Город оказался Парижем, квартира в верхнем этаже старого неухоженного дома, принадлежала "дедушке Мишелю", а сам Азхар стал его внучатым племянником Филиппом, о чем свидетельствовали оставленные Учителем документы.

Азхар-Филипп выдел Учителя в последний раз в тот день, в незнакомой комнате, в углу которой рядом с черным бубнящим по-французски репродуктором сидел сухощавый старик в какой-то женской обвисшей вязаной кофте. Старик поглаживал свернувшуюся на коленях полосатую кошку и молчал, пока Учитель до боли сжав плечи еще не пришедшего в себя мальчика, что-то быстро и веско говорил ему по-арабски. Много раз потом Филипп пытался вспомнить эти слова, но в памяти всплывали лишь обрывки фраз, повторяемые Учителем веско, как заклинание: "Власть захватили враги, они преследуют твою семью. Ты должен забыть на время свое прошлое, ты должен во всем слушаться Мишеля, ты должен выжить и повзрослеть, а потом - отомстить. Ты должен ждать..." Еще Филипп знал, что было произнесены страшные слова: "белые убийцы", пугавшее с детства любого восточного человека. Всякий знал, что за этим названием древнего вездесущего союза убийц стоит глухая тайна, всемогущая власть и нечеловеческая жестокость.

В чем состояла роль "белых убийц" в трагедии его семьи, мальчик не знал, но постоянные кошмары, начавшие его преследовать по ночам с того самого дня, приобрели навязчивый характер - убийца-зомби настигал свою жертву за всеми дверями и запорами.

Дедушка Мишель - старый юрист, когда-то опекавший в Сорбонне отца Азхара, а ныне одинокий вдовец, живущий на скромную пенсию, получил из Тегерана банковский счет, который должен был использовать на образование и воспитание мальчика.

В течение четырех лет новоиспеченный Филипп посещал частную школу, приспосабливаясь к иной жизни, и после трудного первого года, переболев своим прошлым, довольно быстро преуспел: в его французском почти исчез акцент и старик был потрясен, застав как-то своего "внука" на футбольной площадке, гоняющим мяч в компании горластых длинновязых сверстников.

Жизнь этого странного трио - старика, беспородной кошки Зизи и арабского юноши уже как-то наладилась, когда Мишель получил анонимный конверт и сразу понял, откуда пришла весточка. В письме назначалась встреча на железнодорожной станции парижского предместья, куда "дедушка" должен был прибыть вместе со своим "внуком". Осторожный юрист сжег письмо в газовой духовке, а Филиппу ничего не сообщил. Не успел.

Ночной кошмар настиг Азхара в виде дедушки Мишеля, сидящего в своем скрипучем кресле-каталке с перерезанным от уха до уха горлом. На подоконнике рядом с истекающей молоком перевернутой бутылкой застыла Зизи, глядя на хозяина неподвижными всезнающими глазами. Дверь в квартиру была не заперта. Запечатлев в одно мгновение открывшуюся ему картину кровавого смертного покоя, Филипп бесшумно выскользнул на улицу как был - в кедах, со спортивной сумой на плече и сгинул в чреве вечернего переполненного метро. Благодаря чему, по-видимому, и спасся.

Все это он рассказал Алисе в то же утро, когда вернув украденный кошелек, поплелся за девушкой к автобусной остановке по спокойным, ухоженным улочкам Шамони.

Но Алиса в этот раз на занятия не поехала, а резко свернув в переулок, ведущий к окраине, бросила своему спутнику:

- Пойдем!

Они молча вышли к каким-то безлюдным складам, где усевшись на толстое сосновое бревно, предусмотрительно прикрытое рисовальной папкой, девушка приняла позу терпеливо-внимательного присяжного заседателя.

- А теперь рассказывай все. И помни - я тебе не полицейский участковый - лапшу на уши не вешать. И не расистка - твой цвет кожи меня ничуть не смущает.

Повествование Филиппа, конечно же, мало походило на правду. Но придумывать этакое за какие-то 5 фунтов, лежащие в ее кошельке, было нерезонно. Убеждала последняя часть рассказа - те три месяца жизни, которые беглец провел на "дне", среди парижских босяков, сразу же обчистивших наивного арабчонка дочиста, а потом, когда расплачиваться за ночлег ему было уже нечем, приказавшим: - "укради!"

