увидел неподалеку двух стражников из своего десятка, как и он, выживших в бою на стенах.

— Карл, — окликнул он одного, — много наших уцелело?

— Мы двое и ты, сержант, остальные все полегли.

— Плохо, — выдохнул ветеран.

— Ага, — откликнулся стражник, и сам обратился к Калину: — Сержант, там возле стены, друг твой, Смирт Умикантэ лежит, тебя звал, попрощаться хотел.

Тварда оторвался от тяжелого дубового комода, положенного в основание баррикады, и направился к стене ближайшего дома, где и обнаружил лежащего на плаще сержанта Умикантэ, старого друга, с которым он не расставался уже тридцать лет. Смирт был мерт, и глаза его, безучастно взирали на небо своего родного города. Калин провел ему ладонью по векам, закрыл их, устало вздохнул и направился назад, к сваленным поперек улицы бревнам, мебели и камням мостовой. Степняки уже накопились на стенах в достаточном количестве, и перешли в наступление на улицы города.

Бой за баррикаду продолжался до самой темноты, но взять ее воины Муганя так и не смогли. Степняки откатились в кварталы, которые уже были ими захвачены, а перед самым рассветом, к сержанту прибыл посыльный из городского замка. От гонца, молодой девушки с перевязанной головой, стало известно, что половина города уже под степняками, и засевшие в замке городские власти, стягивали всех боеспособных воинов туда, так что и ему, предписывалось немедленно двигаться на защиту замка.