Сейчас карты возвещали об ухудшении здоровья, о душевной трагедии и о предательстве. Посетительница, женщина более чем средних лет, сидела неестественно прямо и с напряжением всматривалась в карты, словно бы чувствуя неладное. А впрочем, она, возможно, пришла сюда уже с грузом нерешенных проблем. Бывали и такие клиенты, которые сами умели гадать на картах, особенно если это карты «Дьявол» или «Башня». Тогда приходилось осторожно замечать, что, во-первых, эти карты — особенные, а во-вторых, очень многое зависит от способности правильно толковать значения карт.

— Я вижу знак предостережения, — в конце концов сказала Мара. — Именно предостережения, поскольку будущее не сбывается с фатальной неизбежностью.

— И чего же мне нужно опасаться? — испуганно спросила женщина. На ней было хлопчатобумажное платье, застиранное до невыразительно-серого цвета. Ни косметики на лице, ни украшений, ни наручных часов, а соломенной сумочке лет, наверное, больше, чем самой хозяйке. И несмотря на все это, она решилась раскошелиться, чтобы узнать от «мадам Розы» о своем будущем.

— Кто-то очень близкий вам… и ему ни в коем случае нельзя доверять, — после некоторого раздумья сообщила Мара. Этой можно было сказать правду — по крайней мере, часть ее. — Тот, о ком идет речь, молод и находится с вами в родственных отношениях.

Женщина судорожно сжала соломенную сумочку.

— Наверное, это Чарли, мой сын.

Мара ничем не показала своего удовлетворения. Конечно, сын — и карты то же самое говорят.

— Вы его обожаете, он вас тоже любит. Но он склонен к опрометчивым поступкам. Поэтому не подписывайте никаких бумаг и не передавайте ему ничего из имущества. Его доводы могут показаться очень убедительными, но ни в коем случае не поддавайтесь на них.

— Это ферма, — со вздохом сказала женщина, — все дело в ней.

Мара лишний раз подивилась простодушной болтливости клиентов, которые вместо того, чтобы молча сверять рассуждения предсказательницы с реальными фактами, сами облегчают ей работу. Что ж, она не возражает…

— Да, именно ферма, и она сейчас находится в опасности, — быстро сказала Мара. — Вам не следует ее продавать или оформлять закладную на нее. Ваш сын солгал вам. Он сказал, что ему нужны деньги для срочной операции, а на самом деле… Боюсь, что речь идет об азартных играх.

Женщина заморгала, непроизвольно закивала головой, и Мара продолжила:

— Да, это азартные игры. А потому нужно суметь самой защитить себя. Дарите ему свою заботу, поддерживайте морально, предложите свой кров. Ему все это потребуется — так говорят карты.

И театральным жестом она сгребла карты. Было еще кое-что, о чем она не сказала. Да и стоит ли предупреждать о грядущих проблемах со здоровьем — не ускорит ли это наступление болезни?

Женщина поднялась из-за стола.

— Спасибо вам, мадам Роза, — сказала она. — В общем-то, о том, что вы сказали, я знала и раньше, но взглянуть правде в глаза никак не решалась.

Она начала рыться в кошельке.

— Сколько я вам должна?

— Об оплате — с сестрой Кланки, которую вы видели при входе. А впрочем, постойте!.. Я вспомнила: утром, когда я раскладывала карты, они мне сказали, что сегодня мне следует давать свои советы бесплатно. Я привыкла во всем слушаться карт, так что не надо денег.

— Но я не нуждаюсь в милостыне! Я в состоянии заплатить…

— Это не милостыня, — успокоила ее «Роза», сама удивляясь своему великодушию. — Карты подсказали мне, что деньги, которые вы сегодня сбережете, пойдут на благое дело.

Лицо женщины просияло.

— Я опущу их в ящик для милостыни в ближайшую субботу!

«Вот это будет действительно чудо, если ты так сделаешь», — подумала Мара.

Женщина ушла, и в палатку заглянула Кланки.

— Интересно, как это ты собираешься платить мистеру Сэму двенадцать процентов из «ни шиша»? — саркастически поинтересовалась она.