Задавая каверзные вопросы по ходу дела, типа меню на тегеранской вилле, адреса и чина "дедушки" Мишеля, цитат из корана и названия парижских ресторанов, Алиса пришла все же к выводу, что "легенда" парня правдива и постановила:

- Пока ты поживешь у нас, а потом что-нибудь придумаем. Есть же в конце концов какие-то дипломатические каналы...

4

Так в семье Меньшовых-Грави появился Филипп. Его формально определили садовником в загородном доме Александры Сергеевны, ожидая, что этот авантюрист чем-то выдаст себя, расколется и тогда уж несдобровать доверчивой, упрямо отстоявшей своего нового приятеля Алисе. Но все произошло ровно наоборот: на праздничном семейном приеме третьего сентябре в честь семидесятилетия отца сияющая, повзрослевшая Алиса представила всем присутствующим Филиппа как своего жениха.

В гостиной меньшовского дома на Рю Коперник собралось по меньшей мере около сотни гостей, среди которых были друзья из эмигрантских кругов, деловые партнеры юбиляра, старинные знакомые и новые знаменитости, всплывшие в этот сезон на волне культурно-интеллектуальной популярности писателя, художники и даже известный шоумен, запрявляющий делами от Лидо до Фоли Бержера. Он был грациозен, выдавая сразу же балетное прошлое, оживлен и неизменно носил крохотную красную гвоздику в петлице, что толковали и как иронию на розетку Почетного легиона и как подтверждение то ли прокоммунистических, то ли гомосексуальных наклонностей. Звонкий фальцет Валери, слышный из любой части зала, склонял все же к достоверности последней версии.

У рояля сидел, легонько "выписывая" затейливый рисунок грустного армянского напева, модный шансонье, с печальными глазами Арлекина на маленьком обезьяноподобном лице.

Появление Филиппа на сцене этой семейно-официозной идиллии было обставлено Алисой с артистическим вкусом к театральным эффектам. Она выбрала именно тот момент, когда наступил переход от торжественной части вечера к свободной расслабленности, когда гости, покинув столовую, разбились на вольно беседующие группы, а освещение было сведено к режиму "интима"

- лишь потрескивающий камин и шеренги свеч в канделябрах освещали зал.

Алиса подошла к роялю и что-то шепнула пианисту - мелодия ушла в русло едва журчащего piano. Девушка хлопнула в ладоши, привлекая внимание и, почувствовав, что стоит в центре вопросительной тишины, торжественно объявила: "Дорогие бабушка, мама, папа, дорогие друзья - маленький сюрприз. Я хочу представить вам моего друга, гостя из далекой страны". Она вывела в круг любопытных взглядов статного юношу в безупречно сидящем черном смокинге. В том, как он двигался, как почтительно склонился к руке Алисы, искушенные взгляды сразу отметили породу. А когда гость выпрямился, обведя присутствующих гордыми, чуть насмешливыми восточными глазами, в комнате повисла шоковая тишина. Все сразу оценили пикантность ситуации: необычайная красота юноши, его раса и явно фиктивное имя в сочетании с подчеркнуто-значительной "подачей" Алисы представляли интригующую загадку.

"C est manifiko" - прервал паузу фальцет Валери, направляющегося к Филиппу с распахнутыми объятиями. В воздухе, как в опереточной массовке пронеслась волна восторженного удивления. Как бы не оценивали ситуацию присутствующие, столь прекрасную юную пару никому еще видеть не приходилось.

Они действительно были великолепны рядом, будто сделанные из разного материала мастерами, состязавшимися в своем искусстве - контрастные и взаимодополняющие эталонные обарзцы разных пород. Особый эффект свечения, электродуги, возникающей между двумя полюсами, не оставлял сомнения в силе притяжения этих двоих. Даже знавшие Алису с детства и отмечавшие каждую встречу с ней возгласом: "Вот красавица-то растет!", не могли и представить, какой мощный эффект может дать этот высококачественный физический "сосуд", наполненный горючей смесью влюбленности и отваги.