Кланки поджала губы. Ее лицо, если не считать нескольких морщинок — следов времени, излучало все ту же неукротимую энергию и решительность, поразительные для женщины ее лет.

— А почему ты говоришь о депрессии в прошедшем времени? Неужели ты веришь, что с окончанием войны прекратится и эта напасть? Если, конечно, война вообще кончится…

— Ты не веришь, что президент Трумэн способен справиться хотя бы с одной из этих проблем?

— Я уважаю нашего президента, но разрешение вопросов мирового порядка исключительно в компетенции Господа Бога, — парировала Кланки. Она поправила стульчик, на котором только что сидела посетительница, затем притушила лучину сандалового дерева, дымок от которой призван был облагородить воздух в палатке. — Народу почти не видно. Самое время сделать перерыв на ленч.

— Нет, подождем. Должен прийти кто-то очень, важный, не зря же у меня кости ноют! — Мара рассмеялась при виде гримасы, которую скорчила Кланки. — Мы столько времени работаем вместе — и ты все еще не веришь в мудрость моих старых костей?

— Допускаю, что сама ты в нее веришь, но все равно половину из того, что вещаешь, ты считываешь с потолка.

— Иногда приходится… Карты, как и люди, временами тоже устают. Тогда я заставляю клиента разговориться, изучаю его лицо, его жестикуляцию, а затем уже выдаю надежный, солидный совет.

— А когда у тебя взгляд становится совсем чудным, как, например, в случае с этой женщиной, когда акцент у тебя становится совсем уж нестерпимым — это как прикажешь понимать?

— Все очень просто: я озвучиваю то, что говорят карты, и превращаюсь в их послушный рупор.

Кланки фыркнула.

— Нет уж, я правоверная христианка и не собираюсь верить во все эти цыганские штучки-дрючки. Зато готова признать, что ты в совершенстве владеешь чтением того, что написано у этих ротозеев на лицах. А что касается ценности твоих советов… Может быть, они стоят денег, которые за них платят, а может быть, и нет — и тогда ты не берешь с ротозеев ни цента, как сейчас. Верно? Ладно, сама присмотри за дверью, а я схожу за ленчем.

Выскочив из палатки, она понеслась к походной кухне. Мара лишь улыбнулась, прекрасно зная цену брюзжанию подруги. При всем своем сарказме и напускном скептицизме Кланки обожала свою длинную пеструю юбку, яркие кофты, золотые браслеты на руках и ногах и с нескрываемым удовольствием разыгрывала из себя загадочную и причастную к тайнам загробного мира цыганку. И все это вошло в ее жизнь благодаря цирку.

«Впрочем, как и в мою жизнь», — подумала Мара.

Придя внезапно в состояние крайнего возбуждения, она встала и прошлась по палатке, с которой свыклась как с родным домом. Она сама выбирала эту бархатную скатерть, эти стульчики и этот длинный библиотечный стол с выставленными на нем атрибутами ее профессии: хрустальным шаром, свечами из черного воска, Библией, колодой старых гадальных карт, доставшихся ей от матери и используемых ею только в самых важных и сложных случаях.

Палатка, снаружи красно-белая в тон куполу расположенного рядом цирка, изнутри была обтянута черным шелком с вышитыми на нем серебряными звездами. Единственным источником освещения была подвешенная к опорному столбу лампочка в матовом плафоне — она заливала палатку мягким ровным светом. Что касается наряда, то Мара была одета в пестрый восточный халат и маленькую чалму, сшитые по заказу в театральной костюмерной Тампы. Дело было не в одной экзотике — под чалму она убирала свои рыжие волосы. Других мер предосторожности она не принимала и даже косметикой не пользовалась — «благодаря» шрамам и пластической операции ее лицо изменилось настолько, что она уже не боялась быть однажды узнанной.

Впервые она почувствовала, что вынужденное уединение начинает ей надоедать, лет десять назад. А сначала — сначала она с головой ушла в обустройство жилища, которое, как ей хотелось верить, должно было стать ее постоянным домом. Она еще не знала, что и этот коттедж с верандой на зеленой улочке в калифорнийской Санта-Розе не станет для нее домом.